"Ну и нечисть". Немецкая операция НКВД в Москве и Московской области 1936-1941 гг

себе работу». Как видно, покинутая родина представлялась многим из эмигрантов землей обетованной, а их

ностальгия, помноженная на недовольство условиями жизни в Советской России, под пером следователей

НКВД превращалась в государственное преступление, в пропаганду фашистских взглядов.

Наряду с доносами фактическую базу для обвинений в антисоветской агитации поставляли и

характеристики с места работы, зачастую составленные в таком стиле, что современный человек с трудом

может понять, о чем идет речь. Завод «Точизмеритель» так характеризовал одного из своих лучших

работников, бригадира-инструктора, приехавшего из Германии в 1927 г. и стоявшего у истоков предприятия:

«Лейбехер рассказывал рабочим явно антисоветский анекдот такого содержания: "едут в трамвае два

товарища — русский и клоп", теперь эта ухищренная работа становится понятной, что он в безвинной

форме проводил антисоветскую агитацию, клеветал на наш рабочий класс».

За ярким фасадом строящегося социализма оказывалась весьма неприглядная картина, спрятать которую от

взглядов иностранных рабочих не удавалось. Их раздражали очереди в столовых, пустые прилавки, но

больше всего — пафос и ложь официальной пропаганды. «Если бы людей не заставляли идти на

демонстрацию, то многие бы не пошли» (Герхард Мозер). Отвращение вызывало двуличие и лицемерие

повседневной жизни, когда люди видели одно, но говорили совсем другое. Любое отклонение от принятых

норм поведения могло трактоваться как преступление: «Беккер ведет себя как фашист, он забрал детей из

немецкой школы Карла Либкнехта и отдал их на обучение в школу немецкого посольства»247.

В ходе одного из допросов инженер Московской радиосети член ВКП(б) Альфред Фогт сделал следующее

признание, сомневаться в искренности которого не приходится: «При обсуждении проекта сталинской

конституции я говорил, что пункт о свободе слова и печати можно вычеркнуть, так как кроме

коммунистического слова в печати фактически мы никому слова не даем. Никакого антисоветского тол

Показания каменщика Вильгельма Бича в отношении инженера Антона Бекке-ра, оба были арестованы в первый день

немецкой операции НКВД — 30 июля 1937 г.

149

кования этого вопроса и сравнений при этом с Германией я не делал». Подобная простота воистину

оказывалась хуже воровства.

Некоторые из политэмигрантов пытались описать происходившее в СССР в терминах марксистского учения

— революционные силы переродились или ушли в подполье, ныне в стране не диктатура пролетариата, а

«бонзократия». Страной правит новая буржуазия, выросшая из бюрократов и одержавшая победу над

рабочими (Курт Зингфогель). «В партии сидит мелкая буржуазия, разжиревшая на шее рабочего класса...

Выйди на Ленинградское шоссе, кто ездит в автомобилях — советские разжиревшие буржуи, рабочих там не

увидишь» (Георг Керн).

Всплеск антисоветских настроений эмигрантов из Германии вызвали репрессии по национальному признаку, причем доминировали голоса женщин, близкие которых были арестованы. «За последнее время ГПУ

арестовало многих иностранцев, среди них совсем молодые, которые никак не могут быть причастны к

троцкизму» (Доротея Гарай). «В СССР люди помешались на шпионах и вредителях, в каждом хорошо

одетом человеке и похожем на иностранца здесь видят шпиона и сажают его» (Кэти Лоршейд).

«Машина слухов» в СССР никогда не оставляла без работы органы госбезопасности, и в то же время хотя бы

частично компенсировала отсутствие независимых СМИ. Люди, способные самостоятельно мыслить и

освоившие чтение газет между строк, без особого труда реконструировали реальный ход событий. Согласно

показаниям свидетелей, слесарь обувной фабрики имени Парижской Коммуны Ганс Ротер утверждал по

поводу суда над Бухариным и Рыковым, «что этот процесс создан по инициативе определенной группы

людей, находящихся у власти... Ротер никак не соглашался с тем, что Максим Горький умер по вине лиц, проходящих на процессе как обвиняемые».

