Останови моё безумие (СИ)

− Просто скажи мне правду, пожалуйста, − я встаю на колени подле её кровати и беру её руки в свои ладони, в который раз, удивляясь их не остывающей холодности. Я грею её маленькие ладошки со слабыми, безвольно загибающимися пальцами между своих ладоней, грею их своим дыханием, но не отрываю взгляда от глаз Миры, всё так же взирающей на меня с полуулыбкой, задумчивой и жестокой. − Пожа… − не успеваю выговорить ещё одно «пожалуйста» − умоляющее и преклонённое, как она отвечает:

− Я беременна, Влад.

====== Глава 38 ======

Комментарий к Глава 38 Обещаю ответить на все отзывы сегодня вечером, простите за задержку главы. Люблю всех, кто ещё с нами)))

МИРА.

Я поднимаю край одеяла, и Влад молчаливо взбирается на больничную кровать: очень ловко взбирается. Слышу, как непривычно и необычно шуршит ткань болезненно белоснежной простыни: шуршит и мнётся. Это просто посторонние звуки, неожиданно привлекшие моё внимание, чтобы отстраниться от собственного, стука бешено колотящегося сердца. Так бывает.

Я слышу между нами возникшую тишину: она умело маскирует глубокомысленное молчание. Ведь это не всегда одно и то же.

У меня нет мыслей, поэтому молчит только Влад: я слушаю ЕГО тишину. Он словно окутан непроницаемой, умиротворяющей, влажной дремотой. И эта влага соленая. Не на моих щеках.

Я не в силах нарушить этот момент первой, поэтому мои губы по-прежнему ничего не произносят, молчание вязкой нитью перетекает от Влада ко мне. Эта невидимая нить соединяет нас, аккуратно и неспешно проделывая стежки, в то время как моя левая рука сцепляет свои пальцы с его правой рукой, в то время как моя правая рука зарывается в отросших прядях его склоненной к моему плечу головы.

− Это хорошо? − спрашивает, голос его необыкновенно тих и непослушен, губы самовольно приспустили больничную робу с моего плеча и теперь пишут на моей холодной коже произнесенную фразу по буквам.

− Хорошо. А ты любишь детей? − мой ответ получается в точности таким же, каким был его, несколько недель тому назад при моей первой и неудачной попытке открыть ему правду. Я невольно улыбаюсь, не переставая гладить его мягкие волосы, удивительно умиротворяющие меня, дарящие мне ощущение покоя.

− Не знаю, − с нами происходит тривиальная вещь, которая называется простым словом взаимопонимание. Я начинаю улыбаться шире и радостней на короткий сокровенный миг, переставая задумываться о туманности нашего будущего, о статистике рождаемости детей “близких” родственников с инвалидностью, и полностью отдаюсь моменту нашего общего счастья. Его губы все ещё пишут повторяющиеся ответы на моей оголенной коже, непрерывно покрывая ее мельчайшими мурашками, составляющими единую дрожь моей... нашей всепренадлежности Владу. − А ты? − ещё три буквы выводят его губы, а я откровенно смеюсь этой игре фраз, уже заранее зная правильный ответ, хотя не пытаюсь нарушить правила игры и произношу совсем иные слова, просто потому что помню.

− Наверное, да, − только после этого ответа Влад подтягивается выше ко мне, несколько мгновений избегая со мной перекрещивающегося взгляда, но когда, утомив меня ожиданием долгих неоконченных секунд, он, наконец, смотрит в мои глаза, на самом деле заглядывая только в душу: он улыбается. Я вижу влажный блеск под его ресницами, вижу лихорадочное метание зрачков, и мои глаза не желают оставаться сухими, и мой взгляд не может сосредоточиться на какой-то одной частичке его, но наши губы гораздо разумнее нас самих, они встречаются на полпути наших незавершенных улыбок, наших не скатившихся вниз слез. Мы не целуемся, едва ли касаясь друг друга по-настоящему, но Влад уже пишет на моих дрожащих половинках − «Мы справимся». И я верю в это, верю в своего художника, избравшего мое тело − меня, своим полотном.

ВЛАД.

Обратный путь по больничному коридору по направлению в кабинет к главврачу кардиологической клиники Олегу Юрьевичу оказывается вдвое короче, чем этот же путь в направлении палаты сестры получасом ранее. Ощущения могут быть обманчивыми из-за разрозненных чувств.

