Шесть дней Яд-Мордехая

"Нет, ты должен идти, - настаивал доктор Геллер. - Тебе сделают операцию (Через шесть месяцев после сражения пуля была извлечена в результате умело проведенной операции. Она сломала ребро, расщепленные края которого прокололи легкое. Когда я спросила Леона, как он себя чувствует теперь, он ответил: "Стараюсь быть здоровым."), и все будет в порядке".

Многие раненые со страхом отправлялись в дорогу. Когда они миновали пост 7, Рафаель Рудер почувствовал, как один из них, протянув руку, вытаскивает ручную гранату из-за его пояса. "Что ты собираешься делать с ней? - спросил он. - Отдай гранату, она нам еще очень понадобится".

"Если нас схватят по дороге, я уж лучше воспользуюсь гранатой, чем попадусь в руки египтян", - ответил раненый.

"Перестань волноваться, - сказал Рафаель другу. - Брось такие мысли. Ты еще нужен своей семье и Яд-Мордехаю. Я провожу тебя до самых грузовиков, а дальше Гершон будет заботиться о вас".

Раненый заплакал, но гранату вернул.

Когда стало известно, кто из женщин покидает кибуц, начались поспешные прощания. Жены, чьи мужья не могли оставить своих постов, послали им записки через друзей. Некоторые женщины побежали к своим разрушенным домам, чтобы спасти семейные альбомы, но большинство пришло к грузовикам, не взяв с собой ничего.

Хотя луна светила вовсю, египтяне не заметили движения в поселении. Но когда санитары стали грузить раненых в грузовики, что-то встревожило египтян. Минометы и пулеметы, установленные на холмах, открыли огонь. Двое раненых были задеты осколками; к счастью, эти раны были незначительными. Два грузовика тронулись с места. Стрельба усилилась.

Лейб Дорфман и его помощники принесли четырнадцатого человека, Севека, к последнему грузовику в тот момент, когда водитель завел мотор.

"Подожди! Подожди! - кричал Лейб. - Остались еще трое".

"Не могу ждать, слишком опасно, - ответил водитель. - Должна прийти еще одна машина". "Ведь он уже здесь. Ты не посмеешь оставить его!"

Севека втиснули в переполненный грузовик, и машина тронулась. Весь промежуток пути до Гвар-Ама сплошь обстреливался. Египтяне обстреливали грузовики с ранеными, и бронированные машины Пальмаха, которым не удалось добраться до Яд-Мордехая, открыли ответный огонь. Все грузовики прорвались благополучно, лишь самый последний прибыл в Гвар-Ам с загоревшимся колесом.

Тем временем санитары принесли двух последних раненых - бойцов Пальмаха к назначенному месту, но обнаружили, что грузовика уже нет. Они успели только услышать шум его мотора.

"Его надо вернуть!" - крикнул один из санитаров и побежал вслед за грузовиком. Совсем забыв об опасности, он свистел и кричал. Грузовика он не остановил, но вызвал на себя огонь египтян. Он прыгнул в придорожный кювет и преследовал машину до самого Гвар-Ама.

Лейб и санитары пытались найти какой-нибудь выход. "Он сказал, что придет еще одна машина, - успокоил Лейб остальных. - Подождем". Они укрылись в вади и стали ждать.

В то время, как Тувия наблюдал за эвакуацией раненых и женщин, находясь на посту 7, Алекс вернулся в штаб для организации ночной работы. Все мужчины, отдыхавшие в убежищах, были высланы на посты, чтобы восстановить разрушенные траншеи. Натеку было приказано заняться распределением оставшегося оружия и боеприпасов. Если будет принято решение остаться и вести бой дальше, им понадобится каждый патрон; если же придется отступать, вооружение не должно попасть в руки врага.

Когда закончилось совещание Комитета обороны, Залман не пошел на свой пост, а повернул к деревянной постройке в эвкалиптовой роще, где в прежние мирные дни находилась контора секретаря кибуца. Хотя стены покосились и дверь была сорвана, здание все еще стояло. Он зажег свой фонарь. И вчерашний мир вдруг ожил. Все было на месте. На его конторке лежал флаг кибуца, за которым он сюда пришел. Папка с бумагами, которыми он занимался в то время, когда начался первый воздушный налет, все еще лежала открытой. С острой болью в сердце он вспомнил, как Ариэль пришел к нему в тот день, чтобы обсудить некоторые проблемы столярной мастерской. Он услышал какой-то звук и, обернувшись, увидел в дверях Рубена. "Я подумал о флаге, - сказал Рубен. - Мы ведь не можем оставить его египтянам". Залман уже снимал флаг с древка. "Да, я тоже подумал об этом", - ответил он.

