Останови моё безумие (СИ)

−… а она только балуется со своими картинками, да таскает тебя повсюду за собой, − последний гвоздь в непроницаемую крышку гроба, перекрывающей единственную возможность на спасительный вдох. − И тебе никакой личной жизни, и к сестре твоей не подступиться с таким вот вечным сателлитом. Ты бы поговорил с ней. Тебя она послушает.

Ещё один кивок, и слава Богу, отцу не кажется странным моё неожиданное молчание и беспрестанное кивание разрывающейся на части от бесконечного шума и боли головой.

− Я поговорю, − каким-то образом удаётся выговорить согласие на свой смертный приговор, и я в последний раз безропотно смиряюсь, скрываясь фальшивой улыбкой, а ноги поднимают обездвиженное мукой безмолвия тело и уносят прочь.

На лестнице сталкиваюсь с тётей Ниной, возвращающейся из Лизиной комнаты:

− Мира пригласила к нам Макса с Ингой, хочу им позвонить, − голос ровный, хотя я объясняюсь не с женой отца и даже не с матерью Мирославы, а скорее сам с собой, нуждаясь в существовании причины своего побега.

Женщина с доброй улыбкой отпускает меня наверх, слегка кивая в знак одобрения, и моё искусственное усилие выглядеть порядочным человеком в её глазах начинает угнетать меня с новой силой.

Истекло два часа пребывания меня в некоем подобии убежища, пора было спускаться вниз и с белозубой улыбкой смеяться над шутками папы и остальных. Даже во время телефонного разговора с Максом я не мог выбросить из головы слова отца, в который раз вонзившиеся в сердце заточенным острием кинжала. Потирая потные ладони, и беспрестанно жмуря глаза, я пытаюсь избавиться от навалившейся усталости, солёная влага разъедает кожу рук и заставляет чувствовать себя грязным, ещё больше, чем я есть на самом деле, а оседающий в склярах песок делает взгляд мутным и полуслепым.

− Ну и как продвигается подготовка к встрече гостей? − бодро и весело прошумел мой голос, когда я вновь окунулся в кипящую приготовлениями кухню. Глаза Миры сразу метнулись в мою сторону, и прочитанное в них осязаемое облегчение вернуло мне чувство реальности наших отношений. Её любовь обрушилась на меня в мягкой мимолётной улыбке и в спешном жесте протирания рук о фартук, словно она торопилась ко мне. Так и было.

Я озабоченно схватил сестру за запястье, ещё влажное, невзирая на недавние мысли, на давешний разговор с отцом и собственный укор о возрастании моих ошибок, и потянул на себя:

− Милые дамы, не позволю далее эксплуатировать пленённую принцессу и краду её для заслуженного отдыха, − моё театральное восклицание сгладило углы двусмысленности моего поступка. И слегка коснувшись самыми кончиками пальцев талии сестры, подтолкнул несопротивляющуюся малышку из комнаты. Укоризненный взгляд в сторону женщин разбирающихся с сервировкой стола, их ответные виноватые лица, очевидно погружённые в мысли о намеченном празднестве, посторонние от меня. И я уже улыбаюсь почти искренне своей возлюбленной в тихом коридоре относительно бурлящих живыми голосами комнат остальной части дома.

− Ты устал? − неслышно шепчет сестра, увлекаемая мной в свою комнату, легонько поглаживая мою тёплую щёку. Я всё ещё улыбаюсь, чуть шире, чуть менее искренне и Мира хмурится, улыбка покидает её лицо, и она подхватывает моё, прижимаясь холодными ладонями уже к обеим моим щекам. − У тебя жар!

− Не выдумывай! − пытаюсь освободиться от приятных пальцев на коже, совсем не желая этого.

− Что случилось? Тебе плохо? Ты заболел? − Мира стремительно ощупывает сначала мой лоб, затем открытый участок шеи, ласково порхая пальчиками, а я продолжаю улыбаться, как-то устало, но уже совсем по-настоящему.

− Я и вправду горю, − соглашаюсь я, и смотрю на неё в упор, пытаясь придать взгляду соблазнительной искристости, но на этот раз Мира не поддается. Она ещё сильнее насупливает брови и встаёт на цыпочки.

− Прекрати немедленно этот цирк, Влад, − обругивает она меня. Сквозящая в каждом её слове забота окутывает меня коконом безопасности и тепла, я, наконец, расслабляюсь спустя два часа с момента разговора с отцом и хочу обнять своё спасение, чтобы полнее ощутить её запах, вкус, само её существо. Вместо этого, Мира настойчиво тянет мою голову ниже и касается моего лба живительно прохладными губами. Мне нравится этот целомудренный поцелуй, но сестрёнка рассеивает мои грёзы и напускается вновь.

