Общественный строй лангобардов в VI-VII веках

Данные о домовой общине содержит цитированнное выше распоряжение о братьях, продолжающих вести совместное хозяйство в доме отца после его смерти и делящих между собою поровну имущество отца и матери в случае выделения одного из братьев⁴¹. Эдикт регулирует их имущественные отношения и в других направлениях, и эта регулировка ясно указывае на те явления, которые разлагающим образом действовали на общинное хозяйство: один из братьев мог приобрести что-либо на войне или на службе у короля или какого-нибудь королевского должностного лица, мог получить от кого-либо какое-нибудь дарение, наконец. мог уплатить мету в случае женитьбы. Однако каждая из этих возможностей разлагала общность хозяйства далеко не в одlинаковой степени: приобретенное на королевской службе считалось  личной собственностью данного члена домовой общины, так же, как полученное им в качестве дарения; добытое одним из ее членов на войне, напротив, становилось,общей собственностью; уплату меты производили все братья сообща⁴². Следовательно, в пределах такой большой семьи, наряду  с общинным имуществом , у каждого взрослого имелась и своя инндивидуальная собственность. Если один из братьев после своей женитьбы захочет выити из домовой общины, остальные выделяют ему долю из общего имущества .в размере стоимости уплаченной за  невесту меты, а остальное отцовское и материнское наследство оставшиеся братья делят между собою поровну. Таким образом, выделение одного из братьев могло привести (хотя, вероятно и не всегда приводило) к разделу между остальными и к полному распаденю большой семьи.

Наряду с данными о домовой общине или общине большой семьи имеются намек на наличие у лангобардов территориальной или соседской общины. На это указывает уже отмеченная выше значительная роль соседей и самое понятие «соседства». Так, человек, севший на чужого коня платит штраф в 2 сот., если он совершил этот проступок «в пределах соседства» (infra vicinia), т. е. — как разъясняет эдикт, — «недалеко от своего села»⁴³. По-видимому, земельные территории, расположенные возле села, связывались как-то с представлением о соседях, 'рисовалпсь в виде комплекса, совокупности чьих-то владений (вероятно, -- соседей), так что к этой совокупности можно было приложить обозначение «infra vicinia» (наподобие столь частого в эдикте Ротари «intra ргоvinciа»). Соседи разбирают вопросы о потраве или ущербе, нанесенном скоту, на собраниях перед церковью⁴⁴; они же выступают в качестве оценщиков стоимости сгоревшего в результате поджога дома⁴⁵.

Значительная роль соседей в решении чисто хозяйственных вопросов, касающихся жителей села, достаточно ясно отразилась в эдикте. Село выступает в нем как реальная единица, жители которой устраивают иногда вооруженные мятежи против должностных лиц⁴⁶, а иногда сами являются объектами вооруженного нападения то рабов⁴⁷,  то кого-либо из свободных, преследующих своего противника⁴⁸. Но вывести из эдикта конкретную характеристику общинных распорядков о этих селах нельзя, так как в нем не содержатся на этот счет никаких данных.

Зато он дает не мало прямых указаний на наличие индивидуального владения землей и на мобилизацию земельной собственности. Целый ряд распоряжений эдикта направлен к охране индивидуального права пользования самыми разнообразными земельными угодьями (лугом, лесом, пахотным полем, садом, виноградником), а также дровами, орудиями производства (плугом), скотом и, наконец, усадьбой и мельницей⁴⁹.  Правда, трудно установить, имеется ли при этом в виду охрана частной собственности или только охрана индивидуального пользавания; но, во всяком случае, эдикт пестрит такими ,вьпраженнями, как лес, принадлежащий «другому» (silva alterius § 240-241), хозяин леса» (dominus silvae в §. 319) — права которого противопоставлены «естественному праву» каждого на непомеченные деревья в .лесу (jus naturalle, § 319), —как «чужое поле» (campus allienus, § 354-35), «чужая земля» terra аlliеnа, § 151), причем запрет постройки мельницы на чужой земле прямо мотивяруется необходимостью «различать свое и чужое»⁵⁰. По обилию таких (и аналогичных им) упоминаний эдикт Ротари оставляет далеко позади себя «Салическую Правду».

О мобилизации земельной собственности говорят многочисленные распоряжения относительно дарения и всякого рода сделок с недвижимостью (не говоря уже о купле-продаже земли, ср. Rothari, § 227. 235 и др.) . Но так как право дарения вступило естественным образом в конфликт с правами наследования, то оно обставлено целым рядом ограничений: дарение никоим образом не должно лишать собственности законных наследников⁵¹; рождение у дарителя сыновей или дочерей после совершения дарения приводит к его полной или частичной недействительности; человек, переселяющийся в другое место жительства, должен вернуть дарителю подаренное имущество. В случае дарения с оговоркой о сохранении ,права пользования подаренными досмерти дарителя последний не имеет права расточать подаренное⁵² (объектом .дарения может быть не только движимость, но и «земля с рабами или без них»)⁵³. Самый акт дарения происходит при свидетелях (аntе liberos homines) и обставлен определенной процедурой (gairethinx, thinx quo est donato)⁵⁴ .

