Пассионарная Россия

Велик век, противоречиво столетие, парадоксальна эпоха…

И опять, говоря о попытках чего-либо изменить к лучшему на огромных пространствах России, вспоминаем наблюдения великих историков, – живших в этом столетии и пытавшихся понять его, – Соловьева и Ключевского, обращавших наше внимание на то, что многие проблемы – и от огромности наших территорий, и от своеобразия нашего славянского, а для большинства населения и от православного – мировоззрения.

«Все в тебе…» – говорил Лев Толстой, т. е. все проблемы – внутри нас. Но не только. Известный историк Владлен Сироткин, предоставивший, по просьбе автора, вступительную статью и для данной книги, в ряде своих монографий подчеркивал, что к реформам в XIX в. Россию толкали не только внутренние, но и внешние факторы. Вот, скажем, сюжет: после разгрома Наполеона Россия достигла такого могущества (и сохраняла его, пусть и с «перерывами», при Николае I), какого не имела в XVII и XVIII веках.

Век XIX – век военного могущества России… Однако сохранять завоеванный войсками авторитет военными методами, точнее – методами военного правления, как это делал, например, Наполеон, – значило обречь Россию на постоянную вооруженную конфронтацию с другими державами. Но сам славянский дух, православный, не воинственный менталитет русского человека противился этому. А коли, по мысли правителей, конфронтация не была полезна отечеству, то и правители-монархи к ней не стремились. Так возникла новая концепция – мирного сосуществования стран. Для начала – на основе объединения держав, победивших в войне с Наполеоном. Так возникла и идея создания Священного союза, определившего на длительное время мирное развитие Европы. Не все помнят, что на Ахейском конгрессе русская делегация в 1818 г. собиралась предложить и план экономической интеграции стран Европы, и введения в них близких по сути конституций… Мы же от исторического невежества все твердим по старым учебникам «Россия – жандарм Европы»…

Во всех своих книгах я с горечью обращаю внимание своих читателей на сей прискорбный факт – наши правители в XX и начале XXI в. историю своей страны знают плохо, лучшее из нее не берут, ошибки вновь и вновь повторяют. Шум стоит над Россией от ударов граблей по черепам, а ведь XIX в. – это как школа (даже, я бы сказал, университет) для политика: заглядывай в прошлое, всматривайся в историю, учись… Не хотят…

Ведь именно в XIX в. государи и министры-реформаторы уже не топором действуют, как при Петре I, и даже не указами (то ли дойдет указ, то ли нет; может, выполнят, а и проверить забыли…), а методом реформ всех институтов империи, при свободе печати и гласности, – и постепенно, постепенно менялась Россия.

При таких-то масштабах да при нашем умиротворенном менталитете – нельзя быстро да резко. А то результат будет – как с теми девками-камчадалками: торопились-торопились к коронации в столицу, а по дороге детей вырастить успели…

Однако не стоит и идеализировать век XIX. Хорош, безусловно, красив, элегантен, наряден, талантлив. А и много глупостей, непоследовательности, упрямства. Если бы только две проблемы – дураки да дороги… Если бы…

Весь XIX в. пронизан реформами. И почти все они кончились плачевно. Если не в XIX, то в веке XX… Нет ни одной страны в мире, где бы крестьян сначала освободили (в 1861 г.), а потом снова закабалили (в 1929 г.).

Или судебная реформа: суд присяжных впервые введен в России в 1550 г., потом – на новом витке развития страны и ее юридических институтов – в 1860-м. В наши дни мы являемся свидетелями «восстановления» когда-то существующего института – суда присяжных.

Иногда возникает ощущение, что нам важны не результаты реформ, а сам процесс… Во Франции в 1789 г. крестьян в результате революции наделили землей. Потом чего только – в политическом и экономическом отношении – во Франции не было. Однако землю уже не отбирали…

А у нас…

Конечно, это не только наша беда. Самый большой парадокс истории в том, что из нее никто не извлекает уроков.

