Психоаналитическая традиция и современность

Сегодня я могу более отчетливо сформулировать положения, относящиеся к пониманию того, чем до сих пор привлекает меня фигура Фрейда, и почему, несмотря на все перипетии Международного психоаналитического движения, психоаналитическая парадигма мышления и профессиональной деятельности остается для меня приемлемой. Остановлюсь лишь на нескольких аспектах, которые представляются мне существенными и важными.

Во-первых, Фрейд был одним из первых, кто подверг сомнению правомерность тождества сознательного и психического. Он не только пересмотрел ранее поддерживаемую большинством философов и ученых максиму Декарта «Я мыслю, следовательно, я существую», но и показал, что наряду с сознанием в психике человека содержится бессознательное. Более того, Фрейд заявил, что значительная доля психического составляет не сознание, а именно бессознательное и, следовательно, «Я не является хозяином в собственном доме».

Тем самым научному сообществу был предложен новый образ человека, который радикально отличался от предшествующего, привычного образа, согласно которому человек рассматривался в качестве исключительно сознательного существа. С введением нового образа человека в орбиту научного и обыденного мышления по самолюбию человечества, по нарциссическому Я был нанесен, по выражению Фрейда, третий, наиболее ощутимый психологический удар. Два предшествующих удара (космологический и биологический) были нанесены Коперником и Дарвином. Первый показал, что Земля не является центром Вселенной, второй – что у человека и обезьяны был общий предок.

Можно, пожалуй, сказать, что развитие мышления в ХХ столетии происходило под воздействием того образа человека, который был предложен Фрейдом. И хотя в сфере науки по-прежнему превалировали рационалистические тенденции, тем не менее влияние психоаналитических идей оказалось столь значительным, что оно нашло отражение буквально во всех областях жизнедеятельности людей, включая художественную литературу, искусство, политику, экономику, юриспруденцию и иные сферы.

Во-вторых, фигура Фрейда до сих пор привлекает меня своим неумолимым стремлением к поиску истины, разоблачением различного рода иллюзий, а также поразительной работоспособностью и тем мужеством, с которым он стойко переносил все удары судьбы, выпавшие на его долю.

В самом деле, психоанализ как часть психологии, как учение о бессознательном психическом задумывался Фрейдом в качестве того научного метода, благодаря которому можно было бы объективно изучать человека. Стремление его основателя к истине находило отражение и в рассмотрении психоанализа как терапии, предполагающей лечение психически больных людей именно истиной, а не какой-либо суггестией, различными методами воздействия на них, будь то гипноз, внушение, «промывание мозгов» или медикаментозное снятие напряжения.

Всю жизнь Фрейд боролся с различного рода иллюзиями, как своими собственными, так и иллюзиями человечества. Его бескомпромиссная борьба с этими иллюзиями навлекла на него опалу со стороны как светских, так и религиозных деятелей, а также потребовала от него неимоверных сил для того, чтобы сохранить человеческое достоинство и остаться самим собой.

Работоспособность Фрейда была столь поразительной, что можно только удивляться тому, как много сделал он в своей жизни. Многочисленные книги и статьи, огромнейшее эпистолярное наследие, нашедшее свое отражение в письмах к невесте, друзьям, коллегам по психоаналитическому движению, выдающимся деятелям науки, религии, литературы и искусства – все это не может не вызывать уважения к труду, который основатель психоанализа ежедневно осуществлял на протяжении многих лет. Если учесть, что он принимал подчас до 10–12 пациентов в день, присутствовал при рождении своих шестерых детей и участвовал в их воспитании, то можно только удивляться его неиссякаемой энергии.

Учитывая то обстоятельство, что начиная с 1923 года на протяжении шестнадцати последних лет жизни Фрейд испытывал неимоверные страдания от ракового заболевания и, несмотря на это, написал и опубликовал свои наиболее значимые книги по религии, культурологии, психоанализу, невозможно не восхищаться мужеством, с которым он встречал и преодолевал эте трудности и невзгоды.

В-третьих, Фрейд попытался совместить, казалось бы, несовместимые методы познания естественных и гуманитарных наук, методы объяснения и понимания, используемые по отношению к человеку как объекту научного исследования и лечения. Другое дело, что в рамках психоанализа ему не удалось преодолеть противоречие между научным исследованием с его акцентом на объяснении специфики мышления и поведения человека и терапией, делавшей ставку на понимание, интерпретационную деятельность аналитиком того материала, который предоставлял ему пациент в виде воспоминаний, сновидений, ошибочных действий, симптомов заболевания.

Это противоречие имеет место до сих пор и в современном психоанализе. Однако лично меня такое положение отнюдь не смущает. Более того, я полагаю, что подобное противоречие является не столько недостатком, с точки зрения сознания, сколько достоинством психоанализа, поскольку речь идет, с одной стороны, о работе бессознательного, а с другой стороны, о принципе дополнительности сознания и бессознательного, объяснения и понимания.

Мне представляется, что в фиксируемом в сознании противоречии между объяснением и пониманием содержится эвристически ценный компонент, имеющий непосредственное отношение к тому новому видению принципов познания мышления и поведения человека, которое было предложено Фрейдом на стыке личного опыта самоанализа, работы с пациентами и рефлексии по поводу того и другого.

Поясню свою мысль.

Человек имеет дело с цифрами и таблицей умножения, что позволяет ему использовать свои знания в различных сферах жизни, начиная от математики, статистики, экономики и кончая повседневными расчетами семейного бюджета.

Он имеет дело также с буквами и алфавитом, что дает ему возможность создавать различного рода тексты, читать и понимать их содержание.

Таким образом, имеется два среза символов, которые далеко не всегда совместимы между собой и тем более сопоставимы.

В обыденной жизни имеют место пересечения, когда цифровое исчисление можно облечь в слова. В сфере же науки, несмотря на постоянные попытки использовать количественные методы анализа в различных сферах гуманитарного знания, по-прежнему проблематичным оказывается совмещение двух рядов символического освоения мира.

Идеи Фрейда и психоанализ в целом привлекают меня тем, что они открывают для человека новое измерение, связанное с возможностью совмещения символического и воображаемого при конструировании реального благодаря той интерпретационной деятельности, которую обычно использует психоаналитик в психоаналитическом процессе. Именно благодаря своим интерпретациям он подводит обратившегося к нему за помощью человека к пониманию того, что могло иметь место в его жизни ранее, но что благодаря механизму вытеснения или действия иных бессознательных механизмов защиты оказалось вне поля его сознания, в результате чего он оказывается не в состоянии навести мосты между прошлым, настоящим и будущим, что приводит, как правило, к бегству в болезнь соматического, психического или психосоматического характера.

Не менее важно и то, что благодаря основанной на психоаналитическом понимании символики и раскрытию механизмов работы бессознательного психоаналитик и пациент в своей совместной деятельности могут конструировать новую реальность, способствующую выходу пациента из болезненного состояния, обусловленного непониманием того, почему и в силу каких причин он испытывает страдания.

Эвристическая ценность психоанализа как раз и состоит, на мой взгляд, в том, что в рамках психоаналитического процесса намечаются перспективы не только для воспроизведения переживаний, обусловленных прошлой реальностью, связанной с инфантильным развитием человека, но и для конструирования новой реальности, открывающей простор для реализации потенциальных возможностей, способностей, творческих дарований.