3. Сравнение как преступление

Стереотипным обвинением в адрес иностранных специалистов из Германии было то, что они выказывали

злорадство по отношению к неурядицам советского труда и быта. Чаще других упоминалась нехватка

продуктов и товаров в магизанах, отсутствие достойного жилья, аварии на производстве, постоянное

отвлечение рабочих на разного рода общественные мероприятия. При этом неизбежно возникал образ

аккуратной и деятельной Германии, а сами обвиняемые, если верить показаниям свидетелей, заявляли, что

они сами гораздо

150

лучше устроили бы жизнь в Советском Союзе. Всего несколько дополнительных штрихов, и это

превращалось в пропаганду фашизма: «Скоро к нам придет Гитлер, он вам покажет, как управлять страной.

Сталин управлять не может. У нас ничего нет, а в Германии все есть», — утверждал, согласно показаниям

свидетелей, бывший немецкий военнопленный Пауль Барц248.

Большинство немцев, находившихся под следствием в период проведения массовых операций, отдавали себе

отчет в том, что подобные сравнения усугубляют их вину. В ходе допросов они были готовы признать, что

хвалили жизнь в Германии, но упорно отрицали, что сравнивали ее с жизнью в СССР (Шарлота Маковская,

Линна Лан-ге). То же самое можно утверждать и в обратном отношении. «Я высказывала недовольство на

жизнь, но сопоставления с Германией не проводила», — говорила на допросе Маргарита Киш, арестованная

в феврале 1938 г. работница Электрозавода.

И все же удержаться от сравнения двух диктатур людям, находящимся на грани эмоционального срыва, было

невозможно. Еще один рабочий Электрозавода Альфонс Гут, у которого репрессировали четырех из пяти

сыновей, заявил следователю: «Гитлер хоть скажет, за что арестовывает, а Советская власть арестовывает и

не говорит даже, где находится арестованный». Гут выражал желание, как только вернутся его сыновья,

сразу же выехать обратно в Германию. До самой своей смерти в лагере отец так и не узнал, что трое его

сыновей были расстреляны на Бутовском полигоне еще до его ареста.

Параллели между нацизмом и сталинским режимом постоянно возникали и у палачей, и у их жертв,

зачастую непроизвольно, просто по созвучию терминов. Так, оставшийся в Германии брат Эрны Лей-бахер, согласно ее показаниям «был призван в трудовые лагеря». Это означало, что он отбывал трудовую

повинность, однако для следователя это было равносильно тому, что брат стал охранником в концлагере. В

справке на арест матери Эрны, арестованной ранее, речь шла о том, что та «восхваляет фашистскую

Германию, утверждает, что там нет таких репрессий, как в СССР».

Многие реалии германской жизни, о которых шла речь в процессе следствия, получали под пером

сотрудников НКВД привычные для сталинской России названия, придававшие им контрреволюционную

окраску. Так, члены СДПГ рассматривались как «меньшевики», члены остальных партий, включая Центр —

как «буржуазные националисты». Зеркальным отражением советского «новояза» в следственных

248 ГАРФ. Ф. 10 035. Оп. 2. Д. 14641.

151

делах были кулаки и батраки, лавочники и царские придворные, если речь шла о социальном

происхождении, троцкисты, двурушники и уклонисты, если речь шла о партийной биографии арестованных.

Интересно, что в период массовых операций из материалов следствия исчезает слово «концлагерь» в

советском контексте, часто встречавшееся в них еще в 1936 г.249

Логику собственных действий оперативные работники органов НКВД автоматически переносили на гестапо

(кстати, гестапо постоянно называли «германской охранкой»). Роберт Грундман, приехав в СССР, до начала

войны с Германией продолжал переписку с родными. В обвинительном заключении это рассматривалось как