− Боже, у тебя высокая температура! Тебе сейчас же нужно лечь в кровать!

− Полностью согласен с тобой, − одобряю я, обхватывая её талию кольцом своих рук и утягивая в сторону застеленной кровати.

− Что ты делаешь, дурак! − пытается вырваться и сопротивляется изо всех сил, но я как никогда настойчив и непреклонен, поэтому мы дружно валимся в постель, и Мира почти смирно лежит в моих объятиях.

Она дышит часто и тяжело, я чувствую биение её сердца в собственной груди, прижимаюсь крепче, не желая отпускать, зарываюсь ей в волосы и умиротворённо закрываю глаза, вдыхая запах новогодних апельсинов.

− Ты должен хотя бы принять таблетку, − через минуту напоминает о том, что мы всё-таки умеем говорить Мира, опуская вопросы о том, почему я не пытаюсь поцеловать её именно в этот момент. Полон дом людей, в скором времени обещают прибыть новые гости, а я не выпускаю из объятий свою сестру и не собираюсь этого делать.

−Угу, − мычу ей в шею, и Мира начинает пропускать мои короткие пряди на затылке сквозь свои тонкие пальцы.

Пусть я её сателлит.

Не так долго длилось наше дыхание тишиной, мы вместе оборвали эту нить спокойствия и рывком поднялись с её кровати, по-прежнему в объятиях друг друга, с по-прежнему сцеплёнными руками. Я разорвал и эти прикосновения, оказываясь в вертикальном положении раньше неё, взъерошивая волосы, нацепляя на лицо фальшивую улыбку для других, не для неё. Собрался уходить.

− Погоди минутку, − остановила меня, села на корточки возле тумбочки, проверила содержимое нескольких полок и извлекла на свет блистер таблеток по пятьсот мг не меньше.

− Ты их примешь, Влад. − Я услышал в её голосе приказ, и глаза выражали то же самое, впервые, и невольно улыбнулся, потянувшись к ней за поцелуем в щеку. Она обняла меня на это короткое мгновение братского поцелуя, и я успел прошептать ей:

− Ты в порядке?

Мира утвердительно закачала головой, из меня вырвался облегчённый вздох:

− Тогда приму.

Макс с Инной до нудности пунктуальные люди пришли в без двух минут восемь и их встречали дружной и шумной толпой в дверях прихожей. К этому моменту, снег раззадорился и играючи падал вниз, опережая темнеющую ночь и раздувающий щёки ветер.

На правах гостей, они сразу же избавились от пакетов со сладостями, составляющими новогодние лакомства для женской половины и трёх бутылок со спиртным для мужской: двумя с шампанским, вручённых Максом со сморщенным выражением на лице и одной коньяка, коллекционного, заявил заместитель, попутно и неоднократно подмигнув всем мужчинам в доме по очереди.

Над сервировкой стола изрядно постарались тётя Таня с Ниной Максимовной и поэтому только, всё выглядело идеально и по-семейному празднично. В этом году я надеялся пропустить торжественную часть вручения подарков, тем более что, несмотря на невинность моего подарка дарить его при всех было неосмотрительно глупо. Но Лиза решила всё за меня и за нас всех, как всегда впрочем, и претенциозно вскрикнув через весь обеденный стол, принялась раздавать привезённые издалека презенты.

Отцу досталась футболка с экзотическим рисунком, напоминающим ветви пальмы с отдыхающей на них обезьяной, тёте Нине бусы, «невероятно дорогие» − пояснила сестра, передавая их, выпучив глаза и уговаривая незамедлительно примерить. Тёте Нине и правда пошло, хотя бижутерия выглядела так, словно на ней выгравированы буквы «БУСЫ ДЕРЕВЯННЫЕ, ОБЫКНОВЕННЫЕ», что тут же нашло своё объяснение невероятными молитвами, начитанными на дерево, из которого они якобы сделаны. Я заулыбался искренне недоумевающим лицам родителей, не ведающим, куда запрятать приобретённое богатство от собственных глаз подальше, но меня распирал смех от вопроса, что же достанется при таком развитии событий Мире и мне. Я не ошибся в Лизе. Мне подарили галстук, наверное, памятуя прошлогодний сезон галстукодарения, только в этом году всё обстояло круче некуда, Лиза исхитрилась приобрести галстук с узором, в точности повторяющим рисунок на футболке отца, к тому же многократно размноженный, хотя и уменьшенный в размерах.