"Ну и нечисть". Немецкая операция НКВД в Москве и Московской области 1936-1941 гг

бифштексами, и давался ответ: снаружи они коричневые, внутри — красные. В логике сотрудников НКВД

все было наоборот — каждый из немецких эмигрантов был красным лишь внешне, пряча от глаз

посторонних свою коричневую сущность.

233 См. Сувениров О. Ф. Указ. соч. С. 165.

139

Нацистский режим прилагал немало усилий для того, чтобы представить своих политических противников в

роли уголовных преступников. Об этом писал Феликс Галле на примере дела одного из лидеров КПГ Гейнца

Неймана, которого в Германии обвинили в причастности к убийству полицейского234. Фальсификации

сталинского режима оказывались масшабнее на целый порядок. Органы госбезопасности со времен

Дзержинского ставили своей целью максимальное проникновение в общественную жизнь, сбор информации

о любых проявлениях антисоветских настроений и превентивную борьбу с политической оппозицией. В

обширных информационно-аналитических материалах, поставлявшихся спецслужбами руководителям

высшего и среднего звена советской номенклатуры, фактически содержались заготовки будущих сценариев: названия контрреволюционных организаций, их связи с заграницей, резиденты, печатные издания, методы

работы235. Можно не сомневаться в том, что читавшие эти материалы по долгу службы сотрудники органов

госбезопасности в полной мере использовали их для подготовки обвинительных сценариев.

Сталинский режим в 30-е гг. выдвигал все более жесткие критерии того, что считать правильным, а что —

девиантным поведением, причем не существовало какого-то ясно сформулированного кодекса подобных

правил. Их надо было просто «прочувствовать». Москвичи, пришедшие в гости к только что прибывшим из

Германии специалистам, выражали, например, удивление, почему в их квартире нет портрета Сталина236.

Можно не сомневаться в том, что данное упущение было тут же исправлено. Однако слишком многое из

того, что казалось нормальным в Германии (и постепенно превращалось в «аномалию» в условиях Третьего

рейха), оказывалось для эмигрантов составом преступления. Это могло быть прослушивание зарубежных

радиопередач, хранение контрреволюционной литературы, общение с сотрудниками посольств «враждебных

государств», наконец.

С одной стороны, в государственном преступлении могли обвинить любого, кто не вписывался в

стандартный образ советского человека. С другой — этот образ существовал только на бумаге, а потому и

отклонения от него также являлись формальными. Для криминального истолкования подобных отклонений в

поведении любого иностранца было достаточно минимальной «зацепки» вроде излишнего

234 Галле Ф. Указ. соч. С. 60-61.

235 «Совершенно секретно»: Лубянка — Сталину о положении в стране (1922-1934 гг.) Тома 1-8. М, 2001-2002,2008.

236 Loewenstein H.-R. Die Karl-Liebknecht-Schule in Moskau 1932-1937. Erinnerungen eines Schuelers. Lueneburg, 1991. S. 15-16.

140

любопытства, замкнутого характера, общественной пассивности, двусмысленной шутки и т. п. К

работавшему на Первом часовом заводе Фрицу Фрейману подошел удрученный коллега и заявил, что у него

«такие новости, что хоть для гестапо». Немец в ответ пошутил: «Давай продадим вместе». Последствия

этого диалога не заставили себя долго ждать.

Если в характеристике завода «Электросвет» на бригадира Карла Бега было написано, что немец однажды

появился на заводе с фотоаппаратом, то в обвинительном заключении это выглядело уже по-иному — он

якобы делал снимки заводских помещений в шпионских целях. Если кто-то из родственников того или иного

обвиняемого состоял в НСДАП или примыкавших к ней организациях, то и сам он оказывался «сторонником

фашизма». На то, что членство в них было почти принудительным, скидок не делалось. Муж сестры Эриха

Константа в справке на арест фигурирует как «активный фашист», а в обвинительном заключении уже как

«приближенный Гиммлера».

