Последняя мистификация Пушкина

Я спро­сил его, не хо­чет ли он ви­деть сво­их дру­зей.

- Зо­ви­те их, от­ве­чал он.

Жу­ков­ский, Вьель­гор­ской, Вя­зем­ской, Тур­ге­нев и Дан­зас вхо­ди­ли один за дру­гим и брат­ски с ним про­ща­лись.

- Что ска­зать от те­бя ца­рю, спро­сил Жу­ков­ский.

- Ска­жи, жаль, что уми­раю, весь его бы был, от­ве­чал П.

Он спро­сил, здесь ли Плет­нев и Ка­рам­зи­ны. По­тре­бо­вал де­тей и бла­го­сло­вил ка­ж­до­го осо­бен­но. Я взял боль­но­го за ру­ку и щу­пал его пульс. Ко­гда я ос­та­вил его ру­ку, то он сам при­ло­жил паль­цы ле­вой сво­ей ру­ки к пуль­су пра­вой, том­но, но вы­ра­зи­тель­но взгля­нул на ме­ня и ска­зал: смерть идет.

Он не оши­бал­ся, смерть ле­та­ла над ним в это вре­мя. При­ез­да Аренд­та он ожи­дал с не­тер­пе­ни­ем. Жду сло­ва от ца­ря, что­бы уме­реть спо­кой­но, про­мол­вил он. На­ко­нец, докт. А прие­хал. Его при­езд, его сло­ва ожи­ви­ли уми­раю­ще­го. В 11-м ча­су я ос­та­вил П. на ко­рот­кое вре­мя, про­стил­ся с ним, не по­ла­гая най­ти его в жи­вых по мо­ем воз­вра­ще­нии. Ме­сто мое за­нял дру­гой врач ⁶⁷⁴.

С же­ной у Пуш­ки­на со­сто­ял­ся серь­ез­ный и до­воль­но дол­гий раз­го­вор. На­та­лья Ни­ко­ла­ев­на за­шла к му­жу в 8-ом ча­су, а про­ща­ние с друзь­я­ми на­ча­лось в де­ся­том, по­сколь­ку Тур­ге­нев, один из про­щав­ших­ся, ока­зал­ся в до­ме Пуш­ки­на к 10-ти ча­сам. Та­ким об­ра­зом, у суп­ру­гов бы­ло око­ло двух ча­сов, что­бы побыть вме­сте.

По­че­му же Жу­ков­ский на­пи­сал от­цу Пуш­ки­на:

Этой про­щаль­ной ми­ну­ты я те­бе не ста­ну опи­сы­вать[675].

Ми­ну­ты?! Весь­ма ус­лов­ное оп­ре­де­ле­ние для столь важ­но­го со­бы­тия, как про­ща­ние суп­ру­гов.

К то­му же он до­пус­тил и еще од­но стран­ное уп­ро­ще­ние. Спас­ский, как врач, по­сто­ян­но на­хо­дя­щий­ся ря­дом с боль­ным, оп­ре­де­лен­но ука­зал, что по­эт сна­ча­ла про­щал­ся с же­ной, по­том с друзь­я­ми, а за­тем с деть­ми, при ко­то­рых опять же на­хо­ди­лась На­та­лья Ни­ко­ла­ев­на. Жу­ков­ский на­ру­шил оче­ред­ность и сде­лал про­ща­ние с друзь­я­ми фи­наль­ной сце­ной это­го во мно­гом сим­во­ли­че­ско­го ри­туа­ла, как бы со­кра­щая вре­мя об­ще­ния Пуш­ки­на с же­ной. Воз­мож­но, это про­изош­ло слу­чай­но - друг по­эта про­сто не за­ме­тил, что его по­эти­че­ские обо­ро­ты так силь­но ис­ка­зи­ли кар­ти­ну про­ис­хо­дя­ще­го.

Для уточ­не­ния об­ра­тим­ся к бо­лее про­ду­ман­но­му пись­му Вя­зем­ско­го:

Про­ща­ясь с деть­ми, пе­ре­кре­стил он их. С же­ною про­щал­ся не­сколь­ко раз и все­гда говорил ей с неж­но­стью и лю­бо­вью. С на­ми про­щал­ся он по­сре­ди ужас­ных му­че­ний и су­до­рож­ных дви­же­ний, но ду­хом бод­рым и с неж­но­стью[676].

