Поэзия народов СССР IV-XVIII веков

Кровоточащих сердца ран ничем не излечить.

В себе я силы не найду разлуку пережить.

Иди, душа моя, иди! Дитя, аллах с тобой!

Я, твой отец, о мой Хуршит, разлукой превращен

В одно стенанье, в плач один, в один тяжелый стон.

Я рву одежды на груди, тоскою угнетен.

Дитя увидев, плачу я, душой окровавлен.

Иди, душа моя, иди! Дитя, аллах с тобой!

МОЕЙ ЛЮБИМОЙ НЕ ВИДАЛ ЛИ?

Жаворонок быстрый в поднебесье,

Ты моей любимой не видал ли?

Жалобу в твоей я слышу песне,—

Ты моей любимой не видал ли?

Отвечай, садов листва густая!

К полевым цветам в тоске взываю,

Горлинку спрошу я, попугая:

Вы моей любимой не видали?

Соловьем покинутым тоскуя,

Верным сердцем милую люблю я.

Отозваться сокола зову я:

Ты моей любимой не видал ли?

Снежных гор далекие громады,

Горных коз кочующее стадо,

Птицы — обитательницы сада,—

Вы моей любимой не видали?

Шейдаи, к луне с вопросом этим

Обращусь, невмоготу терпеть мне.

Сенувбер, Гюль повстречав, ответь мне:

Ты моей любимой не видал ли?

БУХАР-ЖЫРАУ

КАЗАХСКИЙ ХАН

1693-1787

ОБРАЩЕНИЕ ПОЭТА БУХАРА К ХАНУ АБЛАЮ

Хан Аблай, отправляясь в поход, собрал батыров на совет и празднества и сказал им какие-то обидные слова, был с ними высокомерен. Певец из простолюдинов, Бухар-Жырау произнес свое

СЛОВО К ХАНУ АБЛАЮ

Э-эй, Аблай, Аблай!

Не лести звон, не брани лай —

Послушай истину, Аблай,

Я для тебя открою, хан,

Стрелоподобных слов колчан.

Когда увидел ты меня,

О, как обидел ты меня,

Костер радушья погасив,

Ты был надменен и спесив.

Эй, Туркестан припомни,— там

Ты по каким гулял местам?

Ты на каких камнях сидел?

Порой как женщина глядел,

Глядел, как трус, как грязный раб,

Тогда ты жалок был и слаб.

Послушай, хан Аблай, меня:

В свой дом вглядись при свете дня,

В себя вглядись, очнись, проснись:

Судьба — на кончиках ресниц!

Когда народ рассечен был,

Ты, хан Аблай, беспечен был,

Когда печаль сошла на мир,

Где отсиделся ты, батыр?

Не воевал, а пировал,

В дворцах воздушных пребывал...

Э-эй, Аблай, Аблай!

Быть может, мне сказать о том,

Как ты, кичась, оставил дом?

Тобой — отцом, тобой — вождем

Был прах бессмысленно рожден.

Окольных ты искал дорог,

От себялюбья изнемог,

Бродил, окован страхом, ты,

Был сартом — не казахом ты!

Июнь прошел, июль настал —

Спроси любого, кем ты стал:

Такого в мире не найти,

Чтоб воин жирным стал в пути!..

Э-эй, Аблай, Аблай!

Но кончен путь в пыли густой,

Ты свадьбу справил со звездой;

Да будет счастье с госпожой,

Да не придет народ чужой

К тебе в соседи, и рука

Да будет ханская крепка,

Да не извергнут ложь уста,

Пускай навет и клевета

Тебя минуют восемь раз

И поднятый не дрогнет каз.

Путь для народа расстилай

Без ям и рытвин, о Аблай,

При звездах раскопай родник,

Чтобы к утру поток возник!

Э-эй, Аблай, Аблай!

ЖИЕН-ЖЫРАУ

КАРАКАЛПАКСКИЙ ПОЭТ

XVIII век

РАЗОРЕННЫЙ НАРОД

Из поэмы

В Туркестане, в стране отцов,

Мы пристанища не нашли,

Хоть работали целый год,

Не хватало на ползимы

Хлеба оскудевшей земли.

Черная настала беда —

Лет засушливых череда.

От набегов ханских страдал,

Вымирал, погибал народ.

Истлевали трупы людей

На песке пересохших рек.

Налетали со всех сторон,

Пировали стаи ворон.

Беззащитен был человек.

И от горя у дев степных

Косы черные расплелись.

По арыкам, вместо воды,

Волны крови нашей лились.

Сына не мог отец спасти,

Сын — отца от беды увести.

Старухи со сгорбленной спиной,

Старцы преклонных лет

Не могли поспеть за кочевкой вслед,

Отставали в пути.

Непогребенными остались они,

Не смогшие Кызыкум перейти,

От голода ослабели они,

Брели еле-еле они.

* * *

Разоренный каракалпакский народ

В богатый Хорезм пошел;

Бросил пастбище, пашню, дом.

В Туркестане — в краю родном —

Он пристанища не нашел.

Одиноким и нищим, нам,

Обездоленным беднякам,

Наши главные не помогли.

Были склонны к жестокости и греху

Восседавшие наверху.

Наш казий дела неправедно вел,

А ишан развратен был, как козел.

Все, что есть у нас,— вымогали они,

Пыткам нас подвергали они,

Людей, не повинных ни в чем.

Солнца правды скрывая лицо,

Горе наше усугубляли они.

Эй, джигиты, братья мои!

По пустыне вы разбрелись,

На плечах своих ношу влача,

Не нашли в пустыне ключа,

Чистой влагой не напились.

От голода ослабели вы,

Лицом потемнели вы,

Ваши руки, могучие еще вчера,

Словно у больных,— затряслись.

День померк. Закрутил снеговей.

Мы не видели ясных дней.

Мы голодные шли в степи снеговой

С непокрытою головой.

Наши матери на руках

Плачущих младенцев несли.

Пересохло у матерей молоко,

Только слезы из глаз текли.

И не знает бедная мать,

Чем ребенка слезы унять;

Нечем ей дитя накормить.

А несчастный отец — покровитель семьи

Чем поможет? Ведь должен он

Котел на спине тащить.

Ах, бедные матери! Где ваш след?

Ах, бедные девушки! Где ваш цвет?

Наши почтенные старики,

Где былая сила вашей руки?

Вы не в силах шагу ступить.

Почтенные — как жалки они...

Бредут, опираясь на палки, они,

Измученные — опять и опять

Садятся они отдыхать.

Кучками в пустыне маячат они.

Отстали...

Садятся и плачут они.

И некому их спасать.

Как овца, отбившаяся от отар,

Оставался в пустыне, кто слаб и стар.

Возвращались к ним сыновья,

Уводили, словно на поводу,

А старик говорит: «Дорога долга...

До Хорезма я не дойду!»

* * *

О, страдания матерей!