Общественный строй лангобардов в VI-VII веках

Упрощая эту схему наследования, можно прибавить к сказанному выше, что «ближайшие родные» или сородичи в смысле прав на наследство либо приравниваются к .незаконным сыновьям (§ 158), либо ставятся даже .на следующее за .ними место (§ 150). Если мьтсленнно отвлечься от права незаконных сыновей на известную долю в наследстве (ибо его признание — не что иное, как уступка, по-видимому, весьма распространенным фактическим отношениям сожительства свободных с рабынями, т. е. скорее явление социального порядка, чем институт ;родового бьгга), то обнаружится, что .бесспорными в первыми наследниками являются сыновья, в случае их отсутствия вступают в свои права дочери и сестры, а притязания ближайших ,сородичей имеют силу только в случае отсутствия прямых потомков мужского и ли женского мола. При этом близость родственных .связей исчисляется, как было отмечено выше, до седьмой степени родства. Другими словами, совершенно очевидно, что в смысле установления пра в наследования эдикт Ротари оказывает явное предпочтение членам семьи перед членами рода. Есть основания предполагать, что к тому времени из рода уже выделилась «большая семья»: на то, что мы имеем дело именно с такой семьей, а не с обычной — состоящей из родителей и их детей, -- указывает факт совместного ведёния хозяйства братьями, продолжающими жить в отцовском доме после смерти отца, и после их вступления в брак, а также факт подробной регулировки их имущественных отношении²⁶. Любопытно, что в случае выделения из такой семьи одного из братьев оставшиеся делят между собою поровну не только имущество отца, но и матери²⁷.

Но это указывает не на остатки материнского рода (ибо о нем в эдикте. Ротари нет никаких данных, которыми можно было бы подкрепить такое толкование приведенного текста), а на признание известных имущественных прав за наследниками по женской линии, являющееся признаком и результатом некоторого разложения патриархального рода: если дочери и сестры — в случае отсутствия сыновей имеют право на долю в наследстве, то естественно, что эта доля может передаваться и дальше по женской линии, в том числе и сыновьям той или иной женщины (на ряду с ее имуществом, полученным в качестве приданого от мужа).

Однако родовые связи еще очень устойчивы: эдикт Ротаiри знает случаи кровной мести после получения вергельда . и несмотря на его уплату: родичи убийцы иногда продолжают вражду и после применения этого, столь обычного в варварских обществах способа умиротворения, так что родные убитого принуждены, уже после получения вергельда, защищаться от них, и бывали даже случаи, когда они — либо в целях самозащиты, либо из мести, — в свою очередь совершали убийство, как если бы вергельд вовсе и не был уплачен²⁸.

И тем не менее, между членами разных кровно-родственных групп и внутри этих последних наблюдается такое различие в социальном`положении, что эдикт Ротари не знает даже единого вергельда за свободного лангобарда, а предписывает определять его в каждом конкретном случае сообразно «достоинству того или иного лица», его «знатности» или «родовитости»²⁹. Родственные связи все более и более превращают'ся в соседские: при процедуре судебного поединка присутствуют •родичи и ли соседи (parentes aut conliberti)³⁰, при предъявлении иска сыну по долговому обязательству его покойного отца истец имеет право назначить вместо одного из умерших соприсяжников³¹, присутствовавших при заключении сделки, нового соприсяжника из ближайших родственников, потомков или соседей покойного ответчика³². Такое сопоставление родственников и соседей не случайно, — особенно если принять во внимание обилие указаний на отношения соседства в эдикте Ротари³³. Очевидно, род уже не является реальной совокупностью лиц, живущих и хозяйничающие совместно; он, повидимому, распался на несколько больших семей, в свою очередь дробящихся на малые семьи; представители разросшейся родни, т. е. члены тех родственных семей, которые раньше входили в состав одного рода, рассматриваются вне пределов семьи—как соседи. Место рода, как реального субъекта хозяйства, постепенно занимает семья.

