Белый орел, Красная звезда (ЛП)

“К сожалению, мое впечатление от поведения большевиков состоит в том, что речь не идет о мире. Если кто-то приставляет мне нож к горлу, я испытываю неприятные чувства. Я не тот человек, с которым можно разговаривать таким образом.

Я знаю, что большевики концентрируют крупные силы на нашем фронте. Они совершают ошибку, думая, что они могут испугать нас и представить нам ультиматум. Наша армия готова”.^[83]

Его природный бойцовский инстинкт подсказывал ему, что нужно отвоевать себе выход из невыносимого положения. Путь чести означал сражение и смерть в бою. В военных вопросах Пилсудский разбирался лучше, чем в политических, и он знал, что Красной Армии хватит восьми недель, чтобы мобилизовать превосходящие силы. В какой-то момент, в феврале или в марте, он сделал внутренний выбор в пользу предупреждающей атаки, которую он так долго обдумывал. Но он сомневался и размышлял. Готовясь к войне, он продолжал разговоры о мире, находясь в таком же состоянии нерешительности, которое владело советским руководством в прошлые месяцы.

В такой ситуации советские мирные заявления тонули в водовороте недоверия. Ни одна из сторон не собиралась приостанавливать свои военные приготовления в качестве знака доброй воли. От польского министра иностранных дел, Патека требовали срочного ответа, сначала в заявлении Украинской Советской Республики от 22 февраля, а затем в напоминании из Москвы от 6 марта;^[84] но у него не было никакой концепции, что ему следует сказать. Наконец он ответил 27 марта, послав ноту с грифом “Очень срочно” в ответ на ноту Чичерина от 22 декабря.^[85] Он предложил начать предварительные переговоры 10 апреля в Борисове на Березине, который был польским военным плацдармом. Чичерин в своем ответе требовал прекращения военных действий и другого места для встречи, предпочтительно в Эстонии.^[86] С этого момента переписка превратилась в бессмысленный спор о том, является Борисов подходящим местом для переговоров, или нет. 20 апреля в Варшаве и 23 апреля в Москве были опубликованы заявления, в которых каждая из сторон обвиняла другую в срыве переговоров.^[87] Хотя министерство иностранных дел в Варшаве и подготовило свои условия перемирия, они не были переданы в Москву. Также и поляки не получили никаких сведений о том, каковы могут быть советские условия, кроме тревожащего известия о том, что линия фронта от 28 января более не приемлема.^[88] Провал предложения о переговорах в Борисове часто обозначают как точку невозврата на пути к войне. Это не так. Переписка между Чичериным и Патеком была искусной пантомимой, имеющей целью убедить самих профессиональных дипломатов в том, что их роль не является бессмысленной. Они уже давно потеряли контроль над событиями. Даже если, для проформы, польские и советские переговорщики встретились бы в Борисове, трудно вообразить, чтобы в господствующей атмосфере глубокого недоверия они смогли бы прийти к какому-то соглашению.

Уже в середине апреля польская армия была переведена в состояние готовности. 14 апреля все польские офицеры были отозваны из мест переподготовки и отправлены на фронт. 17-го Генеральный штаб издал приказ армии выдвинуться на передовые позиции в течение недели.

Красная Армия была менее подготовлена. Хотя ее численность быстро росла, окончательное ее группирование, определенное приказом Военного совета Западного фронта от 10 марта все еще не было закончено. Командование Западного фронта по-прежнему ожидало подхода своих ударных сил. Первая Конная армия, в феврале столкнувшая Деникина в море под Новороссийском, начала свой поход на запад только 1 апреля. Ей необходимо было преодолеть путь в полторы тысячи километров. Красной Армии требовалось не менее восьми недель для полной готовности. Эта отсрочка давала полякам шанс на спасение.

