Спор о варягах

Через сто лет после памятного обсуждения диссертации Миллера спор разгорелся с новой силой — в печати и устно. На полку «антинорманистской» литературы легли работы Ю. И. Венелина (1836-1842; 1848; 1870) «Скандина-вомания и ее поклонники, или Столетние изыскания о варягах», «0 нашествии завислянских славян на Русь до Рюриковых времен» и др., Ф. Святного (1845) «Историко-критические исследования о варяжской Руси» и др. Хотя некоторых антинорманистов и занимал вопрос о влиянии норманнов на культуру Руси (Артемьев 1845), но тогда этот вопрос был не главным. Антинорманисты пытались доказать, что варяги не были скандинавскими германцами и что имя «Русь» не от них (Морошкин 1840-1841; Юргевич 1867, и др.).

Если за сто лет до того «борение» между Ломоносовым и Миллером, хотя и занимало образованный Петербург, все же было замкнуто в стенах Академии Наук, то в середине XIX в. публичный диспут Н. И. Костомарова с М. П. Погодиным (ПД 1860) собрал огромную аудиторию, и эхо от него прокатилось по всей России. Это было ровно сто лет тому назад — в 1860 г. Погодин отстаивал норманизм (1825; 1832; 1846; 1859а), Костомаров выступал с позиций анти-норманизма (1860; 1871), Погодин опровер^гал его (19596).

Непосредственным поводом для диспута послужила статья профессора Костомарова (1860а), опубликованная в «Современнике». Костомаров сразу же придал своему выступлению патриотическую направленность, но открестился от «ложного патриотизма» Ломоносова. Он писал про него, что этот

«ложный патриотизм не дал ему кончить своего вывода беспристрастно и справедливо: произведя наших князей с берегов Руси, он возвел их в славяне, и с его легкой руки в XIX в. расплодились разнородные мнения о славянстве варяго-руси, основанные на догадках и натяжках, буквально противоречащих смыслу наших летописей. Все эти попытки не имеют чисто ученого характера и не выдерживают критики: не желание исторической беспристрастной истины руководило изыскателями: нет, как патриарх их, Ломоносов, скрывал под ученою одеждою своих исследований тайное желание поддержать честь своего отечества,так и им казалось оскорбительно, если основатели нашей державы были не славяне. Прежде чем доходили до результата, они уже решали заране, что князьям следует быть славянами».

Но далее он переходит к главному противнику и заявляет, что

«столь же не беспристрастны были попытки выводить Рюрика и его братьев из Скандинавии. Это выдумали ученые немцы. Известно, что у нас немцы, от мала до велика, и ученые, и неученые, более или менее исполнены верования о превосходстве своей породы перед славянскою, и думают, что, живучи среди нас, их задача — разливать свой свет цивилизации между нами, варварами; для подтверждения этой задушевной мысли ученые немцы выдумали призвание князей из Скандинавии; этим хотят указать, что славяне неспособны, без влияния немецкого элемента, к устройству государственной и гражданской жизни» (Костомаров 1860а: 27-28).

В этой статье Костомаров, критикуя исследования Погодина, отрицал норманнскую принадлежность варягов, древней руси. Он выводил варягов, Русь, из литовского края — из Жмуди. Там есть речка Рось, приток Немана, такое же название носила часть течения Немана, у литовцев есть имена, очень похожие на имена летописных варягов. Литовцев же, близких по языку к славянам, Костомаров, как и многие ученые в те годы, считал попросту славянами. Но не только скандинавы — и варяги литовского происхождения не оказывали существенного влияния на общественную жизнь и культуру восточных славян, растворившись в местной среде без остатка. Недаром от них почти ничего не осталось в культуре и языке — как же им можно приписывать создание славянского государства?!

На статью Костомарова посыпались отклики. Профессор М. П. Погодин прислал ему письмо (от 19 февраля 1860 г.), написанное в развязно-игривом тоне. Погодин вышучивал своих противников, передразнивая их и нарочито юродствуя.

