Шесть дней Яд-Мордехая

Так прошел час без всякого ответного сигнала, как вдруг минометы и пулеметы, расположенные на холмах у дороги, открыли огонь. "Им придется пробивать себе дорогу", - сказал Беня. Несмотря на риск, мужчины выбрались из укрытия, перебежали к валунам, затем в другую ложбину, напряженно всматриваясь в темноту, чтобы не пропустить ответного сигнала. Наконец, они увидели еле заметное световое пятно. К ним подползли два бойца Пальмаха. Одним из них был Гершон, командир, руководивший эвакуацией детей.

"Мы уже давно вас ищем! - воскликнул Гершон. - Мы думали, что вы не приняли наших сигналов или все погибли".

Он сказал им, что три бронированных грузовика ждут в вади по другую сторону железнодорожной линии в четырехстах ярдах от ограды. Пять грузовиков с людьми и боеприпасами так и не смогли прорваться.

Все четверо пробрались через проволочные заграждения, миновали пост 7 и направились в штаб. Командиры собрали Комитет обороны, и все вместе вышли наружу. Они оправдывались тем, что в убежище слишком жарко и тесно, но на самом деле они хотели поговорить с Гершоном наедине. Решения должны были быть приняты, исходя из военных соображений и не оставалось времени для того, чтобы выслушать мнения членов кибуца. Когда они уселись в траншее около разрушенного детского дома, Дина увидела два темных силуэта на крыше. "Смотрите! удивилась она.-Наши павлины! Где они были все это время? Что они ели? Где они прятались?" Это был один из тех странных случаев, которые случаются на войне из всех животных и птиц кибуца выжили именно павлины.

Гершон задавал вопросы, и Тувия первым делом рассказал о бое с танком. Затем он обрисовал общую обстановку. С оружием положение было критическим. "Браунинг" и один миномет были разбиты прямым попаданием. Английские боеприпасы иссякли. Большая часть пулеметов "брен" и много винтовок вышли из строя.

"Как долго вы сможете продержаться, если начнется еще одна пехотная атака?" - спросил Гершон.

"Натек сказал, что не более двух часов - пока не кончатся патроны".

Докладывая о живой силе, Тувия перечислил потери и подчеркнул, что некоторые новые иммигранты, прибывшие на вторую ночь, деморализованы и не могут действовать на передовой. Дюжина студентов-подростков годится только в качестве посыльных и для рытья траншей. Осталось примерно шестьдесят настоящих бойцов, которых можно распределить по всем десяти постам, однако люди в полном изнеможении. Все же он надеялся, что кибуц сможет еще держаться, если получит соответствующее подкрепление и вооружение.

"Со мной прибыл один отряд, если только он сможет прорваться", - сказал Гершон.

"Тридцати человек недостаточно, - заметил Тувия. - Нам необходимы, по крайней мере, два отряда. Нам нужен трехдюймовый пулемет. Кроме того, должны быть предприняты атаки с тыла".

- Он стал перечислять все остальные нужды - побольше оружия и боеприпасов, лопаты, медикаменты.

"Нам нужны и другие вещи, - сказала Дина. - Сломались примусы, и нам не на чем кипятить хирургические инструменты. Без примусов нам не обойтись. В конце концов, ведь и бойцам надо давать попить хоть что-нибудь горячее. Продовольствия у нас достаточно. А как быть с врачом? Наш совсем обессилел. Нам нужен другой доктор".

"Кроме того, мы требуем, чтобы вы эвакуировали женщин, - сказал Тувия. Они занимают в убежищах место, необходимое для раненых и для отдыха людей".

"Мне приказано эвакуировать только раненых", - ответил Гершон.

"Да, однако вы сейчас здесь, на месте, видите, в каких условиях мы находимся, - настаивал Тувия. - Мы представляем собой точку передовой линии, и нам приказано держать ее. И мы удержим ее, если вы предоставите нам необходимую помощь. Египтяне понесли большие потери, чем мы, и после сегодняшнего боя они полностью деморализованы".

Алекс не согласился с оценкой положения, которую дал Тувия.

