Белый орел, Красная звезда (ЛП)

Страдало моральное состояние, особенно на польской стороне. Хотя Картон де Виарт и отмечал “чудесный дух” поляков, есть свидетельства, что дисциплина начала падать. Один из наиболее доверенных людей Пилсудского, Владислав Славек, командующий Вторым сектором Белорусского фронта, послал ему следующее предупреждение:

“Вильно, 2 ноября 1919.

Мой дорогой друг! Генерал Шептицкий приказал мне написать Тебе частным образом, и предупредить, что состояние войск становится все хуже. Все чаще повторяются случаи отказа выхода на патрулирование, и все больше грабежей, одним словом, солдаты уже не хотят сражаться. (...)

Генерал Шептицкий настаивает на том, чтобы Ты был подробно проинформирован о состоянии войск, и принимал это во внимание при разработке дальнейших планов. По его мнению, мы должны любой ценой стремиться к скорейшему окончанию войны, по крайней мере, с большевиками. Он говорил даже, что если Сейм не понимает этой ситуации, то Ты должен объявить диктатуру, и сам решить это дело.

Мое личное мнение, что дела действительно не хороши. Повсюду у офицеров и командиров усталость и пессимизм, который парализует их способность вызывать подъем боевого духа.

Это все. Сердечно обнимаю. Твой В. Славек.^[51]”

Фото 7. Польские окопы на Припяти. 1919.

Если солдат Красной Армии мог ощущать, что он защищает свою страну от Деникина и от возвращения класса господ, обычный польский рядовой, не испытывавший никакой угрозы, заботился лишь о спасении собственной шкуры.

В самой Польше ходили слухи о положении на фронте, и были случаи уклонения от мобилизации, или, как в Замостье, мобилизованные сбегали в лес, сбиваясь в банды и терроризируя власть. Советская пропаганда не щадила сил, чтобы подтолкнуть растущее недовольство в сторону бунта и революции. Коммунистические брошюры призывали к миру и братству. Для частей, известных своим недовольством, подготавливались отдельные призывы:

“Для солдат 33-го Ломжинского полка!

Товарищи, до нас дошли известия, что вы уже отказывались подчиняться, не захотели идти на позиции, проливать свою народную кровь за господское дело. По приказу вашего командования вас окружили жандармы, и вооруженной силой заставили вернуться на фронт. Вы хотите перейти к нам, потому что чувствуете, что наша Красная Армия борется за освобождение рабочего люда. Но есть среди вас такие, что верят байкам ваших офицеров, будто у нас пленных добровольцев расстреливают. Не верьте этим обманщикам! Все, и мобилизованные, и добровольцы, переходите на нашу сторону с оружием в руках, присоединяйтесь к нам. Общими силами мы закончим эту братоубийственную войну. С нашей помощью вы избавитесь от угнетающих вас офицеров и генералов, буржуев и помещиков. Смело к нам, товарищи, в общие революционные ряды!

Рабочие поляки в Красной Армии”,^[52]

Временами призывы были подписаны военнопленными:

“Товарищи, друзья!

Мы польские пленные, находящиеся у большевиков, шлем вам привет и братские рукопожатия. Хотим без всяких преувеличений в нескольких словах описать, что такое советский строй, как мы его собственным умом понимаем, и с чем согласились, хоть мы и пленные. Советская Россия стала для нас во сто крат лучшей родиной, чем та Польша господ, солдатами которой мы были до сих пор.(...) Раньше, при царском капиталистическом правительстве, рабочий в России был рабом фабрикантов и помещиков. (...) В Польше рабочий, ничего не имея, часто был вынужден воровать у богача-фабриканта. В Советской России среди рабочих никто не ворует, все тут трудятся. Рабочие управляют государством через свои Советы, в которые выбирают делегатов от каждой фабрики или хозяйства. У рабочих тут есть свои школы, университеты, газеты, свои дворцы труда. Советский строй гарантирует им свободу. (...) Товарищи, поверните оружие против своих угнетателей!

