Пока живешь, душа, - люби!..

Жизнь уходит.

Ты одна.

И я один.

* * *

За все, что выстрадал когда-то,

За все, чего понять не мог,

Две тени-

Зека и солдата-

За мной шагают

Вдоль дорог.

После боев

Святых и правых

Молитву позднюю творю:

Следы моих сапог кровавых

Видны –

Носками к алтарю.

Есть в запоздалом разговоре,

Есть смысл:

За каждый век и год,

Пока не выкричится в горе,

Пока не выплачется в горе,

Любя, душа не запоет.

(Из сборника «Свобода – тягостная ноша»)

137

ЧЕТВЕРОСТИШИЯ

В прозаической миниатюре «Еретикон» критик Сергей Фаустов назвал Сопина

японским поэтом, аргументировав цветисто: «Я мечтаю его стихи читать на японском

языке - написанные иероглифами. Иероглифы изображают разорванную колючую

проволоку империи гостеррора и лжи. Они изображают колючую проволоку человеческой

глупости. Стихи Сопина разрывают колючую проволоку несвободы, поэтому они должны

быть написаны иероглифами! Я это утверждаю с восклицательным знаком».

Вряд ли японец согласился бы с таким оди- озным толкованием своего

исторического пись-ма, но по краткости и афористичности некоторые стихи

Михаила действительно приближаются к китайско-японским формам хэйку или танка.

Некоторые из них возникали как четверостишия сразу. Привычная картина: Миша

ходит по комнате взад-вперед, рифмует и вдруг выдает нечто, что немедленно надо запи-

сать. Нередко просит сделать это меня, чтобы не искать очки. Предлагается вариант. Этот

процесс может растягиваться на месяцы и годы, двигаясь как в лучшую, так и в худшую

сторону. Наши мнения расходятся, мы начинаем спорить, даже ссориться... Сходимся на

компромиссе: «Пусть полежит».

Другие четверостишия представляют собой концовки стихов с «разгонным» нача-

лом, которое впоследствии урезалось самим автором. Наконец, некоторые мини-стихи

возникают в памяти из утерянного. Возможно, это не самый плохой путь отбора: повто-

ряли часто, вот и запомнили.

* * *

Россия, властная держава...

В эпоху черного крыла

Твоя незыблемая слава

Моей трагедией была

* * *

Мои глаза - как два провала

На поле снежной целины

Глядят сквозь века покрывало

Из затаенной глубины.

* * *

Далекая луна по травополью.

Иду сторонкой от грызни земной.

И боль моя становится не болью,

А частью жизни, сросшейся со мной.

* * *

Я видел жизнь

Без войн, без зон, без плача...

Мне снился сон.

А наяву – иначе.

* * *

Есть свет в осмысленной беде!

Нет смысла – с вымыслом бороться.

Я знаю: никогда, нигде

При жизни жизнь не удается.

138

* * *

С тех пор, как был распят Христос,

Войной шла милость на немилость.

Так много крови пролилось,

Чтоб ничего не изменилось.

* * *

Мне страна подарила

Стальной, не терновый венок.

Я за несколько лет

Стал на десять веков одинок.

* * *

Чужое – деспотии запах стойкий:

Бесправие. Героика. Попойки.

Свое – случайной жалости словцо

И памяти разбитое лицо.

* * *

Молитвы. Плач. Песни и пляски.

И в этом зверином лесу

Себя в инвалидной коляске

Я в «светлое завтра» везу.

* * *

Россия. Снега. Занавески.

Дорога безлюдна, пуста.

Но гордо мычат по-советски

Зашитые болью уста.

* * *

Несет по жизни человек

Глаза и ордена

И говорит: «Двадцатый век...»

А слышится – война.

* * *

Война, война.

Распятый страхом тыл

Застыл.

Мой длится путь по лихополью.

Я общества щадящего не помню.

Безвременьем убитых не забыл.

* * *

Если гордость наша - пыль парада,

А плоды победы – дым в горсти,

С нами происходит то, что надо,

Что не может не произойти.

* * *

139

Переход затменья в темнолунье.

Ни фонарика, ни бубенца.

Убивающее «накануне»

Над Россией длится без конца.

* * *

Шел в коммуну паровоз.

Оказалось – мимо.

Утонул в потоке слез,

Ни огня, ни дыма.

* * *

Строят невольники волю

Не на года, на века…

Пафос, запекшийся болью,

В светлых зрачках дурака.

* * *

Горбя до треска сухожилий

За пайку, водку и пшено,

Вы митингуете, как жили –

Тогда, когда разрешено.

* * *

Эпоха следствий и причин –

Исконно наше постоянство.

Средь переменных величин

Незыблемы война и пьянство.

* * *

Я тону в людской словесной ржави:

Не кочевник и не вечный жид.

Жизнь моя принадлежит державе.

Смерть моя принадлежит державе.

Что же лично мне принадлежит?

* * *

Ты один, я один, каждый смертный один...

Вместе – пасынки века.

Я ищу тебя средь лиховертных годин,

Где ты, сын человека?

* * *

Стынет мысль. Угасают лета.

К этим дням не теряй снисхожденья!

Может, вера твоя – слепота?

Может, правда твоя – клевета?

А сужденья твои – заблужденья?

140

* * *

Над весной моей – белым-бело.

По былому – снега намело.

Давняя обида и беда –

Со стекла оконного вода.

* * *

Тихо-тихо-тихо

Облетает снег

Нынешнего лиха

В мой вчерашний смех...

* * *

Если нет жизни иной –

Радость уходит, слабея.

Смейтесь, друзья, надо мной,

Смейтесь до горе-забвенья.

* * *

Мир проигрывает раунд.

Хлеб золой боев пропах.

Мои мысли отмирают.

Мои просьбы догорают

На обугленных губах.

141

НА ДАЛЬНИЙ СВЕТ, СКВОЗЬ НАЛЕДЬ ОКОН...

Все началось буднично:

мы купили компьютер. Пришла

вологодская писательница

Галина Щекина, пощелкала

клавишами:

- Стихи можно ставить

здесь. На сайте «Стихи. Ру»

регистрируют всех.

Так началась новая

жизнь. Это было в январе 2003

года.

Мне нравится это

веселое сочетание: «Стихи.Ру»,

«Стихира», нечто среднее

между стихами и стихией, а посередине твердый, раскатистый стерженек. Или так: стихи

и египетский Бог солнца Ра.

Про этот невероятно разбухший, расхристанный, неопрятный, немного

хулиганству-ющий сайт, где могут «оправиться в обеденное блюдо» и неожиданно тепло

поддержать, говорят разное. Но именно здесь Михаил нашел то, чего не имел никогда –

свободный выход к массовому читателю. Признаюсь честно: нечистот, которые порой

появлялись возле наших имен, мы не читали. А на отношения с близкими по духу это не

влияло.

У нас появились друзья в разных странах. Михаил заинтересованно читал чужие