"Ну и нечисть". Немецкая операция НКВД в Москве и Московской области 1936-1941 гг

142

дачи Блоха на Лубянку и присоединения к «антикоминтерновскому блоку» его переписали в агенты гестапо, а затем — в члены контрреволюционной троцкистской организации.

Ключевым моментом в ходе конструирования «шпионских сетей» выступала вербовка, подразумевавшая

прямой контакт обвиняемого с агентами германской полиции или гестапо. Направление следственных

действий было задано свыше, в газетной передовице «О некоторых коварных приемах вербовочной работы

иностранных разведок» говорилось буквально следующее: «Известно, что почти все лица, получающие

разрешение на выезд из Германии, обязаны предварительно явиться во внешнеполитический отдел

национал-социалистской партии, где преобладающее большинство из них получают разведывательные

задания»239.

В результате такого взаимодействия получался шпион первой категории, который исполнял роль резидента

по отношению к тем немцам, кто был завербован им уже в СССР. В нескольких десятках дел эта роль

отводилась сотрудникам германского посольства. Чем детальнее в материалах следствия раскрывались

обстоятельства вербовки, тем больше она напоминала аналогичную процедуру, которая использовалась в

органах госбезопасности для набора добровольных помощников. Следователям НКВД, хорошо знакомым с

масштабами проникновения «сексотов» во все сферы общественной жизни сталинской России, казалось

совершенно естественным, что по таким же правилам должна быть организована деятельность

политической полиции и за рубежом.

Механизм вербовки шпионов в Германии, представленный в АСД, сводился к двум основным вариантам.

Для легально въехавших в СССР это было получение загранпаспорта в местном отделении полиции, для

нелегалов — аресты и пребывание в концлагере, освобождение под подписку об отказе от

антигосударственной деятельности. В каждом из двух вариантов проверить обстоятельства вербовки не

представлялось возможным.

Разницы между Веймарским и гитлеровским периодами в истории Германии для органов госбезопасности

практически не существовало. Это порождало явную нелепицу при оформлении АСД. Так, уже в 1931 г.,

придя в полицию, архитектор Курт Либкнехт был завербован «человеком в форме агента гестапо», хотя

такой организации еще не было и в помине. В протоколе допроса Курта Ноака его вербовщик назывался

агентом то гестапо, то германской охранки (дело также про

Уранов С. Указ. соч.

143

исходило в 1931 г.). Георг Губер, получивший за участие в Баварской советской республике 15 лет тюрьмы, начал изучать в заключении русский язык. Тут же у следователя возник вопрос: «В тюрьме из Вас,

изучающих иностранные языки, готовили шпионов для переброски за границу с целью вести шпионскую

работу, признаете Вы это?»2'1"

Масштаб бюрократического контроля в годы Веймарской республики и в период становления Третьего рейха

явно отставал от советской практики — в больших городах загранпаспорта выдавали в обычных

полицейских участках. Для этого следовало только быть зарегистрированным по месту жительства более

полугода и иметь в полицейском архиве «чистую карточку», которая кочевала за тем или иным человеком по

местам его постоянной регистрации.

Даже после прихода Гитлера к власти немецкие коммунисты умудрялись получать новый паспорт, заявив,

что предыдущий был утерян (это было необходимо, если в паспорте стояли советские визы). Один из

последних случаев зафиксирован в личном деле коминтер-новца Отто Винцера, который заявил в полиции,

что отправляется на работу в Швейцарию. Ему немного повезло — он получил паспорт 5 июля 1934 г., когда

полицейские чиновники были возмущены «ночью длинных ножей» и не стали запрашивать сведения в

нацистских архивах241. Благодаря заступничеству лидеров КПГ Винцер не был арестован, хотя в других

случаях основанием для ареста служил гораздо меньший объем компромата.

В практике следствия по немецким делам сложился даже определенный стереотип в изложении деталей

вербовки при получении заграничного паспорта. Просителю говорили, что его не выпустят из страны, если

он не подпишет согласия работать на разведку, подчеркивали, что немец всегда остается немцем и должен

служить родной стране, где бы он ни находился. Это также являлось копией вербовочной работы советских

органов госбезопасности. Потенциального эмигранта просили остаться на жительство в Москве, устроиться

на крупный, желательно военный завод, там его позже найдет связник из Германии.

В следственных делах политэмигрантов, у которых вообще не было контакта с полицией или гестапо (ни

ареста, ни получения па

ш Досрочное освобождение Губера из тюрьмы по «гинденбурговской амнистии» 1928 г. также было связано следователем с его

вербовкой для шпионской работы.

211 См. объяснения Винцера при разбирательстве его «персонального дела» в ИКК. Интересно, что возможность легального получения

заграничного паспорта коммунистами в 1933-1934 гг. подтвердил и Курт Функ (Герберт Венер) (РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 205. Д. 237. Т. 1.

Л. 36-37).

144

спорта), возникал образ «волка в овечьей шкуре». Многие рассказывали, как им помог выбраться из

фашистской Германии сотрудник МОПР, которого они знали под партийной кличкой «Вилли». В об-

винительном заключении это же лицо выступало уже в роли закоренелого троцкиста или «германского

агента гестапо Вилли». Это была не мифическая личность, а Вилли Бюргер, сотрудник отдела по по-

литэмигрантам ЦК МОПР, располагавшегося во Франции.

В случае вербовки в СССР роль полицейских или гестаповцев исполнял кто-то из персонала германского

посольства — чаще всего назывался секретарь консульского отдела Карл Деппе, переведенный из Москвы в

декабре 1937 г. на работу в Токио. Это делало его идеальной кандидатурой «вербовщика». Ганс Альтман

показывал на допросе, что бывал на квартире у Деппе, поддерживал с ним дружеские отношения. Деппе

раздавал пригласительные билеты на вечера, которые устраивались в гостинице «Националь», на его имя

шли посылки и письма для эмигрантов, сохранявших германское подданство и связь с посольством. Курт

Либкнехт назвал Деппе в качестве своего вербовщика просто потому, «что это была единственная фамилия, которую я знал по посольству».

Подходящий кандидатурой в резиденты германской разведки оказывался любой иностранец, уже

покинувший Советский Союз. Таких найти было нетрудно, только за 1936 г. страну покинуло 2 тыс. не-

мецких граждан, в основном иностранных специалистов. Практически за каждым из уехавших накануне

большого террора, как Герхард Крюгер с завода «Оргаметалл», тянулся зловещий след завербованных

шпионов242. Такой подход практиковался практически в каждом из регионов, поскольку позволял прятать в

воду концы шпионских «клубков». В Днепропетровской области, например, того или иного иностранного

специалиста первоначально приговаривали к высылке из СССР, а затем превращали его в «осужденного

резидента германской разведки», вызов которого в процессе следствия не представлялся возможным243.

Весной 1938 г. роль резидентов отводилась либо уже приговоренным, либо находившимся под следствием

немцам. Им в протоколы допросов просто вписывали завербованных ими шпионов-новичков, ориентируясь

на служебные и личные связи. Если тот или иной человек был уже расстрелян, в деле просто помечалась

«первая кате

212 Крюгер выехал из СССР 4 мая 1936 г., в архивно-следственных делах выступал в роли резидента Фрица Банда, Владимира

Маркузе и еще нескольких немцев, работавших на «Оргаметалле».

'мз Ченцов В. В. Указ. соч. С. 116.

145

гория» и вопрос о проверке закрывался сам собой. В редких случаях осужденных вызывали для