Здесь по­сле­до­ва­тель­ность со­бы­тий во­об­ще как бы от­сут­ст­ву­ет. Соз­да­ет­ся впе­чат­ле­ния, что во­прос оче­ред­но­сти и во­все не ин­те­ре­со­вал кня­зя. Ему важно бы­ло соз­дать эф­фект сво­его по­сто­ян­но­го при­сут­ст­вия. По­это­му он без ко­ле­ба­ний от­ме­тил: «С же­ною про­щал­ся не­сколь­ко раз».

Та­ким об­ра­зом, все это вре­мя с 8 и до 10 ча­сов На­та­лья Ни­ко­ла­ев­на на­хо­ди­лась ря­дом с му­жем и на­блю­да­ла за его про­ща­ни­ем с друзь­я­ми и деть­ми, вре­ме­на­ми от­да­ля­ясь и при­бли­жа­ясь к не­му.

Их пер­вое ут­рен­нее сви­да­ние, по­ра­зив­шее мно­гих, со­про­во­ж­да­лось кри­ком На­та­льи Ни­ко­ла­ев­ны. По­эт, ве­ро­ят­но, со­об­щил ей, что уми­ра­ет. Не­сча­ст­ная жен­щи­на не вы­дер­жа­ла и за­кри­ча­ла. Жу­ков­ский на­звал это про­щаль­ной ми­ну­той, вы­де­лив ее, как сво­его ро­да кульминацию бо­ли и стра­да­ний в пе­ре­жи­ва­ни­ях суп­ру­гов. Но та­ких «ми­нут», хо­тя и не столь вы­ра­зи­тель­ных, в те­че­ние по­сле­дую­щих не­сколь­ких ча­сов бы­ло мно­же­ст­во. Од­на­ко, ни­кто из дру­зей по­эта не счел нуж­ным это от­дель­но от­ме­тить.

Ме­ж­ду тем Пуш­кин ре­шил объ­яс­нить ко­му-то из дру­зей, чем был вы­зван крик же­ны, по­сколь­ку не­сколь­ки­ми ча­са­ми поз­же Тур­ге­нев за­пи­сал в пись­ме-днев­ни­ке, об­ра­щен­но­му к не­из­вест­но­му ад­ре­са­ту:

Опять при­зы­вал же­ну, но ее не пус­ти­ли; ибо по­сле то­го как он ска­зал ей: «Арндт при­знал ме­ня без­на­деж­ным, я ра­нен смер­тель­но» (фр), она в нер­ви­че­ском стра­да­нии, лежит в мо­лит­ве пе­ред об­раз­ами. - Он бес­по­ко­ил­ся за же­ну, ду­мая, что она ни­че­го не зна­ет об опас­но­сти и го­во­рит, что «лю­ди за­едят ее, ду­мая, что она бы­ла в эти ми­ну­ты рав­но­душ­ною»: это ре­ши­ло его ска­зать ей об опас­но­сти[677].

Эту фра­зу, вы­рван­ную из кон­тек­ста, обыч­но при­во­дят как сви­де­тель­ст­во то­го, что Пуш­кин со­мне­вал­ся в На­та­лье Ни­ко­ла­ев­не и ста­рал­ся по­мочь ей со­хра­нить лицо. На са­мом де­ле Пуш­кин лишь оп­рав­ды­вал­ся за свое до­воль­но жес­то­кое от­кро­ве­ние с же­ной.

Ско­рее все­го, На­та­лью Ни­ко­ла­ев­ну от­ве­ли в сто­ро­ну, но за­тем она, ус­по­ко­ив­шись, вер­ну­лась к му­жу. О чем они го­во­ри­ли ска­зать труд­но. От­зву­ки это­го раз­го­во­ра со­дер­жат­ся в вос­по­ми­на­ни­ях В.Ф.Вя­зем­ской:

Про­ща­ясь с же­ною, Пуш­кин ска­зал ей: «Сту­пай в де­рев­ню, но­си по мне тра­ур два го­да, и по­том вы­хо­ди за­муж, но за че­ло­ве­ка по­ря­доч­но­го»[678].

