Последняя мистификация Пушкина
Последняя мистификация Пушкина читать книгу онлайн
хроника последних дней жизни Пушкина
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
«Да - но я бы желал Жуковского. - Дайте мне воды, меня тошнит».
Я трогал пульс, нашел руку довольно холодною — пульс малый, скорый, как при внутреннем кровотечении; вышел за питьем и чтобы послать за г-м Жуковским; Полковник Данзас взошел к больному. Между тем приехал Задлер, Арендт, Саломон - и я оставил печально больного, который добродушно пожал мне руку[659].
Из записи видно, что за Жуковским будто бы послали, но и он оказался у смертного одра поэта, можно сказать, случайно. Вот как друг поэта описывал обстоятельства своего появления у Пушкина в известном письме-статье «Последние минуты Пушкина»:
В середу 27 числа генваря в 10 часов вечера приехал я к князю Вяземскому, Вхожу в переднюю. Мне говорят, что князь и княгиня у Пушкиных. Это показалось мне странным. Почему меня не позвали? Сходя с лестницы, я зашел к Валуеву. Он встретил меня словами: «Получили ли Вы записку княгини? К Вам давно послали. Поезжайте к Пушкину: он умирает; он смертельно ранен. Оглушенный этим известием, я побежал с лестницы, велел везти себя прямо к Пушкину, но, проезжая мимо Михайловского дворца и зная, что граф Вьельгорский находится у великой княгини (у которой тогда был концерт), велел его вызвать и сказать ему о случившемся, дабы он мог немедленно по окончании вечера, вслед за мною же приехать. Вхожу в переднюю (из которой дверь была прямо в кабинет твоего умирающего сына); нахожу в нем докторов Арендта и Спасского, князя Вяземского, князя Мещерского, Валуева[660].
И все бы ничего – вот только никакой записки Вяземские к Жуковскому не посылали. Заканчивая фрагмент статьи, основанной на свидетельстве Шольца, друг поэта просто разводил руками:
послали за мною. Меня в это время не было дома: и не знаю, как это случилось, но ко мне не приходил никто[661].
Что это - суета, трагическая неразбериха, в которой каждый был занят самим собой или уже ясно обозначенная ревность к умиравшему?
То, что происходило в доме поэта после того, как его покинул Шольц, вплоть до появления очередных друзей, где-то между 8-ю и 9-ю часами вечера, описал домашний доктор Пушкиных И.Т.Спасский:
В 7 часов вечера, 27 числа минувшего месяца, приехал за мною человек Пушкина. Александр Сергеевич очень болен, приказано просить как можно поскорее. Я не медля отправился. В доме больного я нашел докторов Арендта и Сатлера. С изумлением я узнал об опасном положении Пушкина.
- Что, плохо, - сказал мне Пушкин, подавая руку.
Я старался его успокоить. Он сделал рукою отрицательный знак, показывавший, что он ясно понимал опасность своего положения.
- Пожалуйста не давайте больших надежд жене, не скрывайте от нее, в чем дело, она не притворщица; вы ее хорошо знаете; она должна все знать. Впрочем, делайте со мною, что вам угодно, я на все согласен и на все готов.
Врачи, уехав, оставили на мои руки больного. Он исполнял все врачебные предписания. По желанию родных и друзей П., я сказал ему об исполнении христианского долга. Он тот же час на то согласился.
- За кем прикажете послать, спросил я.
- Возьмите первого, ближайшего священника, отвечал П. Послали за отцом Петром, что в Конюшенной.
Больной вспомнил о Грече. Если увидите Греча, молвил он, кланяйтесь ему и скажите, что я принимаю душевное участие в его потере.
В 8 часов вечера возвратился доктор Арендт. Его оставили с больным наедине. В присутствии доктора Арендта прибыл и священник. Он скоро отправил церковную требу: больной исповедался и причастился св. тайн. Когда я к нему вошел, он спросил, что делает жена? Я отвечал, что она несколько спокойнее.
- Она бедная безвинно терпит и может еще потерпеть во мнении людском, возразил он; не уехал еще Арендт?
Я сказал, что докт.А еще здесь.
- Просите за Данзаса, за Данзаса, он мне брат. Желание П. было передано докт.А и лично самим больным повторено. Докт. А обещал возвратиться к 11 часам[662].
Таким образом, важнейшее событие в пушкинской жизни, вызывающее горячие споры у многих исследователей и читателей - исполнение поэтом христианского долга, причащения Святых Таинств - состоялось без особого вмешательства друзей (в присутствии ненавязчивых Плетнева и Данзаса!) и без совета царя. Это было естественным движением души Пушкина, его человеческой потребностью, а вовсе не желанием угодить власти и сохранить лицо семьи.
И как же друзья поэта обошлись с этой самой интимной, высочайшей нотой в финальном аккорде пушкинской судьбы?! Весьма бесцеремонно. Жуковский, работая с запиской Спасского и прекрасно, зная, что исполнение церковной требы состоялось за несколько часов до получения царского письма, прибегнул к откровенной фальсификации! Согласно его описанию, когда Спасский спросил Пушкина «желает ли он исповедаться и причаститься. Он согласился охотно, и положено было призвать священника утром». Но как только письмо царя с пожеланием «кончить жизнь христиански» оказалось в доме поэта:
В ту же минуту было исполнено угаданное желание государя. Послали за священником в ближнюю церковь. Умирающий исповедался и причастился с глубоким чувством[663].
Совестливому Жуковскому трудно было грешить против истины. Переместив исполнение требы с 8 вечера на полночь, он все же оставил в неприкосновенности последовательность событий, сохранив за Пушкиным право на духовный выбор - сначала произошло исполнение «угаданного желания государя», а затем как бы в тот же момент Арендт прочитал Пушкину царское письмо, которое тот «вместо ответа поцеловал и долго не выпускал из рук». В письме этом содержалась просьба умереть по-христиански.
У Жуковского был сложный выбор - остаться верным памяти друга, но подставить его семью под удар, или прибегнуть к литературному приему, способному смягчить эффект от возможного скандала - ведь письмо, написанное Николаем после того как Пушкин самостоятельно причастился Святых Таинств, ставило царя в глупое положение. Получалось, что самодержец, кичившийся знанием людей, не понимал и не чувствовал «своего поэта». Большего удара по самолюбию трудно было представить, тем более, что все должно было стать достоянием гласности. Через два дня царь торжественно скажет Жуковскому: «...мы насилу довели его до смерти христианской...» - и смерть поэта превратится в государственное мероприятие! А вот Вяземский, как опытный царедворец, даже и не подумал рисковать, отстаивая истину. Он и в личном письме сразу, без оговорок, поставил все в надлежащем порядке:
Ночью возвратился к нему Арендт и привез ему для прочтения собственноручную, карандашом написанную государем записку, почти в таких словах: «Если бог не приведет нам свидеться в здешнем свете, посылаю тебе мое прощение и последний совет: умереть христианином. О жене и детях не беспокойся: я беру их на свои руки». Пушкин был чрезвычайно тронут этими словами и убедительно просил Арендта оставить ему эту записку; но государь велел ее прочесть ему и немедленно возвратить... Пришел священник, исповедовал и причастил его. Священник говорил мне после со слезами о нем и о благочестии, с коим он исполнил долг христианский[664].