Поэзия народов СССР IV-XVIII веков

Стоны раненых и вопли всю окрестность оглашали.

Пусть опасны будут стрелы, нас они не устрашали!

Каждый пикой защищался и удары наносил,

Промахнувшихся стрелою насмерть яростно разил.

Булавой сраженный всадник падал на поле без сил.

Стрел впилось в меня двенадцать, но отвагу я хранил!

Да, тех стрел неотвратимых в мой доспех впилось немало,

Наконечником двуострым мне кольчугу разорвало.

Сердца, жаждущего мести, вражья кровь не утоляла,

Но не знал я, что в грядущем ждет меня еще опала!

Мы громили, оттесняли, истребляли вражью рать.

Что еще царю и Картли оставалось пожелать?

Столь блистательной победы и пером не описать,—

Обезглавленных в сраженье было трудпо сосчитать!

Молвил он: «Мы сохранили нашей родины алтарь!

Будет подвигом героев горд отныне государь.

Головы пашей сраженных шаху отошлем, как встарь.

Нас же, как сынов и братьев, будет чтпть отныне царь».

Вражьих воинов из леса трое суток гнали к нам.

Седла ценные достались нашим доблестным бойцам.

Я мечом разил прпшельцев, но не брал добычи сам.

Знал ли я, что мне придется слать проклятия лжецам?

Знать, сей мир неумолимый человека не щадит!

А не раз, страну спасая, принимал удар мой щит.

Но, изведав гнев владыки, как избегнуть мне обид?

Чтоб враги торжествовали, а меня уннзил стыд?

Сколько я изведал горя, причиненного хулою?

Отдалив меня, владыка править не сумел страною.

О враги! Вы ныне в силе, торжествуя надо мною.

А не будь судьба враждебна, я б всего достиг войною!

Я воздвиг ограду Картли. Кто посмел ее снести?

Кто вступил в мои владенья — там гнездовье обрести?

Сколько низости творится, чтоб владыку сбить с пути.

Сеть наветов, лжи и козней перестанут ли плестп?

Я хочу, чтоб сказ правдивый слух внимательный привлек,

Был я мягок для правдивых, для изменчивых — жесток.

Если сокол не вернулся, для чего тогда шесток?

Скорбью горькою снедаем, я осилить слез не мог.

Обо всем пишу правдиво, чтоб меня не мучил стыд.

Если кровь пролью бесплодно, кто меня за то почтит?

Что нам, если будут слезы течь у ближнего с ланит!

Кто сраженного хулою в час последний защитит?

Навуфей погиб безвинно, жизнью жертвуя своей.

Продан был купцам Иосиф. Кто свершил бы дело злей?

И Рахиль рыдала горько, потеряв своих детей,

Плач и слезы — достоянье бедной матери моей!

Знал ли я, что мне придется слать проклятия лжецам?

Победивши, каждый воин за трапезой отдыхал,

Пир неделю длился. Вина были алы, словно лал.

Каждый виноградным соком рог до края наполнял.

Мы на пиршестве пьянели, ток випа не иссякал.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Как суров мой горький жребий! Как печальна жизнь моя!

Как страдал я ради Картли, скорбь и муку затая!

Послужив владыкам верой, в незнакомые края

Я ушел. Стамбул, Алеппо после Ностэ видел я.

Я покинул край, где ведал то отраду, то печаль,

Даже тех, с кем враждовал я, все ж оставить было жаль.

В отчем крае ногу в стремя ныне вдену я едва ль,

Я сетей избегнул вражьих, но темна чужая даль.

Кто бы мог исчислить, сколько уничтожил я врагов?

Скольких, пощадив, заставил тяжесть испытать оков.

В дни былых удач немало задавал друзьям ппров,

На изгнанье обреченный, сколько видел берегов.

Жизнь моя! В каких пределах смерть тебя подстережет?

Где зияет пасть могилы? Где меня она пожрет?

Позабудешь друга, брата, но забыть ли свой народ?

Как с изгнаньем примириться, выйдя из своих ворот?

Царь! И жизни не жалея, я служить тебе желал.

Сына я обрек на гибель — шах на казнь его послал.

Мне достался горький жребий, и покоя я не знал.

Ныне гибну на чужбине. Не такой судьбы я ждал!

Если благ земных лишишься, как их вновь приобретать?

Колесо судьбы не просто повернуть к удаче вспять!

Ясно вижу — царь не будет, как в былом, меня ласкать.

Путь мой в рытвинах и ямах. Мне обратно не шагать!

Без меня моя отчизна обездолена вдвойне!

Стены рушатся, и каждый остается в стороне.

Как забыть мне годы, в жертву принесенные стране.

Если враг тебя повергнет_г вспомни, Картли, обо мне!

Я ценил копье, кольчугу, палнцу и острый меч,

Смог пришельцам ненавистным путь в страну мою пресечь

Было любо мне коварных верной гибели обречь,

Дать богатства нашей Картли, а народ от бед беречь.

В дни боев какие горы довелось мне перейти,—

Разоренье и напасти мне пришлось перенести!

Нe жалел я сил последних, чтобы честь свою блюсти,

Бил врагов, хотя б преградой были ангелы в пути.

Встал я на защиту Картли, не страшась грядущих мук,

Для поправших нашу веру я берег стрелу и лук.

Многих я поверг на землю, многих выпустил из рук,

И судьбы моей суровой навсегда замкнулся круг!

Коль солгу, меня судите, негодуя и коря,

Я не стал молиться Мекке, над врагами суд творя.

Я завистникам отмстил бы, но прогневаю царя,

Гордецов бы уничтожил, но и это было б зря.

Что винить людей за жребий, мне доставшийся в удел?

Не порвешь и тонкой нити, если бог не захотел.

Если вытерплю, то будет мой ремень стремянный цел.

Но царя мечом не тронешь,— с ним я биться не посмел!

Человеку в час опасный бед страшиться не к лицу,

Он желанного добьется, коль угоден был творцу.

Безрассудно торопиться не пристало храбрецу,—

Можно привести удачу к неудачному концу.

Будь ты ростом с Голиафа, с непомерной силой в теле,

Пусть врагов ты обезглавил, искушенный в бранном деле,

Надо, чтобы ум и ловкость поддержать тебя сумели,

Сказано, что, выжидая, мы верней достигнем цели.

Если кто в унынье скажет: «Видно, враг непобедим

И меня осилить может, для чего мне биться с ним!

Он идет с огромным войском, я ж с отрядом небольшим!»

Не сочту такого мужем и соратником своим!

Я ценю того, кто скажет: «Я не дорожу собой!

Как могу я не сражаться даже в сече роковой?

Я убью врага иль стану жертвой ярости слепой».

Мне такой соратник нужен, чтобы сам просился в бой.

Хочешь славы? Состязаться ты с врагами будь готов,

Видя войско в ратном строе иль заслышав трубный зов.

Смерть горька, но неизбежна — учит нас завет отцов.

Что Харазия? — дороже славы блеск для храбрецов!

Но иной, в себя не веря, не решится сделать шаг.

И внимает он советам, лишь когда осилит враг.

Лишь приблизится противник, изгони из сердца страх,

Первым бей — и ты пребудешь мужем доблестным в веках!

Грудь, истерзанная скорбью, не пристанище ль беды?