Воз­мож­но, боль­шую часть вре­ме­ни они про­сто мол­ча­ли, гля­дя друг на дру­га. Но без этих двух ча­сов нель­зя пред­ста­вить се­бе суп­ру­же­скую жизнь по­эта. Без них все опи­са­ние по­след­них дней его жиз­ни вы­гля­дит уми­ра­ни­ем одиноко­го че­ло­ве­ка, фор­маль­но же­на­то­го, но фак­ти­че­ски ли­шен­но­го се­мьи. По­нят­но, что та­кое раз­ви­тие со­бы­тий на ру­ку тем, кто во всем ви­нил и про­дол­жа­ет ви­нить На­та­лью Ни­ко­ла­ев­ну. Но сам по­эт, гро­мо­глас­но зая­вив­ший о ее не­ви­нов­но­сти, не мог пе­ред смер­тью лу­ка­вить. И ча­сы их об­ще­ния, вы­черк­ну­тые из хро­ни­ки по­след­них дней по­эта его друзь­я­ми и ис­сле­до­ва­те­ля­ми, лишнее свидетельство то­му.

Ко­гда На­та­лья Ни­ко­ла­ев­на в оче­ред­ной раз раз­вол­но­ва­лась, Спас­ский, от­во­дя ее в сто­ро­ну, пред­ло­жил по­эту по­звать дру­зей, с тем что­бы от­влечь суп­ру­гов от тя­же­ло­го раз­го­во­ра. Пуш­кин со­гла­сил­ся. В этот мо­мент в до­ме по­эта на­хо­ди­лись, кро­ме Дан­за­са и Спас­ско­го, Жу­ков­ский, Вя­зем­ский и его же­на, опе­кав­шая На­та­лью Ни­ко­ла­ев­ну.

Пер­вым во­шел к по­эту Жу­ков­ский. Раз­го­вор их был очень ко­рот­кий. По сви­де­тель­ст­ву Вя­зем­ской:

Ка­ж­дое его про­ща­ние бы­ло ус­ко­рен­ным, он бо­ял­ся рас­чув­ст­во­вать­ся...[679].

Жу­ков­ский вло­жил в это мгно­ве­ние мак­си­мум по­эти­че­ско­го чув­ст­ва:

Я по­до­шел, взял его по­хо­ло­дев­шую, про­тя­ну­тую ко мне ру­ку, по­це­ло­вал ее: ска­зать ему ни­че­го не мог, он мах­нул ру­кою, я ото­шел[680].

Ме­ж­ду тем и здесь про­ис­хо­дит стран­ное сме­ще­ние со­бы­тий, ко­то­рое, ес­ли вспом­нить ис­то­рию с при­час­ти­ем, уже не ка­жет­ся не­обыч­ным.

Как вид­но из за­пис­ки Спас­ско­го, про­ща­ние с Жу­ков­ским не бы­ло без­молв­ным - и раз­го­вор ме­ж­ду ни­ми все же со­сто­ял­ся. Бы­ла про­из­не­се­на та са­мая пуш­кин­ская фра­за, об­ра­щен­ная к ца­рю, ко­то­рая мно­гим не да­ва­ла по­коя:

Ска­жи, жаль, что уми­раю, весь его бы был[681].

Мно­гие, из чис­ла сто­рон­ни­ков не­за­ви­си­мо­сти по­эта, хо­те­ли, что­бы этой фра­зы во­все не бы­ло бы. Не ма­ло и тех, кто же­лал бы, на­обо­рот, ука­зать на нее, как на при­мер нрав­ст­вен­ной сла­бо­сти по­эта. Но прак­ти­че­ски нет тех, кто за­ин­те­ре­со­вал­ся бы, что в дей­ст­ви­тель­но­сти стоя­ло за эти­ми сло­ва­ми, как и в ка­ком кон­тек­сте они бы­ли про­из­не­се­ны.

Со­глас­но Жу­ков­ско­му Пуш­кин ска­зал их не­сколь­ки­ми ча­са­ми поз­же, бли­же к по­луд­ню 28-го ян­ва­ря:

В это вре­мя прие­хал док­тор Арендт. «Жду цар­ско­го сло­ва, что­бы уме­реть спо­кой­но», - ска­зал ему Пуш­кин. Это бы­ло для ме­ня ука­за­ни­ем, и я ре­шил­ся в ту же ми­ну­ту ехать к го­су­да­рю, что­бы из­вес­тить его ве­ли­че­ст­во о том, что слы­шал. На­доб­но знать, что, про­стив­шись с Пуш­ки­ным, я опять воз­вра­тил­ся к его по­сте­ли и ска­зал ему: «Мо­жет быть, я уви­жу го­су­да­ря; что мне ска­зать ему от те­бя?» — «Ска­жи ему, что мне жаль уме­реть; был бы весь его»[682].