Он обмотал флаг вокруг пояса, чтобы было удобнее его нести, и продолжал с оттенком эмоциональности: "Когда римляне угоняли евреев в плен, они брали с собой Менору. Я видел такую Менору в Риме на Арке Титуса. Мы возьмем свой флаг".

Они уже собирались выходить, когда в проеме дверей появилась Лейка. "Я пришла за печатью кибуца, - сказала она. - Нельзя ее оставить. Египтяне еще могут использовать ее для чего-нибудь, а, кроме того, ведь она нужна будет нам. А в кассе тут есть еще двадцать фунтов. Я возьму эти деньги с собой; если мы уйдем отсюда, они нам очень пригодятся".

Так они готовились к уходу, собирая не свое личное имущество, а спасая средства и символы их коллективной жизни.

Время подходило к трем часам. За несколько минут до назначенного срока Тувия вернулся в штаб с известием, что прибыл связной Пальмаха. Не было никакой возможности оказать помощь кибуцу. Командиры дали приказ отступать.

Многих людей, несмотря на все пережитое здесь, приказ этот привел в уныние. На посту 4 Дина нашла Натана, яростно роющего окоп. Он был ветераном Второй мировой войны, во время которой потерял ногу. Алекс отправил его на относительно спокойный пост, но этой ночью Натан превзошел всех при восстановлении траншей. Так как он был одним из немногих, у кого еще была лопата, он впрягся в работу с такой силой, словно сражался с врагом.

"Уйти? Уйти отсюда? - вскричал он, когда Дина сообщила ему новость. Уйти, когда мы бьем их? Я не пойду. Я не могу идти. Как мне пройти весь путь до Гвар-Ама?"

"Ты не можешь здесь оставаться, - ответила ему Дина. - Иди вместе со мной, я помогу тебе".

"Такого пути мне не одолеть, - сказал он в отчаянии, но все же бросил лопату и заковылял по траншеям".

Пост Мирьям должен был отступить одним из последних. Когда связной пришел сюда, он увидел Мирьям, помогающую укладывать на место мешок с песком. Она была поражена приказом. На ее посту все было готово к атаке - траншеи перекопаны, наблюдательный пункт восстановлен, боеприпасы пересчитаны. Она была хорошим солдатом и знала, что готовится к последнему бою; все сомнения, все страхи, все мысли о муже и маленьком сыне она отбросила. "Мы должны бороться, как те евреи, которые защищали разрушенные стены Храма, - говорила она себе. - Яд-Мордехай должен стать второй Масадой". (Масада была почти неприступной крепостью, высеченная в горе, которая находится около Мертвого моря. После того, как римляне завоевали Иерусалим, они три года держали ее под осадой. Когда им, наконец, удалось прорваться в крепость, они обнаружили, что все защитники предпочли лучше покончить собой, чем попасть в руки врага. В живых остались только три старые женщины и несколько детей.).

Сейчас оказалось, что этому не быть. Она не почувствовала никакого облегчения, хотя сознавала, что этот приказ дает возможность выжить. Она чувствовала лишь горечь поражения. Столько пережить, потерять стольких товарищей, а потом оставить египтянам кибуц! Она тихо отдавала команды своим людям. "Взять все оружие и боеприпасы. Взять оставшуюся воду. Выходить по одному". Через двенадцать лет она не могла говорить об этом без слез.

Когда люди собрались около поста 7, все обернулись, чтобы бросить последний взгляд на то, что осталось от их очага. Луна низко висела в небе, и ее ровный свет бросал причудливые тени на эту странную, нереальную картину. Знакомые здания, в которых они жили и работали, стали чужими; снесенные крыши, разбитые окна и двери, криво висящие на петлях. Груды развалин вместо деревянных построек. Заботливо выращенные деревья - разбиты, без крон, с отломанными ветвями, валяющимися на земле. Спаслось лишь одно дерево китайская бохиния. Притаившись за холмом, она мерцала белыми цветами в лунном свете. Над всем этим опустошением возвышалась водонапорная башня, которая для этих пионеров являлась символом их борьбы за озеленение пустыни. Она стояла на трех ногах, и пробоины в ней зияли словно большие, черные раны. Как горько было оставлять это место даже теперь, когда оно казалось кошмаром! Людей охватила щемящая тоска.