Это предположение подтверждается и данными о формах брака и семейных отношений. Свободная женщина, правда, всегда должна находитыся под покровителыством (mundium)- какого-либо мужчины или короля и не имеет права распоряжаться ни недвижимым, ни движимым имуществом без разрешения того лица, под чьим мундиумом она состоит³⁴. «Мундиум» над нею может принадлежать не только ее отцу, брату или мужу, но и ближайшим ее родным (т. е. сородичам — proximi parentes)³⁵ . Однако, несмотря на эти явления, указывающие на живучесть старинных отношений родового быта, семейные связи у лангобардов начала VII в. значительно прочнее родовых. Нарушение брачных уз (похищение чужой жены или прелюбодеяние с нею, совершенное безразлично — свободным или рабом) дает право мужу убить неверную жену и ее любовника, причем эдикт Ротари косвенно даже вменяет мужу в обязанность использование этого права³⁶. Убийство мужа женой карается казнью. Вступление в брак путем умыкания или похищения невесты уже уступило место регулярному заключению брака путем договора между женихом и отцом или родными невесты; родные вы ступают, правда, и здесь, но, по-видимому, главную роль в этойi сделке играет отец невесты³⁶. Будущий муж уплачивает за невесту ее покупную цену — «мету», а на следующее утро после брачной ночи пргиносит ей приданое («Могgengabe, faderfyo);³⁷s кроме того, отец или родные невесты выдавали ей еще особое приданое, которое назвалось у лангобардов faderfуо». Вдова имела право вторично выйти замуж за свободного человека, но при этом ее второй муж должен был уплатить половину меты, внесенной за нее некогда первым мужем, ближайшму наследнику первого мужа; если же он отказывался принять эту компенсацию, — очевидно, из нежелания выдать вдову вторично и тем самым потерять над нею мундиум, — то  вдова получала и Моrgengabе», и «faderfуо» и, вместе со своим имуществом, могла перейти в дом второго мужа, а цену ее мундиума второй муж уплачивал не родным ее первого мужа, отказавшимся исполнить ее волю, а родным самой вдовы³⁸. Вся эта процедура вторичного замужества вдовы ярко иллюстрирует прочность патриархальой семьи; власть мужа и отца над женщиной очень сильна; родные отступают здесь на второй план и играют лишь роль своего рода передаточной инстанции. Правда, в случае незаслуженного убийства жены мужем половина уплачиваемого им вергельда идет родным (рагепtes) убитой, а половина королю; однако ее «Morgengabe" и "faderfyo» наследуют ее сыновья, и только в случае их отсутствия — родные³⁹. Преобладание семейных связей над родовыми подтверждается также и фактом запрета женитьбы на бывшей жене отца или брата, которая отнюдь не рассматривается как общая собственность рода, переходящая от одного сородича к другому⁴⁰. В эдикте Ротари имеется целый ряд указаний на разложение рода в результате возникновения неравенства среди родственников и пр., но их уместнее использовать при характеристике социального строя. За время, протекшее от вселения лангобардов в Италию до издания эдикта, их родовой быт, по-видимому, проделал значительную эволюцию: по эдикту род уже не является субъектом ведения хозяйства и владения землею, и его очертания выступают вообще недостаточно отчетливо --- во всяком случае, более смутно, чем, например, в памятнике обычного права саат.ческих франков, — в «Салической Гlдавде». Зато в эдикте яснее отразилось такое явление, как большая семья (в указанном выше понимании этого термина), и по нему можно лучше проследить процесс превращения бывших родичей в. соседей, который тождествен с процессом замены родовых связей территориальными.

В соответствии с этой заменой следы общинного землевладения или землепользования рисуются в свете территориальной, соседской общины или общины большой семьи (в вьшеуказанном смысле), но отнюдь не родовой. Намеки на общинное хозяйство в эдикте Ротари вообще довольно скудны.