Еще раз обратимся к началу эпохи… На престол восходит молодой, энергичный, казалось, искренне ратующий за Отечество Александр I. Главенство Закона над всеми, вне зависимости от сословия. Освобождение крестьян в Прибалтике. Разрешен выезд за границу. Открыты вольные типографии. Создан Императорский Лицей, обогативший Отечество такими именами, как Пушкин, Кюхельбекер, Салтыков-Щедрин, Петрашевский, Мей…

А потом сходят на нет под давлением сторонников сохранения прежних порядков реформы, уходят и сами реформаторы. Вместо Сперанского – одиозный Аракчеев. Подавляется бунт Семеновского полка, запрещаются тайные общества…

Качается маятник…

И это – XIX век… Однако прелесть XIX в. не в противоречивости и парадоксальности, а в тех приметах человеческого благородства, которые его и делали столь привлекательным в глазах людей XX–XXI столетий.

Бороться с контрреформаторами, – возможно, полагал Александр I, – значит и далее сотрясать Россию. А ей бы мира, спокойствия… Может, стоит с этой точки зрения взглянуть на контрреформы и Александра I второй половины его царствования, и на короткое правление Александра III.

Ведь по многим – объективным показателям и субъективным историческим источникам – письмам, мемуарам, статьям – при Александре III, которого учебники на протяжении ста лет называли реакционером, – России жилось лучше и легче, чем когда-либо.

А все хорошо не бывает… Да, подавил Александр I бунт, – а как иначе действовать Государю? Зато других не было. Запретил тайные – против него, по сути, направленные общества? Но ведь знал о них. И пока не пролилась кровь (убийство Милорадовича имею в виду), – не только Александр I, но и сменивший его на престоле Николай I казнить никого из заговорщиков не собирались…

Александр сомневался, был непоследователен, в чем-то ограничил, с точки зрения свободолюбивого – особенно после победы 1812 г. – русского дворянства – их вольности… Но вспомним строки Пушкина – о царе:

Во всех предлагаемых читателю очерках – исторических портретах я стремился к максимальной объективности, понимая: оценивать исторических деятелей нужно и в совокупности содеянного, и непременно – в контексте исторических событий. Не только за то, что сделали, но и что могли сделать в эту эпоху в этих обстоятельствах.

И еще один очень важный момент для понимания парадоксальности XIX в. России.

По точному выражению Н. Эйдельмана, «в России сверху виднее». Огромная страна, где только волей правителя можно довести до всех ее окраин волю, реформу, благо для ее жителей. Достаточно большой класс дворянства, к началу XIX в. – просвещенного, а затем и просвещенных разночинцев, готовых положить жизнь на изменение страны к лучшему не ради карьеры или сладкого куска, – а исходя из великой православной идеи служения Добру. В результате «наверху» постоянно, на протяжении века, – оказывалось достаточно людей сведущих, которым оттуда, сверху, были виднее польза и перспективы не только их класса, но и всей страны.

Умные это понимают. Пушкина считали и считают одним из самых умных, если не самым умным человеком XIX столетия.

Он одним из первых понял: экономические и политические реформы сверху при огромном централизованном государстве – единственно и могут быть совершены мирно и быстро.

И вот вам еще один парадокс XIX в.: слабость реформаторов каждый раз порождала критику и справа – от реакционеров, и слева – в начале века это декабристы. А потом каждый раз – разные…

А и как слабость реформаторов не понять… Александр I в своей обеденной салфетке не раз находил угрозы, напоминавшие о судьбе отца-реформатора. Николаю I не угрожали – он сам себе угрожал, сам себя пугал, считая, что правильно наказал бунтовщиков-декабристов. Но и жило в нем ощущение вины перед Господом, что – как и брат – по крови на престол взошел. Александр II торопился провести все нужные реформы, были угрозы. Взорвали в клочья… Что ж, сын его, Александр III мог не учитывать этот фактор? Он был не робкого десятка, не боялся «бомбистов». В его же государственном правлении сам факт чудовищного убиения его батюшки был одним из краеугольных камней внутренней политики: не допустить повторения этого ужаса. Отсюда и строгости…