Суд времени. Выпуски № 01-11

Я думаю, что вы догадались, что я говорю о командующем Донским фронтом в Сталинградской битве и Центральным фронтом на Курской дуге, маршале Советского Союза Рокоссовском.

Сколько таких Рокоссовских получили пулю в затылок и превратились в «лагерную пыль», мы не знаем. Но я не думаю, что все те люди, которые были уничтожены в эпоху «большого террора», я имею ввиду только тех, кто служил в Красной армии, что эти люди были ненадежными, бездарями и т. д., как сейчас пытаются некоторые изобразить. Я думаю, что эти тысячи командиров сыграли бы, безусловно, позитивную роль.

Млечин: Благодарю Вас.

Сванидзе: Прошу Вас, Сергей Ервандович. Ваши вопросы стороне защиты.

Кургинян: Была некая история, которую рассказали обществу вместо той, которую рассказали при Сталине. В этой истории, рассказанной после Сталина, был «святой» по названием Ленин и верные ленинцы, а также были «дьявол», «отпадший ангел» под названием Сталин. Вот что такое генеральный хрущевский миф.

А дальше он развертывался на всё: на военных, на деятелей культуры, на политиков, на спецслужбы. Я спрашиваю… И, поскольку Вы зачитали нам вопрос, он в этом и состоит…эта концепция вполне репрезентативная в том, что касается военных, потому что она и с военными была такая же. Жертвы, ангелы, избитые невинные люди и так далее… Это концепция Хрущева является продвижением к правде? Или выворачиванием на изнанку сталинской…

Сванидзе: Всё, вопрос понятен. Прошу Вас.

Будницкий: Видите ли, путь к истине очень долог и зигзагообразен.

Кургинян: И диалектичен.

Будницкий: Да. И в эпоху Хрущева была оценена какая-то часть. Меня, конечно, эта концепция совершенно не устраивает, как, я думаю, и всех нас, здесь присутствующих. Это то, что были допущены перегибы в эпоху культа личности. И естественно Хрущев, который сам принимал активнейшее участие в репрессиях и сам строил то общество, которое питалось террором, он не мог иначе.

В эпоху Хрущева была и позитивная сторона — был сделан шаг в сторону истины. Но это был полушажок.

Кургинян: Я понял. Поскольку, простите, я вынужден задавать Вам вопросы, я их буду задавать.

Сванидзе: Только будьте коротки, потому что у Вас нет больше времени. Короткий вопрос, короткий ответ.

Кургинян: Был миф о военных. В этом мифе о военных, вообще хрущевском мифе возник некий Тухачевский. И он встал у всех в голове с крылышками, такой военный ангел. Да или нет?

Будницкий: Тухачевский возник, потому вообще-то, что его мама родила. Не потому что был миф в хрущевское время.

Кургинян: Я сказал «возник» образно. Мама родила и Вас, но про Вас мифа нет, а про Тухачевского есть.

Будницкий: Образ Тухачевского был, безусловно, в хрущевскую эпоху идеализирован. Он гораздо сложнее и он черно-белый.

Кургинян: Идеализирован или искажен?

Будницкий: Идеализирован — это и есть искажен.

Кургинян: Нет, извращен.

Будницкий: Ну, это спор о терминах.

Кургинян: Оболган.

Будницкий: Тухачевский — это не герой моего романа и как личность у меня симпатии не вызывает, но мы говорим не об этом. Мы говорим: он был расстрелян за то, что он участвовал в военно-фашистском заговоре или нет.

Сванидзе: Спасибо. Свидетель со стороны обвинения, прошу Вас.

Кургинян: Постепенно в ходе того, что мы говорим, выясняются некоторые главные вещи, которые меня и волнуют больше всего.

Мы никогда не узнаем, что было бы с военными…

Сванидзе: Сергей Ервандович, Вам предлагается задать вопрос свидетелю.

Кургинян: Хорошо, я — короткую преамбулу.

Мы никогда не узнаем. Теперь мы видим, как чаша весов колеблется. И это означает, что нету уже, исчез он, этот беспрецедентно великий полководец, военный техник, невинная жертва. Он исчезает.