Каждый шаг отзывается новым волнением в душе и самый шаг этот просто еще одно количественное числительное в копилку уже рассчитанных шагов. Сто двадцать три плюс один − добавляющий радости, сто двадцать четыре плюс один − расширяющий губы в счастливой улыбке. И еще один, и еще, и еще...

Радость? Что ощущает мужчина, который узнает, что станет отцом? Мужчина. Он ощущает себя мужчиной. В точности как я, двигаясь по этому заколдованному коридору. Первобытный инстинкт царапает на груди фразу:

«У тебя будет сын».

А щемящее чувство нежности к любимой женщине в этой же самой груди отстукивает пульс словами:

«Твоя Мира подарит тебе дочь».

В меня странным образом вмещается удивительный спектр эмоций от нейтрального красного окружающего мое минутное оцепенение до более тёплого к солнечным бликам фиолетового − такого же обжигающего, как и мой страх.

Во мне бурлит плохо контролируемая радость, вырывающаяся на волю нездоровой улыбкой, обнажающей зубы. Счастье от обычности накатывающего волнами счастья, простоты этой суровой откровенности моей судьбы.

Но более всего мои мысли занимает страх.

Страх. Страх. Страх. Страх...

Снег кажется мягким и робким, такими же кажутся и взгляды сестры, которые она бросает в мою сторону, с немного смущённой улыбкой и с присущей ей одной детской грациозностью прижимая подбородок к левому плечу. Мы с Мирой одни в машине: движемся с безопасной для ребенка скоростью, а именно, дрожащая стрелка спидометра указывает на тридцать километров в час. Салон благоухает ароматом лавандового масла и листьев зеленого чая, по достоверным источникам, благотворно влияющими на развитие плода в первый триместр и Мира попадает в эту категорию: она на десятой неделе.

Привычное для нас безмолвие в единении происходит по простому сценарию: мы вместе наблюдаем за мимо проплывающим бессменным пейзажем успокоившейся своим полновластием зимы, навязчиво рисующей образы из картины Миры с опозданием на целый год. На наших умиротворённых лицах блуждают одинаковые улыбки, рассеивающиеся лучиками морщинок в уголках глаз.

Некая трагичная закономерность прослеживается в том, что мы с Мирой возвращаемся из больницы в канун Нового года, и это не первый раз. Я невесело усмехаюсь своим мыслям.

Наверное утомленная, витающей в атмосфере недосказанностью Мира неожиданно оборачивается в мою сторону с лихорадочным блеском в глазах заговаривая о предпраздничных мелочах, по сути, не имеющих никакого значения.

− И когда мы пойдем выбирать подарки для всех? − на миг искренность в ее голосе сбивает меня с толку, и я чувствую досаду на себя, за то, что приходится разочаровать ее надежды.

− Вообще-то я уже купил все подарки, так что можешь об этом не беспокоиться. − Выдавливаю из себя улыбку, кратко бросая взгляд в сторону Миры. Глаза ее не гаснут от сожаления, мерцающий блеск в них, разливающийся теплотой в моей душе, так же ярок и по-прежнему озорно вызывающ. Этого достаточно, чтобы вырулить автомобиль на обочину и заглушить двигатель. Стройный ряд машин продолжает размеренное движение по автостраде, в то время, как мои руки отстегивают ремень безопасности любимой пассажирки и нагло пересаживают ее на свои колени. Я со вздохом зарываюсь в волосы сестры и прикрываю глаза бессонными веками. В нос ударяет неприятный запах клиники, захватнически! пропитавший шелковые пряди, но я улавливаю сквозь эту стену смешанных медикаментозных эфиров веер неповторимого аромата Миры с легкими нотами апельсинов.

− А как же я? − спрашивает. У неё плохо получается: изобразить на своем красивом, но бесхитростном лице истинную обиду. Мира складывает ноги и полностью подбирает их под себя, голову кладёт мне на грудь, ткнувшись в ямку в основании шеи, глубоко вздыхает, просовывая руки в мои подмышки, обнимает меня. Я знаю, что она прикрыла глаза и для этого мне не обязательно зацикливаться на неощутимой щекотке создаваемой ее шаловливыми ресницами, достаточно знания одинаковости наших мыслей в данную минуту.