Несмотря на указанные ограничения, дарения все же пробивали брешь в прежнем порядке распоряжения земельной собственностью путем передачи ее по наследству и содействовали росту поземельного и всякого иного имущественного неравенства. В этом же направлении оказывало влияние распространение долговых обязательств и залоговых сделок (объектом последних могла быть и земля)⁵⁵ , тем более, что сын считался ответственным за долги своего отца⁵⁶.

Пережитки родового быта и остатки общинных распорядков разлагались таким образом изнутри и извне.

Росту имущественного неравенства соответствовало усиление неравенства социального. Расслоение в среде свободных, рост альдионата, рабства и разных форм зависимости, возникновение новой, военно-должностной знати, ----- вот основные проявления этого процесса.

Если уже во времена Тацита можно наблюдать появление неравенства внутри основной массы свободных членов германского племени, то у лангобардов времен Ротари расслоение в среде некогда равноправных свободных соплеменников зашло уже довольно далеко. Правда, свободные еще составляют значительную часть племени: все распоряжения эдикта, в которых особо не подчеркнута социальная квалификация затрагиваемых ими лиц, относятся к свободным, понятая «лангобард» и «свободный» — в известного мере еще синонимы. Свободные являются носителями лакгобардского права и резко противопоставляются рабам, — независимо от каких бы то ни было различий внутри самого стоя свободных⁵⁷. Они обозначаются в эдикте при помощи различных терминов, — чаще всего как «iiberi>>, иногда как «exeтcitates», изредка как «ingenui»⁵⁸, причем эта терминологическая разница не соответствует различным подразделениям в среде свободных, которые еще не приобрели (за некоторыми исключениями) сословно-юридического) оформления.

Противопоставдление свободных рабам (независимо от разницы социального положения отдельных групп свободных) ярко сказывается в запрещении рабу жениться на свободной: за этот проступок раб отвечает жизнью, а свободную женщину, решившуюся на брак с рабом, ждет либо смерть от руки ее родных, либо продажа ее ими же foris provincia, либо, накокец, превращение в королевскую рабыню⁵⁹. Однако, хотя между рабом и свободным проведена такая резкая грань, самое понятие свободы в эдикте Ротари отнюдь не однозначно. Эдикт различает свободу двух родов: а) свободу, предполагавшую наличие или сохранение известной личной или мзтериальной зависимости свободного от другого лица, -- его патрона или «благодетеля"(benefactor) и б) полную независимость от какого бы то ни было другого частного лица. Тех, которые являются свободными в первом смысле, эдикт называет не совсем подходящим термином «fulcfree» (что, в сущности, значит: "Vollfrei», т. е. «вполне свободный»,или "Volkfгei, Gemeinfгei», т. е. «равноправный свободный» и, таким образом, в обоих значениях не соответствует истинному положению характеризуемого этим термином лица); свободных во ,втором смысле он обозначает словом «haamund», которое поясняется тут же соответствующим .латитгсквм термином «a se extraneus», что значит в данном контексте «независимыйi от патрона»⁶⁰.Так как термин «fulcfree» встречается в эдикте Ротари сравнительно редко⁶¹, то трудно установить, являются ли обычные "liberi» «свободные» этого эдикта всегда обладателями свободы в обоих ее смыслах или иногда только в первом. Во всяком случае, наличие таких выражений, как "libera id est fulcfrea"⁶² (cвободная, т.е. fulcfrea»)⁶³  или "mulier libera fulcfrea" ("женщина свободная - fulcfrea")⁶⁴ наряду с противопоставлением понятий "fulcfrea" и "haamund», свидетельствует о том, что самое понятие «fulcfree» проделало известную эволюцию: вначале оно, по-видимому, обозначало полную свободу без всякой зависимости от кого бы то ни было что и соответствует смыслу слова fulcfrее, а потом стало обозначать «свободу» в первом из разобранных ныне смыслов. Несмотря на такое изменение содержания понятия «fulcfrее», оно продолжает иногда фигурировать и в эдикте Ротари в старом своем значении. Эта двойственность понятия fulcfrеа в эди'кте -- результат и в то же вредя показатель того, что отмеченная эволюция произошла под влиянием притока в состав нижнего слоя свободных лангобардов, выходцев из рядов отпускаемых на волю альдиев и рабов. Раньше не только всякий свободный был «fulcfree», но и всякий «fulcfrее» был свободен (без каких бы то ни было ограничений). Но усиление роли примежуточных и зависимых социальных групп (альдиев) и рост рабства в результате завоевания Италии привели к различию тех, кто получил свободу в силу акта отпуска на волю и сохранил некоторую независимость от своего патрона, и тех, кто имел эту свободу искони или (в более редких случаях) приобрел путем отпусска на волю полную независимость. Это различение перенесено было и на понятие "свободы» вообще, независимо от происхождения свободы того или иного лица.