Вопросы, которые задавались немцам на первом допросе, фактически перетолковывали их биографию в

криминальном ключе. Почему так долго не вступал в советское гражданство? Почему был выпущен из

концлагеря? Почему не прекратил переписку с родственниками в Германии? Почему полгода находился на

нелегальном положении и ни разу не был схвачен гестапо?237

Рано или поздно человека подводили к ключевому вопросу: «назовите Ваших знакомых, арестованных

органами НКВД». К осени 1937 г. на него уже невозможно было дать отрицательный ответ. От каждого из

арестованных, согласно логике следствия, исходили волны потенциальной угрозы, способные инфицировать

любого из окружающих. Подобная интерпретация репрессий как борьбы с расширяющейся эпидемией

вполне вписывалась в биологические установки на «выкорчевывание сорняков», «прополку нашего

социалистического огорода», которыми изобиловали передовицы советских газет.

Борьба с эпидемией шпионажа и вредительства требовала не только оперативных и жестких мер, но и

отодвигала на второй план вопрос о личной вине. Зараженный вирусом человек может быть и не виноват в

этом, однако он является носителем угрозы. Какой — в соответствии с принципом «экономии сил»

сотрудники НКВД определяли, отталкиваясь от биографических данных и круга знакомых того или иного

человека. Выходцев из Германии легче всего было об

237 Последний вопрос был задан следователем функционеру КПГ в округе Гессен-Франкфурт Якобу Рабелю.

141

винить в шпионаже, здесь требовалось либо признание самой жертвы, либо компрометирующие показания

ее знакомых.

1. Шпионаж

Если посмотреть статистику расстрелянных на Бутовском полигоне по обвинению в шпионаже, то окажется, что «германских шпионов» среди них несравненно больше, нежели выходцев из Германии или этнических

немцев. Это нетрудно объяснить — Третий рейх считался самым вероятным противником СССР в будущей

войне, кроме того, сказывалась германофобия, порожденная войной минувшей. Однако формально-

бюрократический подход при проведении «национальных операций» привел к тому, что среди их жертв

агентов польской разведки оказалось в два с половиной раза больше, нежели германской238.

Вычленить и назвать точное число «шпионов» в нашей базе данных не представляется возможным —

слишком многим навешивали в обвинительных заключениях комплексные ярлыки: «член контрре-

волюционной шпионско-диверсионной организации» и т. п. Однако не будет преувеличением сказать, что в

подавляющем большинстве изученных АСД, закончившихся приговором в период проведения массовых

операций, шпионаж обязательно присутствует. Лишь после ноября 1938 г. в ходе осторожного пересмотра

немецких дел происходила переквалификация шпионского параграфа печально известной пятьдесят восьмой

статьи (58-6) на более легкое обвинение в антисоветской агитации (58-10, часть 1).

Буквально по пальцам можно пересчитать случаи, когда выходцы из Германии обвинялись в шпионаже в

пользу третьих стран — Японии, Польши. Врач Всесоюзного института эпидемиологии Вальтер Домке,

прибывший в Москву через Париж, признался уже на первом допросе, что завербован французской

контрразведкой. Впрочем, уже через пять дней его «поправили» и записали в агенты гестапо. То же самое, хотя и не сразу, произошло с редактором ДЦЦ Гансом Блохом. Он бежал из Германии в Голландию, и потому

в материалах предварительного следствия, которое вело Советское райотделение НКВД, признался, что был

завербован голландской разведкой. После пере

' Подсчитано на основе статистики по всему СССР: за шпионаж в пользу Польши было репрессировано 38,5 %, в пользу

Германии - 14,8 % арестованных в 1937-1938 гг. Затем шли такие страны, как Латвия, Румыния, Финляндия, явно не

претендовавшие на роль «великих держав» (Denninghaus V. Op. cit. S. 568).