Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945.

Для связи с землей настраивали один передатчик, а второй — для связи между самолетами. То есть можно было всегда обменяться репликами по другой линии. Немцы, конечно, занимались радиоперехватом: всех наших летчиков знали по фамилиям. Но наши их тоже слушали и тоже знали.

Наш командир эскадрильи Сидоров Николай Гри­горьевич одно время практиковал такой «тихий вари­ант». Примерно за час до вылета звено связывалось между собой по радио, а вылетали через час в обста­новке полного радиомолчания. Так нам удавалось под­лавливать немцев в воздухе или на земле. Заинтересо­вался «тихим вариантом» наш замполит. И вот, как-то раз повел командир эскадрильи звено, а он полетел ве­дущим второй пары, хотя редко летал. Грузный такой был мужик. Мы обычно на 6000 метров поднимались и летали, кислородом даже и не пользовались, молодые ж ребята были, здоровые. А он чуть поднялся лишнего и уже не может дышать. Вот они и пошли на 5000 мет­ров. В результате четверка попала под атаку румынско­го аса, которого прикрывала пара истребителей. Полу­чилось так, что наши оказались под огнем. Но тем не менее командир эскадрильи этого аса подбил. Даже перехватить нашим удалось, как этот румын передавал что-то вроде: «Радеску-4 — немедленно медпомощь на старт». Значит, он ранен был. Но тем не менее нашу четверку эти «мессера» все же разогнали, хотя никого не сбили.

— А если говорить об обслуживании самолета. Для «кобры» был нужен высокооктановый бензин, всегда ли он был? Или наш лили?

— Всегда был. Не было такого, чтобы наш бензин наливали.

—   В полку как-то улучшали «кобру»?

—  Если деформировались стабилизаторы на «коб­ре», их меняли. А еще у нас Камозин, если мне не изме­няет память, то ли отпилотировал в зоне, то ли после задания пришел, и у него заклепки полетели. Пришлось на самолет еще ряд заклепок ставить для усиления ста­билизатора. Но это не на всех машинах делали.

А вообще, разные «кобры» были. Даже попадались с автоматической системой «шаг — газ», то есть там шаг винта автоматически менялся от положения секто­ра газа.

О двигателе «кобры» двояко можно сказать. С од­ной стороны, он неплохой, чистенький против наших. На наших во время войны и герметика-то не было, са­молет выбрасывал масло до самого хвоста. А «кобра» в этом плане была здорово сделана. Зато после каждого вылета нужно было с ним возиться. Нужно было сни­мать фильтр Куно и смотреть, не появилась ли стружка. Если стружка есть, то он заклинит на следующем выле­те. Кроме того, если летчик проворонил температуру антифриза или масла, то есть перегрел мотор, считай, что ты будешь садиться на вынужденную или прыгать. Потому что заклинит мотор наверняка.

— У вас был отказ двигателя?

— Был. Один раз мы взлетали группой 12 самоле­тов. Только оторвался от земли, набрал метров 30, и вдруг смотрю, давление упало. Я сразу нырнул под строй, разворачиваюсь, причем по-боевому развернул­ся, с глубоким креном, и тут же пошел на посадку. Ком­див меня потом даже отругал, мол, будешь так садить­ся — перевернешься. А что получилось? Когда техник вынимал фильтр Куно, мотор еще не остыл, горячий был. А там же еще фланец тонкий, узкий. Техник взял его отверткой, чтобы от основного фланца отошел, и в результате там осталась зазубринка. А он не заметил и завернул. Я взлетать стал, а зазубринка не дала плотно прижать фильтр. В результате масло выбрасывать ста­ло и давление упало. Техника тогда строго наказали, как иначе.

У меня с наземным экипажем всегда складывались хорошие отношения, потому что без хорошей работы техников и результатов не будет. Конечно, были и та­кие, кто смотрел на технический состав свысока. Мо­жет быть, потому, что все же, что ни говори, из нашего полка за время войны погиб 31 летчик. Из техников или мотористов у нас в полку ни один не погиб. Они готови­ли самолеты к вылету, без них нельзя было совершить вылет, но равенства перед смертью не было.

У меня самого с техником были скорее товарище­ские отношения, чем служебные. Как вы знаете, я был сержантом, когда пришел в полк. А техник самолета был уже лейтенант. То есть у него две звезды, а я толь­ко с лычками пришел. Его звали Василий Моргунов. Очень симпатичный, техник замечательный. Ему в пол­ку первому из техников дали орден Красной Звезды.