Я хочу спросить свидетеля: для Вас что остается на этом месте?

Колпакиди: Для меня остается совершенно извращенный образ этого человека. Мы уже столько времени говорим, но не говорим о доказательствах заговора — их миллионы.

Сванидзе: Вопрос Сергеем Ервандовичем был задан в русле вопроса, который сформулировал я. Что дала в этом плане хрущевская оттепель.

Колпакиди: Она дала из действительно сложного человека, со сложной судьбой и биографией, со сложными способностями, создала миф о таком беленьком и пушистеньком ангелочке, который мог нас спасти.

Сванидзе: Уточняющий вопрос свидетелю. Значит, если он не был ангелочком, если он не был белым и пушистым, то его правильно расстреляли. Я правильно Вас понял? Т. е. всех, кто не белый и пушистый, надо расстреливать?

Колпакиди: Тех, кто устраивает армейские заговоры в период, когда на страну нападают, надо расстреливать!

Сванидзе: Я понял Вашу позицию.

Кургинян: Я должен сказать, что Вы спросили нас о том, что создал миф при Хрущеве. Он создал белого и пушистого. Никто из нас не говорил, что если он не белый и пушистый, его надо расстреливать.

Сванидзе: Меня дальше интересует позиция свидетеля, Сергей Ервандович.

Кургинян: Мы говорим, что он не белый и пушистый. А вопрос, надо ли его расстреливать — это отдельный вопрос. Вас — наверняка не надо.

Сванидзе: Благодарю. Меня это устраивает. Вполне удовлетворен.

Кургинян: Сергей Тимофеевич, для Вас… Вы поддерживаете, что в ту эпоху был сделан белый и пушистый? Как историк, как Вы к этому относитесь?

Сванидзе: Вопрос в оригинале был представлен по-другому.

Кургинян: Мы продвинулись к правде с Хрущевым или создали новый миф?

Минаков: Если мы уйдем от контекста, мы ничего не поймем. Миф о Тухачевском менялся неоднократно. Он был к 23-му году, он был к 30-му году, он был в 37-м году и он был к 61-му году. Поэтому каждый из этих мифов в определенный степени заострял внимание на каких-то сторонах, позитивных или негативных, но не создавал цельный и непротиворечивый образ этого человека.

Сванидзе: Хороший ответ. Спасибо. Сторона защиты, прошу Вас, вопросы к свидетелям обвинения.

Млечин: Сергей Тимофеевич, будьте добры, скажите мне, пожалуйста, вот расстреляли человека по какому-то обвинению. Потом выяснилось, что это обвинение было ложным, он в этом не был виноват. Это с Вашей точки зрения что: создание нового мифа или всё-таки продвижение к истине?

Минаков: Если реабилитировать невиновного, то — продвижение к истине.

Млечин: Не это ли произошло с Тухачевским?

Минаков: Если его расстреляли по обвинению в измене и шпионаже, то это было ложное обвинение и за это его не должны были расстреливать.

Млечин: Благодарю Вас. Правильно ли я Вас понимаю, что Хрущев дал возможность постепенно, не полностью, но восторжествовать справедливости в отношении человека, которого расстреляли за то, что он не совершал?

Минаков: Я думаю, что Хрущев дал возможность нам сейчас подойти и сейчас двигаться к пониманию объективному того, кто был Тухачевский. Что он не был белым и пушистым, но что он не был грязным и мерзким.

Млечин: Что он не был тем, за что его расстреляли.

Минаков: Именно в этом плане.

Млечин: Александр Иванович, можно ли я Вас спрошу. Скажите, а вот то, что Вы прочитали материалы комиссии по реабилитации, из которых следовало, что Тухачевский не был шпионом немецким, а в этом его обвиняли и расстреляли, Вы остались при своем мнении, что он был негодяй и преступник и надо было его расстрелять?

Колпакиди: Любой здравомыслящий человек, если прочитает эти мемуары, поймет…

Млечин: Извините, Вы читали материалы комиссии по реабилитации.

Колпакиди: Да.

Млечин: В которых написано, что обвинения… Вы читали обвинительное заключение, следственное дело?

Колпакиди: В заговоре он сознался. Он отрицал…