Братья! Присоединяйтесь к Красной Армии, к международной революции!

От имени всех: С. Клепацкий (4 лег. полк), Макарчук, Цисельский, Эрберт, Градор (3 лег. полк), Секерский, Бурхат (4 ул. полк)”.^[53]

Нельзя недооценивать новаторства этих воззваний для 1919 года, и их убеждающую  силу. Но и успешность их оценивать трудно. Дезертирство достигло таких масштабов, что гарнизонные тюрьмы в Вильно и Минске были переполнены. В Полоцке, в 35-м Легионерском полку офицеры вернулись к старому царскому инструменту дисциплины - кнуту. В Лепеле Краковский полк был отозван и интернирован за братание с противником. Были случаи, особенно в варшавских полках, создания солдатских комитетов по советскому образцу и избиения армейских жандармов. Но большинство неурядиц не имело политической подоплеки. Самые заметные нарушения дисциплины случались в наиболее антибольшевистски настроенных частях, например в частях генерала Желиговского. Большинство жалоб на нарушения дисциплины касалось пьянства, насильственных реквизиций и разбоя, что можно приписать скорее нужде и неустроенности, чем пропаганде. Множество банд, открыто действовавших во фронтовой полосе, по-прежнему использовали польскую форму, другие выдавали себя за красных. Политики в их действиях не было никакой.

Конечно, тех, кого одна сторона называет бандитами, другая будет называть партизанами; этому аспекту уделялось особое внимание, особенно на советской стороне. 3 сентября 1919 года в Смоленске было сформировано Диверсионное Бюро, которое должно было координировать деятельность в польских тылах. Им управляли оставшиеся без работы руководители Лит-Бела - Мицкевич-Капсукас, Долецкий и Славинский. Их коммунистическое подполье должно было организовать сеть партийных ячеек, вести пропаганду среди крестьянства и подготавливать пути возвращения Красной Армии. Это была опасная работа, активисты рисковали жизнью. Мариан Дземба, руководитель Минского комитета, был одним из многих погибших в польских застенках.

Несмотря на опасности, польские коммунисты в России предпочитали сражаться в партизанских отрядах, чем полагаться на Красную Армию. Осенью 1919 года они были ужасно обескуражены пассивностью советской Западной армии и стремлением московских большевиков к заключению мира. Один из них, Эдвард Ковальский был настолько разочарован, что отказался от командования 4-м (Варшавским) полком Западной армии в пользу работы с партизанами в Полесье. В письме Феликсу Кону он описал свой опыт:

“24 ноября 1919, Мозырь.

Из-за снега мы совершенно потеряли контакт с польскими войсками. Силы как с одной, так и с другой стороны невелики, поэтому воюют “налётами”. Встретить можно только разъезды, в основном состоящие из местных добровольцев, потому нелегко их бывает одолеть.

Мы неплохо организовали прифронтовых крестьян, и с ними посылаем литературу в польский тыл. Крестьяне оказались лучшими авторами, чем наши комиссары, согнанные из разных организаций для политической работы на фронте. Столько проблем, неудач и суеты - естественно, без толку, с Реввоенотделами, штабами и подкомиссиями, и снабжениями, разрази их гром.

С трудом преодолевая эти препоны, я отправил за линию фронта уже два серьезных отряда. Каждый отряд по 150 человек, 6-8 пулеметов, 2000 гранат и т.д. Один отряд, под названием “Коммунары” серьезно столкнулся с поляками и без потерь дошел до своих обожаемых пинских болот и лесов.

И вот тут только начинают сыпаться поощрения. Я получил “Чековую книжку для снабжения отрядов”, 100 пар обуви, ватных штанов и фуфаек, рубахи и, милый Бог, даже современные карабины, которых раньше не было, а только берданками меня одаривали.

Правда поляки обнаглели в своих расправах, и для устрашения убивают невиновных, мучают детей и стариков, даже женщин убивают, а села разрушают.