Пассионарная Россия

Все вышесказанное – отличительные черты раздела, посвященного XIX веку.

В остальном – методика, уже найденная за последние 20 лет в книгах «библиотеки» «История государства Российского». Вас снова ждет встреча с государями российскими (напоминаю: каждый пытался принести пользу Отечеству, проводить реформы, добиваться благоденствия и мира, не у всех получалось). Это были люди разные внешне, по мировоззрению, по удачливости реформ, по доверию к советникам.

Я снова познакомлю Вас, дорогой мой читатель, с «государевыми людьми» – министрами-реформаторами и контрреформаторами, дворянами и крестьянами, теми, кто служил «царю и Отечеству» верой и правдой, но и теми, кто запятнал себя корыстолюбием, лестью, но оказался в силу происхождения или выслуженной ступеньке на иерархической лестнице государевой службы настолько «наверху», что вошел в историю, а стало быть – и в эту книгу.

Вам вновь предоставляется возможность погрузиться в волшебный мир русской архитектуры и живописи, придворных нравов и этикета, быта русского крестьянства… А предлагаемые исторические источники, зачастую уникальные, позволят не просто погрузиться в эпоху, но и ощутить ее аромат…

Эпоху XIX в. (подчеркиваю – эпоха шире века, события рассматриваются в «неакадемической» периодизации – от убийства Павла I до расстрела семьи императора Николая II) называют и жестокой, и просвещенной, и парадоксальной, и противоречивой, и эпохой реформ, и эпохой рождения революции, и эпохой конца Дома Романовых, и временем отхода русского народа от Бога, что и привело к чудовищным катаклизмам в нашем Отечестве…

Да, были войны – и победные, во многом определившие развитие всей Европы на это столетие (с Наполеоном), и позорные (русско-японская, или Крымская кампания Николая I), и колониальные, и освободительные.

В военном отношении век необычайно интересен – с точки зрения батального искусства, военной реформы, воинского костюма, и особенно – русского патриотизма как национальной особенности научившегося побеждать не числом, я умением русского солдата… Была жестокость, – кровь проливалась не только на поле брани, – убивали и государей – как соратники, так и идейные противники, убивали революционеров-бомбистов и революционеров-декабристов – открыто, по закону, после суда. Убивали почти без суда – по законам военного времени («столыпинские галстуки») – и это тоже часть эпохи, важная для ее понимания.

Эпоха необычайно полна, насыщена крупными, важными, определяющими событиями. Навскидку – вспомню, назову несколько, чтобы представить себе, как много вместил в себя XIX в., и шире – «эпоха девятнадцатого века»: Убийство Павла I; Походы Суворова в Италию; Введение университетского Устава; Война с Персией; Сражение при Аустерлице; Войны с Англией, Швецией, с Наполеоном; Устройство военных поселений; Основание Санкт-Петербургского университета; Закрытие масонских лож; Декабрьская смута; Персидская война, Турецкая война; Издание полного собрания законов Российской Империи; Крымская война, Севастопольская оборона; Манифест о воле, отмена телесных наказаний; Земская реформа; Установление всеобщей воинской повинности; Русско-турецкая война; Новый университетский устав; Учреждение университета в Томске; Создание «Союза борьбы за освобождение рабочего класса»; I съезд РСДРП в Минске; Русско-японская война; События 1905–1907 гг. как первая русская буржуазно-демократическая революция; Вступление России в Первую мировую войну; Октябрьский переворот…

Еще более длинный и более оптимистичный список можно было бы составить, при отборе яркими событиями в культурной, духовной жизни.

Трагическая, но и великая эпоха!

И в то же время – на фоне всей многовековой истории России – обычное столетие, с привычными парадоксами и противоречиями, радостями и горестями, великими победами и поражениями, выдающимися достижениями русского гения…

В историографии есть свой «гамбургский счет». Никто, слава Богу, не диктовал мне, каких героев отбирать, кому предоставлять слово, о чем и как писать. О XIX в. сложилась огромная историография, сформировался гигантский массив исторических источников. Я максимально старался быть объективен.

Я отдаю себе отчет, что о такой эпохе невозможно написать книгу, которая была бы в равной степени интересна и симпатична и монархистам и коммунистам, и старикам и молодым, и тем, кто интересуется только военной историей, и тем, кого волнует лишь история искусства. И все же я уже много лет упрямо пытаюсь писать «книги для всех», «книги для семейного чтения». Исхожу при этом из культуртрегерских соображений. Полагаю, что каждый любящий историю своей страны человек – и для себя, и особенно – для детей должен был бы иметь у себя дома все десять книг «Истории государства Российского: Свидетельства. Источники. Мнения». Никоим образом не пытаясь сравниться с великими русскими историками XIX в., оставившими нам многотомные исследования, тешу себя надеждой, однако, что предлагаемое собрание – наиболее компактно, объективно и всесторонне дает представление обо всех сферах жизни российского общества за десять веков (политика, экономика, военное дело, персоналии, культура, искусство и т. д.).