"Верно, что у египтян большие потери, чем у нас, но они могут восполнить их, - сказал он. - Надо реально оценить обстановку. Сегодня во время обстрела в нескольких местах разрушено проволочное заграждение. Наши бойцы очень устали, но не могут отдохнуть. Они и сейчас работают, восстанавливают траншеи. У нас нет воды. Даже если Пальмах пришлет два отряда, в чем я сомневаюсь, может ли он прислать воду? Исправить насос невозможно - его обстреливают из дота днем и ночью. По-моему, мы должны отступить, пока еще есть время".

"Это будет предательством по отношению к нашему имени, к Мордехаю Анилевичу, к борцам варшавского гетто - если мы не сделаем все возможное, чтобы остаться и удержать это место", - с пафосом воскликнул Тувия.

"Но как быть, если Пальмах не может послать нам помощь?-отстаивал свое мнение Алекс.-Мы все эти дни просили, и все безуспешно . . ."

"Я так думаю, - задумчиво сказал Рубен. - Наш кибуц словно дот, стоящий далеко впереди линии фронта Страны. Такой дот может держаться только определенное время, и если не придет помощь, он будет захвачен. Мы должны подумать о том, что будет означать для всей Страны наше уничтожение. Неужели другие посты передовой линии решат, что сопротивление бесполезно? Мне кажется, что долг борцов такого дота - вовремя спастись, как это сделали люди нашего дота. Мы поразили врага и разрушили его планы. Мы выполнили свой долг".

Пока они спорили, приводя доводы "за" и "против", росло ощущение, что их положение действительно безнадежно, что Пальмах не в состоянии обеспечить все их нужды, что перед ними только два выбора - смерть или отступление. Залман подвел итоги.

"Я не верю, что в те несколько часов, что еще остались, к нам может поспеть помощь, - сказал он. - Мы должны поступить так, как было в Дюнкерке. Мы должны уйти отсюда, чтобы воевать где-нибудь в другом месте".

Гершон был потрясен увиденным: множество потерь, состояние оставшихся в живых, разруха. Однако он был военным человеком и руководствовался приказами. "Я не могу разрешить вам отступать, - сказал он Комитету. - По приказу вы должны оставаться здесь.

Я возьму с собой столько женщин, сколько смогу. Я доложу обо всем, что я здесь видел. Мы дадим вам знать при помощи световых сигналов или через связного, какая помощь вам может быть оказана.

"Мы будем готовиться к тому, чтобы остаться, - сказал Алекс. - Но мы также будем готовиться и к отступлению. Если ответ не придет до трех часов, мы начнем отступать".

Так как Гершон согласился эвакуировать часть женщин, Комитет обороны должен был решить, кого из них отпустить и кого оставить для дальнейшей обороны. Они решили, что девять женщин здесь необходимы: Мирьям, Дина, три связные, две медсестры. Лея, ответственная за питание, и Рахель, радистка Пальмаха. Но грузовики не могли вместить всех остальных женщин вместе с ранеными. Как сделать выбор, когда в сознании каждого возник беспощадный вопрос: "Уцелеет ли хоть кто-нибудь из тех, кто здесь останется?" Наконец, Комитет решил, что восемь девушек из молодежной группы, обучавшейся в Яд-Мордехае, должны остаться. Женщины кибуца, в большинстве своем матери, должны уйти.

В то время, пока длилось совещание, Лейб Дорфман занимался эвакуацией раненых. Следовало перенести шестнадцать человек, однако было лишь семь носилок. Санитарам предстояло пройти туда и обратно три раза. Мужчины и женщины были сняты с других заданий, чтобы транспортировать раненых к грузовикам. В небе все еще светила луна - необходимо было пробираться с особой осторожностью по лабиринту траншей.

Когда санитары пришли за одним из раненых, он стал их умолять, чтобы они его оставили. Это был Леон Блау; он очень страдал из-за раны в легком. Его ранило при первом же обстреле, и целых два дня он провел в убежище стоя, так как боль становилась невыносимой, когда он пробовал лечь. Наконец, ему удалось обмануть бдительного доктора Геллера и выйти наружу. Он хотел умереть; он надеялся, что египетская пуля прервет его страдания. Один из друзей нашел его и заставил вернуться в убежище.

"Оставьте меня, - просил он санитаров. - Это ни к чему. Я не вынесу тряски, так что нет никакого смысла. Оставьте меня - все равно со мной все кончено".