Помню, уже война закончилась. Вдруг однажды ко мне один сержант — оружейник из нашей эскадри-ль/1 — подходит: «Командир, разрешите вас поцело­вать». Я недоумеваю: «Почему такая надобность у тебя появилась?» — «Вы мне жизнь спасли». — «Не припом­ню. Вроде в таких ситуациях я с тобой никогда не был». — «Ну как же, спасли». Он мне рассказал, я тут и сам вспомнил тот самый случай, когда у меня при атаке «юнкерсов» оружие не стреляло, поскольку боеком­плект был не подведен. Я тогда в переделку попал и мог настоять, чтобы оружейника засудили и отправили в штрафбат, но не стал. Вот и сказал ему: «Ну, целуй, раз я спас тебе жизнь».

— Летчики из вашего полка в штрафные части попадали?

— Нет. А из соседнего, 57-го полка один попал, но я про него уже рассказывал. Это тот самый стажер из запа.

У нас в полку тоже был стажер с интересной исто­рией — Пушкарев Борис. Тут предварительно надо ска­зать, что когда сформировали 57-й полк, то его коман­диром стал Осипов, бывший командир полка ПВО Ба­кинского округа. Потом на основе полка сделали дивизию, командиром которой этот Осипов и стал. И вот, 57-й полк перевели на фронт, а Пушкарева поче­му-то оставили в Баку, хотя он и был в 57-м полку. То­гда он пришел в отдел кадров к какой-то девушке и вы­просил у нее личное дело. Сразу его за пазуху, и поехал на фронт воевать. На фронте быстро Смерш его вычис­лил. Но Борис с товарищами успел встретиться, пару дней побыть в полку. И когда смершевцы приехали его забирать, товарищи из 57-го полка спрятали Бориса на чердак. А потом, чтобы замять следы, Пушкарева пере­вели в наш полк. Его определил командир в эскадри­лью. И вот Борис задание какое-то выполнил, его под­били, он сел на вынужденную на переднем крае. Орга­низовали наземные части все внимание к нему. Он пробыл у них, по-моему, три дня. Обычно, подкормили, привели тебя в порядок, и давай быстрей домой. А он расположился там, как на отдыхе. Когда вернулся, ко­мандир сразу на него: «Где ты был столько време­ни?» — «Меня там встретили хорошо». — «Ты трус. Ты специально не хотел возвращаться. Чего ты там отси­живаешься? Все летчики сразу возвращаются». Отру­гал его как следует, да еще, понимаешь, трусом на­звал. Пушкарев решил доказать, что это не так, и на «кобре» выполнить с бреющего полета мертвую петлю. Мертвую петлю выполнять на «кобре» опасно. Ты в лю­бом месте можешь сорваться и не успеешь самолет вывести. А он сделал это не по заданию, а сам. Он то­гда то ли вылетал на задание, то ли облет самолета у него был. Не могу точно сейчас сказать, но мы видели, как он выходил метров с 20, и как начал делать петлю: тянет ее, тянет, вот-вот сорвется, но все-таки вытянул. Борис потом рассказывал, что где-то вычитал, что при выполнении петли на «кобре» можно набрать высоту в пределах 70—100 метров. Приблизительно так у него и получилось. Он доказал, что он не трус.

Вообще, ребята у нас были смелые. Скажем, Сер­гей Шевелев [Шевелев Сергей Николаевич, майор. Воевал в составе 821, 862, 249, 66-го иап и в составе Управления 329-й иад. Всего за время участия в боевых действиях выполнил 186 боевых вылетов, в воздуш­ных боях сбил 13 самолетов лично и 2 в группе. Герой Советского Союза, награжден орденами Ленина, Красного Знамени, Отечествен­ной войны 1-й ст., Красной Звезды, медалями] к нам пришел. Не помню, откуда именно его перевели. Но был он уже Герой Советского Союза.

Человеком Шевелев был хорошим. Меня особенно любил, сам не знаю, за что. Довелось нам однажды летать вместе. Помню, перед тем, как с Кенигсбергом закончить, нужно было выслать туда разведчиков, уз­нать, какая погода в этом районе. И вот от командира полка поступила такая команда. Он вызвал штурмана Шевелева, поставил задачу. У него ведомого нет. Ко­мандир ему сказал, чтобы выбирал кого хочет. Он гово­рит: «Мне ведомым или Андрианова Михаила Николае­вича, — тот тоже был родом из Владимира, — или Шу­гаева». Меня он увидел первым. Говорит: «Ну-ка, иди сюда!» Он был тогда майором, а я лейтенант. Спраши­вает: «Со мной полетишь на задание?» Отвечаю: «Если надо — конечно». Говорит: «Готовься, скоро вылета­ем».