Богдан Хмельницкий

войска запорожского, он взял много городов и присовокупил к свейскому королевству.

Ты велел, гетман, полковнику Антону Жданову чинить вспоможенье свейскому

королю. Это ты чинишь, забывши страх Божий и присягу свою. Вам следует великому

государю служить и промышлять, чтоб Господь Бог по милости своей учинил и

прославил нашего государя на Польской Короне и Великом Княжестве Литовском и

присовокупил эти государства к Мосисов-

40

Н. КОСТОМАРОВ, КНИГА IV.

626

скоиу Государству, а с такими еретиками, как кальвины, соединение — от Бога

отчуждение».

Вспыльчивый гетман не стал вилять и увертываться подобно своему писарю. Слова

московского посла рассердили его. Он с жаром отвечал:

«Я не буду никогда отлучен от шведского короля. У нас давняя дружба, приязнь и

згода — уже больше шести лет, как еще мы не были в подданстве у царского

величества. Шведы люди правдивые, они сдерживают еловое свое; а царское

величество учинил надо мною и над всем войском запорожским свое немилосердие:

помирился с поляками, хотел нас отдать в руки полякам. И теперь слух до нас доходит,

что царское величество изволил послать из Вильны на вспоможение ляхам двадцать

тысяч войска против нас и шведского короля и Ракочи. А мы как еще и в подданстве не

были у царского величества, так ему служили и добра хотели, крымского хана

уговаривали, девять лет не допускали его разорять украинные города царские, а уж бы

они снеслись с ляхами на разорение Московского Государства. Все это я делал служа

царскому величеству. И ныне мы не отступаем от высокой руки его, как верные

подданные, и пойдем на войну на неприятелей царских, на бусурманов, хоть бы в

нынешней скорби мне в дороге и смерть случилась; для того повезем с собою и гроб. А

вот, что вы говорите, будто я приказывал Самойле и Тетере, чтоб царские воеводы были

в Чернигове, Нежине и Переяславле и собирали царские доходы, так этого не было,с

боярином Бутурлиным мы договаривались, чтоб были воеводы только в Киеве, чтобы

все окрестные государи ведали наше подданство, что в стародавней столице великих

князей российских есть воевода царского величества. Доходы у нас небольшие: чтб

присылается, то расходится на послов и посланников разных государств и на

войсковые потребы. Я никогда не был разорителем христианской веры, бусурманы-

татары меня слушали, бились и кровь проливали за церкви Божии и православную

веру. Великому государю, царскому величеству во всем воля: он монарх великий;

только то мне диво, що ему бояре доброю ничего не порадять; Короною Польскою еще

не овладели, мира в совершение еще не привели, а уж с другим панствомъ—со

шведами войну начали! Шведский король сильно укрепился со всеми там

курфирстами, графами и вольными князьями, что ему помогали на цезаря римского

воевать, и шестнадцать земель с ним в соединении. Да кабы я не соединился со

шведами приязнию и друзкбою, то поляки сошлись бы со всеми теми, с кем, у нас

теперь згода: со шведами, с Ракочи, с волохами, с мультанами, с крымскими татарами,

и пас, подданных царского величества, побили бы и пожгли и пусто учинили. Царские

войска на вспомозкенье к нам скоро бы не подоспели, и мы-б уси марно зткули; не

радостно же было бы Российскому государству!»

На это отвечал ему Бутурлин:

«Гетмане, говорить тебе такия непристойные речи стыдно. Бога надобно помнить и

присягу свою, как обещался великому государю служить и прямить и всякого добра

хотеть; надобно памятовать милость царскую и от неприятелей оборону, и искать ему,

государю, всего лучшего. А ныне, за вспоможеньем войска запороэкского но твоему

повелеиию, свейский король и венгерский Ракоца побрали многие города Коруны

Польской и неизреченное богатство пошарпали и

627

присовокупили к государствам своим. Вы же помогаете неприятелю царского

величества, разоряете и грабите Коруну Польскую, на которую обрали нашего

государя, вы проливаете кровь христианскую, церквам Божиим и нашим православным

христианам чинится великое разорение и осквернение, чего и слышати страшно.

Влюдитесь, чтоб вам за такия неправды не навести на себя праведного гнева Божия.

Как великий государь наш изволил наступить на неприятелей ваших на польских и

литовских людей и как поляки победою и одолением царского величества учинились

бессильны, так под час их упадка много у вас друзей стало на разоренье, грабеж и

шарпанину. А когда эти же неприятели ваши были вам сильны и страшны, тогда никто

вам не помогал: только наш великий государь. Как вам от неприятелей было тесно, так

ты, гетман, пословнее говорил с посланными царского величества, а ныне говоришь в

большими пыхами, неведомо по какой мере. Помнишь, как я приходил к тебе с

ратными людьми на помощь и оборону от неприятелей ваших поляков и крымцев? Ты

был тогда добре низок и к нам держал большую любовь. Платье держать надобно

разноличное, а слово неотменное. Свейского короля Карла-Густава пред великим

государем многие неправды и нарушение вечного докончания тебе самому ведомы: не

то что великому государю, помазаннику Божию, невозможно было терпеть, ты, простой

человек, не утерпел бы, еслиб тебе кто-нибудь такую досаду учинил. Служба твоя у

великого государя никогда забвенна не будет. И теперь великий государь держит тебя в

своей милости и чести и вперед будь надежен на царскую милость, только

непристойные и высокие меры отложи. У его царского величества и в мысли того не

было, чтоб вас от своей руки отлучать и отдавать в подданство польскому королю. А

что будто царь хотел из Вильны послать на вас двадцать тысяч рати, так это говорили

тебе на ссору: не верь этому».

«Я верный слуга царского величества и никогда не буду отлучен от его высокой

руки; памятна мне оборона, какую мы видели на Дрыжиполе, и мы за то готовы не

щадить голов своих против неприятелей царских, только теперь дайте покой; обо всем

подумавши, в иное время ответ вам учиним, а я в тяжкой болезни страдаю еще больше

от этой трудности, належащей на меня: говорить не могу». Он велел накрыть стол.

«Поясалуйте, — сказал он московским послам, — по-приятельски есть у меня в доме,

чем Бог послалъ».

Тогда вошли жена его и дочь, потчивали гостей и сели за стол; кроме прежних лиц,

обедали на этот раз Юрий и зять Хмельницкого, Данило Выговский.

В этом объяснении москвичей с украинским гетманом выказалось наглядно

различие юга и севера Руси. Разделенные в продолжение многих веков половины

русского мира не могли, при одинаковых целях и стремлениях, скоро сойтись и понять

друг друга. А главное, Москва не могла понять, что можно быть истинно русским и

вместе свободным человеком, верным подданным государя и говорить прямо правду.

На другой день Выговский приехал к послам и сказал:

«Пан гетман велел вам сказати добры день и спросить о вашем здоровье: а если

вчерашнего дня вам выгоды не было, не майте того за

40*

628

зле; гетман очень болен, только порадовался тому, что вы у него в дому хлеб ели;

пробачъте ему, что он в тяжкой своей болезни запальчиво с вами говорил; он вскорби

своей теперь на всех сердится, такой у него нрав, и нас всех бранит: за что-нибудь

малое так рассердится, что и подойти к нему нельзя».

Посланники опять стали выпытывать писаря и, лаская его, говорили:

«Писарь Иван Выговский! помни к себе милость и жалованье государя нашего,

служи, работай ему истинным сердцем и правою душою без всякой хитрости и обмана,

а служба твоя не будет забвенна у царского величества».

Писарь воспользовался этим и, наговоривши красноречивых уверений в своей