Спор о варягах

Билеты продавались по неслыханно высоким ценам: в 3-5 рублей (два с полтиной в то время — это была цена овчинного полушубка или пуда осетрины), даже чтобы попасть на хоры, нужно было уплатить полтора рубля. Задолго до диспута публика записывалась в очередь. Две тысячи билетов расхватали в несколько часов. Перед самым открытием билеты перекупались с рук за совершенно баснословную сумму — по 50 рублей за билет!

К зданию Университета Погодин и Костомаров подъехали в одном экипаже.

«Через сени, — вспоминал потом с неудовольствием Погодин, — нам понадобилось в настоящем смысле слова пробиваться. Давка была страшная. Толпы, без билетов, напрасно испрашивая позволения пройти за какую угодно цену, готовились брать приступом места. С большим трудом могли мы пройти даже по зале до кафедр (для диспута было поставлено две кафедры, одна напротив другой. —/7.^). Народу набралось столько, что когда я сел на кафедру, я не мог буквально оборотиться, чтобы не задеть головою соседа. Духота нестерпимая!.. Непрестанно раздавались крики: садитесь, садитесь, а садиться было некуда» (Погодин 1860:11-12).

«Словом, — иронизировал впоследствии "Свисток", — публика была велика и обильна, а порядка в ней не было».

Как писали тогдашние газеты, в зале было много «ученых, литераторов, военных, студентов, — и даже несколько дам» (Лохвицкий 1860).

Диспут открыл ректор Университета П. Ф. Плетнев. Затем Погодин изложил доказательства норманнского происхождения Руси и критику гипотезы Костомарова. В доказательство норманнского происхождения варягов приводил свидетельства летописи о призвании из-за моря, греческую хронику о гвардии варангов, набиравшихся из северян — датчан и др., арабские сочинения о нападении русов на Севилью, норманнские имена князей — Рюрик, Аскольд, Свенельд, Руальд и др., два ряда названий порогов у Константина Багряднородного — славянские и русские. Он делал упор на то, что гипотеза Костомарова построена на случайном звуковом сходстве имен и географических названий. Названий со словом Рус- или Рос- на свете сколько угодно — графство Росс в Шотландии, город Росс в Англии, залив Рос в Испании и т.д. К именам летописных варягов можно подобрать похожие не только в Литве.

Затем Костомаров подробно, по косточкам разобрал доказательства норманнского происхождения Руси, предъявленные Погодиным, и показал, что в каждом из них можно усомниться. Что же касается своих доводов, то он указал, что берет не первое, встреченное где попало, название со слогом Рос-, а название с побережья Варяжского моря. Между варяжскими и литовскими именами не созвучие, а полное совпадение — стоит только отбросить обычное литовское окончание — ас: у варягов Игорь — в Литве Игорас, у варягов — Карши, в Литве — Каршис, у русских князей Глеб — в Литве Глебас, и т. д.

После этих обстоятельных выступлений спор принял характер живого диалога. Публика бурно реагировала на аргументы противников. Симпатии студенчества и всех собравшихся были явно на стороне Костомарова. Слова Погодина не раз прерывались обидным смехом и шиканьем, Костомарова награждали рукоплесканиями. Но были сторонники и у Погодина.

Погодин говорил:

«На каждое положение о норманнском происхождении Руси порознь можно делать возражения, но все доказательства вместе имеют особую силу и крепость... вместе они неопровержимы». Тут он напомнил притчу о старике, который, желая показать своим сыновьям силу единения, предложил им переломить веник, чего они не могли сделать, а когда он растрепал веник, то порознь прутья были «легохонько переломаны не только старшими сыновьями, но и младшими» (ПД 1860: 28).

Это оскорбительное для оппонента «младшими» было покрыто шиканьем публики.

Костомаров не потерялся.

«Когда вы в театре смотрите на сцену, — возразил он (там же), — то при хорошо устроенных декорациях леса, горы, замки кажутся вам настоящими, но подойдите поближе и осязайте, вы увидите, что они картонные» (рукоплескания).

