Русский романтизм

сне. А во время разговора на маскараде сам рассказчик чув-

ствовал, что быстро превращается в какого-то ухмыляющегося

дурачка (стр. 266). Э гу форму сна-резонатора и сна-пророчества

Тургенев ввел позднее в „Первую любовь" (стр 69), в „Нес-

частную" (стр. 269).

„Волнуемый такими беспорядочными, отрывчатыми мыслями, я за

снул поздно и видел странные сны" (стр. 247).

3) Иная форма сна в „Андрее Колосове" — сон отрезвляющий (стр. 31).

1361

Символика ^НЬ| в ≫^рех в с тРе ч а х " фантастические; в пер-

CHa вом — крылатая женщина превращается в облако,

тающее в золотых нитях солнца-паука, в образе

которого является незнакомец. Во втором сне Лукьяныч имеет

облик Дон-Кихота, ищущего свою Дульцинею. Фантастика

снов держится на символике; чтобы выяснить ее роль в рас-

сказе, надо вскрыть значение символов — путь для этого —

соответствующие аналогии в творчестве Тургенева.

Образ женщины-облака повторяется у Тургенева во сне

Аратова („Клара Милич"). И облако-женщина из „Трех встреч",

и облако-женщина из „Клары Милич", оба белые, оба улетают

от героев сна *).

Как для рассказчика „Трех встреч", так и для Аратова,

женщина-облако нечто недосягаемое, к чему они стремятся,

и что от них уходит.

Облако, как символ непостигаемой рассказчиком, усколь-

зающей от него любви — не нов вообще в литературе.

Во II части „Фауста" Гете, в III действии, телесное Елены

исчезает, а одежды ее, оставшиеся в руках Фауста, расплы-

ваются в облака, окружают Фауста, поднимают его и уносятся

вместе с ним. К. Аксаков на этом же образе строит свою

фантастическую повесть „Облако" 2). Девушка-облако исчезает

от любимого ею героя повести Лотара, как только он узнает

ее тайну и только облачком проносилась иногда перед ним.

Надо думать, что символика эта восходит к немецким роман-

тикам. У Новалиса в „Генрихе фон Офтердингене" дано целое

рассуждение о символическом значении облаков. „Есть, конечно,

нечто очень таинственное в облаках, — сказал Сильвестр, —

и они оказывают часто самое чудотворное влияние на нас. Они

несутся, и им точно хочется поднять и унести нас со своей

холодной тенью. И если очертания их прелести и пестры как

вздох, выражающий наше затаенное желание, то ясность облаков,

дивный свет, проливающийся из за них на землю, становится

как бы предвозвестием неведомого, несказанного очарова-

*) »Три встречи"

... „Я поднимаю голову — она, моя

красавица, мчится по воздуху, вся белая,

с длинными белыми крыльями и манит

меня к себе.

Я бросаюсь вслед за нею; но она

плывет легко и быстро, а я не могу

подняться от земли и напрасно про-

стираю жадные руки...

... Я ищу ее глазами... а уже она

стала облачкомм... стр. 247 — 248.

2) Сочинения К. С. Аксакова, т. I,

„Клара Милич".

Вдруг перед ним поднялось нечто

вроде тонкого облака. Он вгляды-

вается, облачко стало женщиной, в

белом платье, с светлым поясом во-

круг стана. Она спешит от него

прочь...

Но он непременно хотел догнать

ее и заглянуть ей в глаза.

Только, как он не торопился, —

она шла проворней его".

)15 г. Изд. „Огни".

m

ния" l). Ту же символику мы находим у Тика в „Штерн-

бальде, у . Брентано — в стихотворении „Am Berge hoch in

Luften" 2), у Гофмана — в „Маленьком Цахесе" 8) и у др.

Что образ облака-женщины является символом невозмож-

ной для рассказчика любви, указывает и другой образ — образ

крылатой женщины; у рассказчика во сне крыльев нет. „ Addiol"—

говорит она мне, улетая. — „Зачем нет у тебя крыльев?"... На

символическое значение образа птицы у Тургенева обратил

внимание Гершензон 4), указавший, что цельность духа в чело-

веке находит свое выражение в образе птицы, и что цельность

эту приобретают герои Тургенева, когда рождается в них

любовь. Для нас не столь важно психологическое значение

символа, сколько та словесная форма, в какую Тургенев обле-

кает любовь. Уже в „Параше" он дает образ крылатой любви.

„Любовь, как птица, расширяет крылья, и на душе так страстно,

так светло" (IX, стр. 131) 5).

Облако-крылатая женщина тает в золотых нитях солнца.

Образ солнца тоже входит в символику страсти. В песне, кото-

рая слышится Параше, когда загорается в ней любовь, страсть

и солнце связаны между собой.

Так и ты цвела стыдливо,

И в тебе, дитя мое,

Созревало прихотливо

Сердце страстное твое...

И теперь в красе расцвета,

Обаяния полна,

Ты стоишь под солнцем лета

Одинока и пышна (стр 143).

В „Довольно": заря-счастье (стр. 107); в „Рудине": лю-

бовь-день „То является она вдруг несомненная, радостная,

*) Стр. 181. Москва, кн-во К. Ф. Некрасова. MCMXIV.

2) См. Жирмунский, „Религиозное отречение в истории романтизма",

М. 1919 г., Примечания, стр. 13.

8) „Лежа на цветистом ковре, я смотрю на далекую синеву неба и надо

мной, над ликующим лесом плывут золотые облака, как дивные грезы из

далекого мира блаженных радостей". (Собр. соч. Г. Гофмана, Спб. 1899 г.

т. 8-й, стр. 20).

4) „Мечта и мысль И. С. Тургенева*. Т-во Книгоизд. писателей в Москве.

М. 1919 г.

6) Аналогии в „Дневнике лишнего человека", герой которого говорит

о себе, что, полюбив, он совершенно изменился... „Я даже на ходу под-

прыгивал— право, словно крылья вдруг выросли у меня за плечами*. V т.

стр 197. В „Асе", осознав свою любовь, герой тоже чувствует у себя крылья.

„Я не понимаю, как дошел я до 3. Не ноги меня несли, не лодка меня везла:

меня поднимали какие то широкие, сильные крылья. Я прошел мимо куста,

^де пел соловей, я остановился и долго слушал: мне казалось, он пел мою

любовь и мое счастье" (стр. 338). Ср. с характеристикой Веры из „Фауста":

„и надо всем этим, как бы белые крыьья ангела, тихая женская прелесть",

(стр. 250) и „Довольно14, стр 109; др. примеры см. у Г е р ш е н з о н а.

» 135

как день", (стр. 357). Изображение Лизы („Дневник лишнего

человека") в момент перелома, превращения ее из ребенка

в женщину, когда она впервые полюбила, строится на той же

символике.

В первом сне „Трех встреч" солнце кажется рассказ-

чику не солнцем, а пауком. Этот образ ведет нас в область

иных символов. Если счастливая любовь в своем расцвете, раз-

гаре, связана с образами солнца, лета, зари, то печальный ее

конец и, вообще, трагическое в жизни человека, вызывает

у Тургенева образ паука, паутины. Уже в „Свидании" наме-

чается эта символика. Развязка несчастной любви Акулины