Пока живешь, душа, - люби!..

щих войсках Советской Армии, принимал участие в боях армии генерала Москаленко».

Война закончилась для четырнадцатилетнего подростка в танковых частях в Потсдаме.

Мальчишкой присягнув на верность армии именно тогда, когда ей было труднее

всего, поэт до конца жизни не изменил позиции:

«Моя армия – это армия 1941 года - начала 42-го. Еще ближе скажу: моя армия –

отступавшая. Удивительно, я так устроен: болею за команду, которая проигрывает. Они

ближе, понятней…»

ИРИНЕ

В сорок первый,

Весел, шумен,

Я качусь,

На зависть всем,

В двадцать первое июня

На трамвайной «колбасе».

Громыхают перекрестки!

Контролеры не журят...

Гладит ветер

На матроске

Золотые якоря!

И глядят в меня игриво,

Улыбаясь вдрабадан,

Непогибшая Ирина,

Негорящие года.

157

* * *

Только вспыхнет где-то,

Дым метнув степной...

Кажется, что это -

Виденное мной.

В рамы бьет оконные

С ветром снег, сипя.

И солдаты - конные -

Прямо в седлах спят.

Едут не на запад,

А пока назад.

Йода стойкий запах,

Дыма цвет в глазах.

Всех теперь в отряды,

Всех война свела,

И бегу я рядом

До конца села -

Был в солдатских валенках,

Ростом не по мне.

...Я остался маленьким

Где-то на войне.

* * *

Не виноват, что нет тебя,

Мое родное захолустье.

Ты помнишь, я из тех ребят,

О ком темнело небо грустью.

Ты помнишь - плачущих навзрыд!

Пришла беда - ворота настежь.

Я шел в ненастья той поры,

Когда страна была в ненастье

С коротким именем -

Война.

И я -

Под бомбами,

За мамой

Кричал в пространство:

«Отче наш!»

Но отче

Изгнан был из храма.

Ползли не русские кресты.

Глотали танки жизнь и версты...

И потому меня прости,

Когда завидовал я мертвым.

Когда, казалось, сокрушен

Несокрушимый дух России -

Я припадал к земле душой

И болью

Вечно негасимой.

158

БЕЖЕНЦЫ

Деревья

Ветры обмели.

Машинам мокрым голосуя,

Застыли одиночки лип.

Дожди плетутся в даль косую.

Я помню -

Вот такой же день,

Тянулись беженцев обозы

Через разъезженную озимь

В тревогу мокрых деревень.

Под этим небом,

В этом поле

Кому кричать?!

Мы все равны,

Единые судьбой и болью.

Уже кочует полстраны.

И где конец,

И где тепло -

Ответа нет.

Одни вопросы...

И нас уносит под уклон,

Как эшелон

Без паровоза.

* * *

Лунно. Полночь. Луга.

Дремлют кони.

Костерок дымовой на лугу...

Так хочу

Это видеть и помнить,

И прощаясь,

Забыть не могу.

Только взглядом молю, призывая,

Чтобы крик не вспугнул:

«Где же ты?!»

Но в пыли и в дыму Лозовая.

И себя не узнать сквозь бинты.

Подмените меня, замените!

Поезда на горящих путях.

В поднебесье

Разрывы зениток –

Словно белые шапки летят.

Жгут стопы

Раскаленные сходни.

Дальше - поздно.

За насыпью - пост.

И горит меж былым и сегодня

Перебитыми крыльями

Мост.

159

* * *

Мне шел одиннадцатый год,

И не моя вина,

Что не дошел он – что его

Оборвала война.

Слепой, истошный вопль в овсе –

Шли танки с трех сторон,

Давили, били, рвали всех

Без всяких похорон.

На равных

Бой

И крик - ура!

Багряный след в овсе...

И на смерть бил, как били все.

И пропадал - как все:

Стреляю. Плачу. Кровь в зрачок.

Бью в башни, по крестам.

Но под разъездом Казачок –

От пули в бок

Устал.

Устал... Усталости конец –

Убитых братьев зов.

И пил в одиннадцать сырец,

С багровою слезой.

Мне говорят:

«В стихах не плачь!»

И сразу вижу их:

Идет со шмайссером

Палач...

«Их шиссе!»* - не живи!

А я живу. Назло врагу,

Безликости назло.

Где плохо – плачу,

Не могу,

Пред павшими в долгу.

За каждый город и село,

За каждую семью –

В лицо запретчикам смеюсь

За всех, кого смело.

Я вправе говорить за всех,

За всю «братву-славян»!

Кто, ворогу кадык сломя,

Шел под Анадырь

В снег.

Пришел или остался там

Без почестей и дат.

И честь, и память их свята –

Я сам из тех солдат.

……………

* - я стреляю (нем).

160

ИРИНА

Полстолетья кружится

Граната волчком.

Ты упала

На жесткую наледь

Ничком

В сорок третьем,

Весной

Меж гранатой и мной...

* * *

Боль безъязыкой

Не была.

Умеющему слышать – проще:

Когда молчат колокола,

Я слышу звон

Осенней рощи.

Я помню –

В зареве костра

Гортанные чужие речи,

Что миром будет

Править страх,

Сердца и души искалечив.

Так будет длиться –

К году год,

Чтоб сердце праведное

Сжалось,

Любовь

Навечно отомрет,

И предрассудком

Станет жалость...

Но дух мой верил

В высший суд!

Я сам творил

Тот суд посильно,

Чтоб смертный

Приговор отцу

Не подписать

Рукою сына.

ПЕХОТА

…За сто шагов до поворота,

Где Ворскла делает дугу,

Далекой осенью

Пехота

С землей

Смешалась на бегу.

И стала тихой и свободной,

Уйдя в прилужья и поля

Сырой земли

161

С преградой водной

У деревеньки Тополя.

Подбило память серой льдиной:

Я здесь и плакальщик, и гость.

За все-про все –

Надел родимой,

Земли моей

Досталась горсть.

* * *

Для кого и зачем

Из сегодня,

Спотыкаясь

О память и явь,

Я бегу

Под горящую Готню

По разбитым

Осенним полям?

Через смерть,

Через сжавшийся ужас...

Может, где-то

Не все сожжено.

Может, снова кому-то я нужен

С индпакетом,

С краюхой ржаной...

Обгоревшее

Детское счастье!

Батарейный накатистый гул.

Строевые сибирские части

С чернотою

Запекшихся губ.

Отболели

И зажили раны.

И не пахнет

Нагаром в стволе.

Но дымится

Земля под ногами –

Десять лет,

Двадцать лет,

Сорок лет.

* * *

Живых из живых

Вырывали без списков осколки.

И вечностью было –

До третьих дожить кочетов.

Мы шли в неизвестность

На год, на мгновенье, на сколько?

Живые с убитых

Снимали в дорогу кто что.

В большом лиховее

Достаточно малого блага:

162

Ладони в колени,

Свернуться, в скирду завалясь.

И грела живого

Пробитая пулей телага,

Так нынче - уверен –

Не греют тузов соболя.

И снилась не бойня,

Не трасс пулеметных качели:

Мне - кони с цветами в зубах,

Их несла половодьем весна.

О сколько ж их было

В судьбе моей,

Страшных кочевий!

И видевших сны,

И не вставших из вечного сна...

НА ВЕТЕР, НА ОСЕНЬ

На ветер, на осень

Развеяло выстрелов залпы.

Могила и каска –

В октябрьском дожде, как в росе.