Погодину не удалось потешить публику, выставив противника на посмешище. Костомаров умело парировал удары, использовав малейшие промахи соперника, и напористо переходил в наступление:

«г. Погодин: ...Вы приводите, напр., слово «Игорас», но я подаю вам не слово, а имя Игоря, этого мало, я подаю вам живого Игоря, совершенно одинакового с русскими Игорями.

г. Костомаров: Положим,я вам уступлю Игоря,уступите мне Олега.

г.Погодин: Долг платежом красен: ваш Олег крепче моего Олега (смех).

г. Костомаров: Уступите мне Ольгу. Это все равно что Александр и Александра.

г. Погодин: Вы спрашиваете уже слишком много (смех). Вспомните, как Ольга, прибыв в Константинополь, на аудиенции у императора едва склонила пред ним свою голову, когда все падали до земли. Это чистая норманка.

г. Костомаров: Чистая славянка, чистая литвинка и всякая другая (смех)! Я у вас попрошу еще Ятвяга, Алдана, Утина, Кари, Карши, Рогнеду, Рюрика... Ведь это все собственные литовские имена.

г. Погодин: Нет, уж Рюрика-то никак не отдам (смех). Вы приводите в доказательство обстоятельство, что до сих пор существует в Литве фамилия Рюриковичей. Отчего ж бы им не происходить от норманнов?

г. Костомаров: Если только вы докажете, что норманны там жили (смех и рукоплескания).

г. П о го д и н: Характер Рогнеды чисто норманнский.

г. Костомаровгив Литве, и везде найду я такие же твердые характеры...» (ПД 1860: 33-34).

Спор близился к концу. Противники отыскали точки соприкосновения своих схем и шли на перемирие, оставаясь каждый при своем убеждении в основных вопросах:

«г. Костомаров: Я допускаю возможность, что в той литовской колонии, которая к нам пришла, могло быть незначительное число норманнов.

г. Погодин: Это для меня главное — присутствие норманнского элемента. Я сделаю сравнение: капля вина сообщает вкус воде в целом стакане, эта капля — норманны...» (ПД 1860: 34-35).

Костомаров на это заметил, что не верит в гомеопатию. Турнир закончился. Обоих диспутантов вынесли из зала на руках. Все же оба остались разочарованными.

Костомаров не мог простить Погодину его манеру вышучивать противника. Он писал в «Современнике» после диспута:

«И если г. Погодину угодно было с кем-нибудь (только не со мною) шутить публичным образом о варяжском вопросе, то уместнее было бы устроить публичное рассуждение в балагене на Адмиралтейской площади или летом на Крестовском острове... Я слишком уважал тогда Погодина, чтобы допустить себе мысль о том, что он решился шутить и над наукою, и над публикою» (Костомаров 18606).

Погодин уехал в Москву со смутным ощущением, что потерпел поражение в публичном диспуте, не сумел доказать публике свою правоту. Его переполняла горечь. Приехав домой, он тотчас садится писать «Отчет московским друзьям», в котором всячески старается доказать, что относился ко всей этой истории как к милой шутке и был захвачен врасплох неожиданно серьезным нападением противника (а ведь сам писал в своем задиристом письме: «без шуток!»). К отчету Погодин прилагает дополнительный набор доводов в пользу «норманнской теории» (обещанную ранее «тяжелую артиллерию») и заключает статью следующими словами:

«Но довольно! Мне совестно, мне стыдно распространяться так много, заниматься так долго пустым, неблагодарным вопросом. Скажу вам теперь просто, без околичностей. Мне даже стыдно за себя, за русскую науку, за наше время, за университетское образование, видеть, что общий наш уровень так низок...

Напрасно ссылаться на публику, как говорят... которой предоставил я сам право решения вопроса и которая склоняется будто на Жмудскую сторону.

Я не знаю, в какой степени это верно; но если б десять публик склонилось в сторону Жмуди, я пожалел бы об них и подал бы апелляцию к их дочкам, внучкам и правнучкам, уверенный, что та или другая правнучка возвратится к норманнам и скажет непременно с улыбкою об своей прародительнице: ах, бабушка, в какую трущобу она попала, и с чего это она туда сунулась!» (Погодин 1860).