Портрет в контексте истории. Государи

АЛЕКСАНДР I ПАВЛОВИЧ (1777–1825)

Ограниченность изобразительных средств, как известно, обостряет выразительность.

Слово «Колумбам Российской истории».

«… Одна из главных причин неудовольствия россиян на нынешнее правительство есть излишняя любовь его к государственным преобразованиям, которые потрясают основы империи, и коих благотворность остается доселе сомнительною…», – писал H. М. Карамзин.

В чём же «сомнительность благотворности» реформ Александра I? «Император и его сотрудники… – пишет В. О. Ключевский, – хотели построить либеральную конституцию в обществе, половина которого находилась в рабстве, т. е. они надеялись добиться последствий раньше причин, которые их производили».

В сочетании на одной странице двух фрагментов из сочинений знаменитых историков – в какой-то степени и есть разгадка противоречивости эпохи Александра I. Впрочем, хотелось бы, чтобы читатель, прежде чем мы обратимся к характеристике этой эпохи, вчитался в характеристику Александра I, предлагаемую В. О. Ключевским:

«Это был характер не особенно сложный, но довольно извилистый. Мысли и чувства, составляющие его содержание, не отличались ни глубиной, ни обилием, но под давлением людей и обстоятельств они так разнообразно изгибались и перетасовывались, что нельзя было догадаться, как этот человек поступит в каждом данном случае. В молодости Лагарп и другие наставники внушили ему идеи и интересы, совсем не похожие на нравы и инстинкты одичалого придворного русского общества, среди которого он рос. Александр был настолько восприимчив, чтобы понять, насколько первые были лучше последних и выгоднее для успеха среди порядочных людей. Он и старался усвоить себе эти идеи и интересы, насколько они ему нравились, и выставлял их перед людьми, насколько умел. Однако его недостаток состоял в том, что умение выставлять у него шло успешнее (их) усвоения <…>. Наблюдательные современники винили его в притворстве, в наклонности надевать на себя личину, пускать пыль в глаза, казаться не тем, чем он был. К этому наблюдению надобно прибавить некоторую поправку. Притворяться можно не только перед другими, но и перед самим собой. Попав в неожиданные обстоятельства, Александр легко соображал, как надо повести себя, чтобы показать другим и уверить самого себя, что он давно предвидел и обдумал эти обстоятельства. Вникая в новые для себя мысли умного собеседника, он старался показать ему, а еще более уверить себя, что это и его давние и задушевные мысли, как всякого порядочного человека. Вырвать уважение у других ему нужно было, чтобы уважение к себе поддерживать в самом себе. Свою темную для него душу он старался осветить самому себе чужим светом. Под действием обстоятельств он не рос, а только раскрывался, не изменялся, а только все больше становился самим собой. Он поддавался влиянию людей с такими разнообразными характерами и воззрениями, как Сперанский и Карамзин, князь Чарторыский и граф Каподистриа, г-жа Крюденер и Аракчеев, набожно внимал и квакерам, и восторженному протестантскому пастору вроде Э., и такому пройдохе суздальско-византийского пошиба, как архимандрит Фотий. Трудно угадать общий источник, объединяющее начало столь всеобъемлющих духовных влечений, сказать, было ли это полное непонимание людей и дел, или безнадежное нравственное расслабление, или еще что третье. Душа Александра, как стоячая водная поверхность, бесследно отражала в себе все явления, над ней преемственно проносившиеся: и солнце, и тучи, и звезды. Но одна идея как-то запала в эту все отражающую и ничего не задерживающую в себе надолго душу и в ней застыла: дорожа как зеницей ока своим наследственным самодержавием, он до конца жизни уверял и веровал, что жил и умрет республиканцем, и даже на конгрессе в Лайбахе, благословляя австрияков на вооруженный разгром освободительного движения в Италии, он говорил, что всякий порядочный человек должен любить конституционные учреждения. Однако это уверение или верование было не убеждением, а просто предрассудком, воспоминанием лагарповской молодости, смягчавшим или оправдывавшим грехи зрелых лет. Так иногда пожилой женщине взгрустнется о неладно прожитой жизни и достанет она из комода давно запрятанную там любимую куклу, чтобы, глядя на нее, светлым образом невозвратно минувшего детства скрасить тусклое пожилое «настоящее».