«...Все эти господа, — писал Погодин (ПД 1860: 257), — точно так, как теперь "Современник", думают уличить меня в уголовном преступлении, нанести личное оскорбление, приводя Русь откуда-нибудь, лишь бы вопреки моему мнению. Да помилуйте, господа, я не получал наследства не только от Рюрика, который все свое вместе с сыном вверил Олегу, но даже и от Синеуса и Трувора, которые умерли бездетными, право, для меня все равно, откуда бы не доказывалось происхождение Руси, лишь бы повернее. Я считаю Русь норманнами, а вы приводите ее из Жмуди. С богом, счастливый путь им и вам, да я-то чем виноват, что искал или думал найти ее в другом месте? "Мы из Жмуди, мы из Жмуди! Что, взял, что, взял?!" Ничего, ничего, я вас только поздравляю и готов, читая вашу рецензию, согласиться даже на происхождение от эскимосов, готентотов...»

Но, несмотря на такую готовность, Погодин тут же повторял свои доказательства норманнского происхождения Руси и старательно опровергал гипотезу Костомарова.

«...Мнения имеют жизнь... —- писал он. — Они пропадают, скрываются и опять возникают, помолоделые, принаряженные. Так и ломоносовское мнение явилось теперь уже в новом костюме, во фраке и перчатках, но оно все-таки не значит ничего в сравнении с мнением о норманнском происхождении Руси» (ПД 1860:14).

В заключении письма Погодин бросал Костомарову вызов по всем правилам светского обхождения, попутно лягнув демократических деятелей из круга Чернышевского и Добролюбова.

«Я считаю вас, — писал он Костомарову, — честным, добросовестным исследователем в куче шарлатанов, невежд, посредственностей и бездарностей, которые, пользуясь исключительным положением, присвоили себе на минуту авторитет в деле науки и приводят в заблуждение молодежь; вот почему я требую сатисфакции, то есть торжественного отступления из

Жмуди или полного отражения приведенных мною кратких доказательств, за коими я готов двинуть и тяжелую артиллерию. Иначе — бросаю вам перчатку и вызываю на дуэль, хоть в пассаже. Секундантов мне не нужно, разве тени Байера, Шлёцера и Круга, если у вас в Петербурге (Погодин жил в Москве. — Л.К.) есть вызыватели духов, а вы, для потехи, можете пригласить себе в секунданты любых рыцарей свистопляски (видимо, имелся в виду Добролюбовский «Свисток» — Л.К.). Сбор в доказательство моего беспристрастия готов уступить в пользу неимущей Жмуди.

Без шуток, приехав на неделю в Петербург, я предлагаю вам публичное рассуждение в университете, географическом обществе или в академии, в присутствии лиц, принимающих живое участие в вопросе...» (ПД1860:15).

Н. Г. Чернышевский, которому Костомаров показал это письмо, уговаривал его не соглашаться на участие в диспуте, опасаясь, что Погодин вызывает его «на шутовство». Погодин был известен как мастер высмеивания своих противников, да и сам тон письма наводил на такие подозрения. Все же Костомаров решился на открытое состязание. Он опубликовал в газете «Санкт-Петербургские ведомости» предложение Погодина и свой ответ:

«Я принимаю вызов М. П. Погодина... и объявляю М. П. Погодину, что он найдет меня, с оружием в руках, везде и всегда, куда только назначит явиться» (ПД 1860:16).

Погодин впоследствии признавался, что он не ожидал такого ответа, полагаясь на силу своих доказательств. Но тот ажиотаж, который охватил петербургскую публику, был для Погодина и вовсе ошеломителен.

Встреча была назначена на 19 марта 1860 г. в Университете, вход платный, сбор — в пользу нуждающихся студентов. По живому описанию современника, «варяги занимали действительно все образованное общество наше до того, что слова "Погодин", "Костомаров", "дуэль" беспрерывно оглашали воздух и на Невском проспекте, и на набережных Невы, и в театрах, концертах, ресторанах, и даже в каждом доме, где сходились пять-шесть человек».

По городу бродили самые нелепые слухи.

«Утверждали, что дело будет решаться всеми присутствующими, на голоса, и таким образом несомненно уже будет, кого Русь лучше хочет — норманнов или литовцев. Кроме того, рассказывали, что среди университетской залы будет устроен костер, на котором сожгут сочинения побежденной стороны... Два дня до диспута походили на Новый год; приезжему человеку можно было подумать, что все разъезжают с визитами, а это они за билетами рыскали!» (Свисток 1860:10-11).