Между тем, Пилсудский решил давно стоящую проблему. В своих мыслях он строил Федерацию Приграничных Государств, и крайне нуждался в союзнике. Он прилагал большие усилия, чтобы найти такового. В сентябре он послал генерала Карницкого в штаб Деникина, чтобы обсудить перспективы сотрудничества. Эта миссия длилась несколько месяцев и усиленно поддерживалась Лондоном, вначале в письмах Черчилля, затем визитом в Варшаву генерал-майора Гринли в ноябре и сэра Халфорда Макиндера в декабре. Но вскоре стало очевидно, что “великая белая надежда” вовсе не поддерживает даже идею польской независимости, не говоря уже о целой федерации отколовшихся российских провинций. В январе 1920 года Пилсудский обратил свое внимание на конференцию балтийских государств в Хельсинки. Его делегаты выдвигали предложение создания антибольшевистской военной конвенции. Его радовали хорошие вести из Финляндии, президент которой, Маннергейм, хорошо знал Польшу со времен службы в качестве царского генерала, и недавно вновь навещал свои старые места в Варшаве. После Динабургской кампании позиции Пилсудского в Латвии были весьма высоки. Но отношение Эстонии, заключившей мир с Советами 2 февраля было прохладным, а Литва, расстроенная судьбой Вильно, была открыто недружелюбна. Литовцы начинали понимать, что их единственная надежда на возвращение Вильно это встать на сторону Советов. Вследствие этого, хотя конференция тянулась несколько месяцев, решения ее были бесплодными. Между 16 и 20 января Пилсудский принял Савинкова и Чайковского, представителей российской делегации князя Львова в Париже. Хотя эти господа были сговорчивее Деникина, последние вести об отступлении Деникина из Батайска лишили их всякого права представлять Россию за пределами Крыма. Вскоре после этого Пилсудский принял Таке Ионеску, министра иностранных дел Румынии, который хотя и выказывал общую симпатию, не был готов провоцировать большевиков присоединением к какому-либо антибольшевистскому предприятию. В начале февраля Пилсудский послал Титуса Филиповича в Грузию с поручением оценить положение меньшевистских правительств на Кавказе. Он нашел их борющимися за выживание. После покорения Азербайджана красными в апреле, Армения и Грузия оказались в западне. Единственным возможным союзником, о контактах Пилсудского с которым ничего не известно, был Нестор Махно, чьи анархистские банды до этого громили деникинские тылы на Южной Украине, и которые, возможно, охотно сыграли бы роль разбойничьего союзника Польши, которую ранее традиционно исполняли запорожские казаки в стычках с Московией. В итоге, методом исключения, выбор остановился на Симоне Петлюре.

Политическая биография Петлюры была своего рода бледной копией биографии самого Пилсудского. Он был украинским националистом, преданным прежде всего идее независимости своего края; социально-философская позиция его была социалистической и радикальной; ему ненавистна была эксплуатация Украины русскими помещиками и иностранными капиталистами; он был в равной степени бойцом и политиком, защищая свои идеалы с шашкой в руке. Движение, возглавляемое им, родилось в 1917 году в Киеве после февральской революции. В январе 1918 года его Директория была представлена на переговорах в Брест-Литовске и, на определенном этапе, признавалась большевиками в качестве законного представителя Украины. В 1919 году, проиграв в гражданской войне всем более успешным группировкам, он оказался в анклаве у Каменца-Подольского, и наконец, под польским покровительством. За три года своей политической жизни он не смог справиться ни с одним из вызовов, брошенных ему судьбой. Его вытеснили украинские красные в 1918 году, отстранили от власти немцы, а войско было разгромлено Деникиным. Французам не нравилось его критическое отношение к иностранным инвестициям, пугающий национализм, англичане же осуждали его вражду с Деникиным. Из всех украинских конфликтующих сторон Петлюра обладал наименьшей силой и имел меньше всех сторонников. Единственным его достижением было то, что он выжил. Со своими блестящими черными волосами, тщательно зачесанными назад и с аккуратным пробором, не сочетающимся с английской военной фуражкой, он выглядел делающим карьеру капралом, и этим вполне подходил целям Пилсудского. Зима 1919-20 годов ознаменовалась неудержимым возвращением красных на Украину - в декабре пал Киев, в январе - Ростов, в феврале - Одесса. Пшеничные земли Украины были наиболее ценными житницами Восточной Европы; Донбасский угольный и сталеплавильный регион был самым внушительным промышленным комплексом. С Украиной Советская Россия могла восстановить экономическое и политическое могущество царской империи; без нее же стала бы никчемным северным обрубком, неспособным накормить и обеспечить свой народ. С Украиной Окраинная Федерация Пилсудского могла получить реальный шанс на выживание и процветание. Польша, как главный ее покровитель, могла управлять промышленной и торговой сетью от Финляндии до Ближнего Востока. Польша могла вернуть славу своего средневекового прошлого, когда она правила, или утверждала, что правила, на просторах обширнейших, чем Священная Римская империя, господствуя над казаками и татарами и загоняя покорных князей Московии в их логово. Без Украины же Пограничные государства стали бы просто колючками на изгороди Антанты.