Белый орел, Красная звезда (ЛП)

По возвращении в Россию предприимчивость Мархлевского столкнулась с серьезным различием мнений. Ленин одобрил инициативу Мархлевского, однако пленум Центрального Комитета Польской компартии в Минске осудил ее:

“Беседы тов. Мархлевского с представителями польского правительства и его приезд в Россию с их предложениями предприняты без ведома и одобрения ЦК, что является недопустимым, принимая во внимание, что товарищ Мархлевский, как член партии должен подчиняться решениям и директивам ее руководящих органов” ^[40]

Ленский и его сторонники не видели смысла в переговорах, результатом которых могло быть только ослабление бдительности Советской России на ее Западном фронте. Неделю спустя Мархлевский встретился со своими критиками и объяснил точку зрения Ленина. Он объяснил, что мир с поляками необходим в интересах советской победы на более критичных фронтах Гражданской войны. Он уверил их, что “территориальные уступки могут быть сделаны, учитывая, что до революционного подъема в Европе не более пяти лет”. В конце он постарался убедить их в том, что неудачное советское вторжение в Польшу будет означать конец польского коммунистического движения. Ленский не сдавался, и оставался при своем убеждении в необходимости революционной войны. Но протесты Ленского не имели значения. Мархлевский стоял на своем, вооруженный формальным ленинским разрешением для пересечения фронтовой линии.

Миссия Мархлевского в июле 1919 года получила название “беловежской встречи”. Он выехал из Минска 10-го. На фронтовом посту в Радошковичах он использовал заранее оговоренный псевдоним “пан Куявский”, и стал ожидать приезда Ольшамовского, личного адъютанта Пилсудского.

Польские военные обошлись с ним довольно грубо. Его обыскали, завязали глаза и заставили подписать бумагу, где он обязывался не передавать средств для организации переворота и, что удивительно, не разговаривать ни с кем в Польше. 21-го он был доставлен на станцию Барановичи, где он встретился с польским представителем Венцковским, а оттуда - деревянную избу в глубине Беловежской пущи. Большую часть времени он проводил в ожидании, пока Венцковский уезжал в Варшаву за ответом на представленные предложения. В течение недели ничего не было согласовано, за исключением предложений об обмене пленными и выражения желания на будущую встречу представителей советского и польского Красного Креста. Дальнейшие предложения Мархлевского о территориальных уступках, о плебисците, о предварительных условиях для мирного договора не заинтересовали поляков на данном этапе. 30 июля он пересек разграничительную линию в обратном направлении.

Организация следующей встречи потребовало десяти недель. Президиум Совета министров в Варшаве обсуждали суть вопроса 26 августа, но только в конце сентября Пилсудский дал согласие. Миссию польского Красного Креста доверили графу Михалу Коссаковскому, который был сотрудником Министерства иностранных дел, членом Комитета охраны Окраинных земель, и, к радости историков, прилежным писателем дневников. Советскую миссию Красного Креста возглавил Мархлевский, на этот раз при шляпе-котелке, сюртуке и саквояже. Встреча состоялась в Микашевичах, маленькой станции на одноколейной ветке в ста километрах к востоку от Пинска. Она находилась на польской стороне фронта, где могли войти в соприкосновение польские силы, находившиеся на западе, большевики на севере, деникинцы на востоке и украинцы на юге. 11 октября, в день встречи, Деникин взял Орел. Только Тула оставалась между Орлом и Москвой. В этой ситуации Коссаковскому не составило труда добиться пары весьма выгодных соглашений. Одно из них, подписанное 2 ноября, предусматривало одностороннее возвращение находящихся у большевиков польских пленных^[41], а второе, от 9 ноября, касалось взаимного обмена гражданских пленных.^[42]

Мархлевский охотно шел на уступки Коссаковскому, благодаря тому, что одновременно вел совершенно секретные переговоры с личными эмиссарами Пилсудского, капитаном Игнацием Бернером и поручиком Бирнбаумом. Он совершенно справедливо полагал, что прямые контакты с начальником государства имеют больше шансов на успех, чем общение через официальные каналы.

3 ноября Бернер передал от Пилсудского условия прекращения огня:

“Глава государства

1) не прикажет польским войскам пересекать линию Новоград Волынский - Олейск - река Птичь - Березинский канал - река Двина,

2) для избежания недоразумений между польскими и советскими войсками будет создана нейтральная полоса шириной 10 километров,

3) предупреждает, что будет поддерживать требование латышей о передаче им Динабурга^[43]

4) требует прекратить коммунистическую агитацию в польской армии,

5) требует не атаковать Петлюру

6) не доверяя в способность Советов к благоразумию, предупреждает, что любые неблагоразумные действия повлекут серьезные последствия,

7) если советское правительство согласится на пункты 2, 4 и 5, будет послан полномочный представитель для обсуждения всех условий лично с господином Лениным”.^[44]

Бернеру было поручено передать Мархлевскому, что помощь Деникину не входит в интересы Польши, и что польское наступление на Мозырь было отменено, поскольку в сочетании с атакой Деникина на Орел это могло бы полностью разрушить советский южный фронт. Ленин был доволен. Он рассудил, что польская война близится к концу. Выступая с речью в университете имени Свердлова 24 октября, он заявил, что “у нас есть явные указания на то, что прошло то время, когда мы могли ожидать дальнейшей агрессии со стороны польской армии”.^[45] Источники, близкие Троцкому сообщали, что 14 ноября Политбюро единогласно приняло условия Пилсудского. В ответе Ленина, который Бернер доставил Пилсудскому 26 ноября содержалась придирка лишь к пункту 5. По мнению Ленина, Петлюра, “столица” которого находилась в руках поляков, и чьи основные силы переметнулись к Деникину, является посмешищем, и не может быть предметом серьезного обсуждения. Уже 28 ноября Мархлевский сообщил Троцкому в письме, что прекращение военных действий это вопрос нескольких дней. Он добавил, что слухи о бунте в польской армии беспочвенны, и что поляки укрепляют свои позиции ежедневно. Он не предвидел никаких проблем с Петлюрой. Его больше заботила передача идеи, вероятно подсунутой Бернером, но немедленно отвергнутой Лениным, чтобы передать тайные польские националистические организации на Украине в распоряжение Красной Армии для действий против Деникина.^[46] Между тем, возражения Ленина по поводу Петлюры стали у Пилсудского костью в горле, которую он не мог проглотить. Он резко отверг их, и против всех ожиданий, прервал переговоры. 14 декабря Мархлевский и Коссаковский разъехались из Микашевичей каждый в свою сторону. Когда их поезда покидали станцию, перспективы польско-советского соглашения были такими же унылыми и запорошенными снегом, как и ее опустевший перрон.^[47]

* * *

Ответственность за провал тайных переговоров обычно приписывают полякам. Чичерин винил Падеревского, которому он совершенно ошибочно приписывал желание наладить сотрудничество с Деникиным.^[48] Коссаковский утверждает, что Пилсудский вовсе не стремился к достижению согласия. В его записках можно прочесть такую тираду Начальника:

“И большевикам, и Деникину я могу сказать только одно: “Мы сила, а вы - трупы.(...) Презираю вас (...) О каких дипломатических отношениях или переговорах может идти речь, если их основным условием является доверие и конфиденциальность, а вы не заслуживаете первого и не знакомы со вторым (...) Я вовсе не договаривался с ними. Те грубые слова, которые я собирался им сказать, я уже сказал. Я дал им понять, что они должны стоять перед нами, как покорные просители”.