Останови моё безумие (СИ)

Я помедлил, но всё-таки несмело лёг рядом, а потом, приблизившись настолько, чтобы ощущать каждый изгиб её тела, как продолжение себя поцеловал девушку в своих объятиях в затылок.

− Спокойной ночи… − выдохнул я, ощущая себя цельным и заполненным.

− С Новым годом, любимый… − прошептали её губы в ответ.

====== Глава 39 ======

МИРА.

Ленивый солнечный зайчик, нашедший дорогу в покой моего сна, одаривающий мою щёку теплотой и скользящий дальше по вялой улыбке на пригретых губах − утро, так ласково подарившее мне пробуждение.

− Влад? − не открывая глаз, чтобы не спугнуть эту негу рассвета в своём теле, полушепотом позвала брата.

Ответом мне послужили развеявшие остатки дремы молчание и одинокая тишина.

Я хотела сделать ещё одну попытку, но пустота моих мечтаний вырвала вздох сожаления и с всё ещё зажмуренными глазами подняла меня с уютной постели. Что-то с глухим стуком ударилось о ковёр и приковало мой взгляд. Глаза с непониманием уставились на маленькое, почти крохотное нечто, ярко, но не ослепительно поблёскивающее, запутываясь в длинном ворсе ковра. Я присела на колени и схватила неведомого зверушку, оказавшегося фарфоровой фигуркой ангела. Меня больше не удивляло, что проснулась я в собственной кровати, без Влада, но наличие в моей кровати этой детской игрушки завораживало и вводило в смятение.

Белоснежные крылья, гораздо больше упитанного, но миниатюрного тельца, они щитом возвышались за спиной голенького, обёрнутого лишь голубой тканью подгузника карапуза с прорисованными отдельными прядками волосиками и небесного цвета глазами, ясной, как солнечный свет улыбкой и крохотными пальчиками на ручках и ножках. Я расчувствовалась до беспамятства, из глаз брызнули слёзы, а горло выдавало странные звуки, напоминающие полухрип и полусмех. Мои пальцы, не переставая, поглаживали твёрдые крылья ангела, и я ничего не могла с собой поделать, так мне хотелось броситься к Владу, чтобы согреться в его объятиях.

Это он. Это, несомненно, он оставил эту игрушку здесь, рядом со мной. Поручил меня и нашего сына ангелу-хранителю. Это его особенный подарок на Новый год, до невозможности скромный, но до бесконечности значимый. Я поднялась с колен и как была в своей смешной пижаме с розовыми поросятами выбежала из спальни, крепко сжимая в кулачке, почти до боли сжимая маленького, но всесильного ангела.

− Влад! − зову любимого, вбегая в пустую кухню, взгляд не задерживается на занятой готовкой тёте Тане. Я неосмотрительна и беспечна этим утром, глаза бегают по ничего не значащим для меня блюдам, я не знаю, сколько времени показывают настенные часы, ртом ловлю нужный воздух и пытаюсь сказать что-то внятное.

− Ищешь брата? − глаза у тёти Тани тёплые и в них нет того самого колючего любопытства, что так пугает в детективных романах.

− Да, − мой кивок отчётливей короткого слова на выдохе отвечает на её вопрос.

− Владислав Сергеевич уже проснулся, но ещё не завтракал.

− Мне нужен Влад, − твёрдо заявляю, сама перепуганная значением произнесённых слов. Липкая дрожь бежит по коже, забираясь навязчивыми мурашками глубже, куда-то внутрь. − Я должна отдать ему подарок. Я забыла сделать это вчера, − оправдываюсь, и не кажусь убедительной даже самой себе.

− Ты можешь переодеться и приготовиться к завтраку. Твой брат гуляет на заднем дворе. − В глазах тёти Тани по-прежнему теплота, она снисходительна ко мне и я улыбаюсь ей в ответ. Я ошибаюсь. Снова.

− Я пойду к нему, − говорю я восторженно и ухожу очень быстро, не вижу, как гаснет ставшая мне родной теплота, заменяясь материнской болью.

Пуховик должен защитить меня от жгучего холода в те несколько мгновений, пока я добираюсь до Влада.

− Любовь моя, − шепчу я, заприметив стройный силуэт посреди истоптанной его крупными шагами аллеи. Он оборачивается, словно, вняв моему немому зову, а я безрассудная бросаюсь к нему, преодолевая разделяющее нас расстояние, состоящее в тайном сговоре со снегом. Он подхватывает меня, приподнимая, и я заглядываю ему в глаза:

− Я влюблена, Влад, я так влюблена, − сбивчиво, не фразами, а заговорённой мантрой повторяю ему, и он улыбается.

− Глупая, нас могут увидеть, − прижимаясь щекой к моей щеке шепчет он.

Я вздыхаю, прежде чем осознанно ответить на его предостережение:

− Пусть видят, пусть.

Влад крепко обнимает меня, а я не обнимаю его в ответ, просто невозможно сильно цепляюсь за его плечи, вынуждая его никогда не отпускать меня. Мне так этого хочется: чтобы он никогда меня не отпускал.

− Малыш, ты замерзнешь в этой сексуальной пижаме, − продолжает шептать он, обхватывая мою голову руками, а я тихонько посмеиваюсь, не веря.

− Я нашла твоего ангела, − говорю ему, утыкаясь носом ему в шею.

− Хорошо, − говорит он, − мы подвесим его над кроваткой нашей дочки.

− Сына, − возражаю. − Над кроваткой нашего сына.

− Я придумал, как мы её назовём, − не спорит, но продолжает настаивать на своём, хотя я уже отвлеклась его заявлением о нахождении подходящего имени для не рождённой малышки. Успела вычитать в журнале, что будущие папы самостоятельно не задумываются об этом на протяжении всей беременности своих женщин, у них не развит отцовский инстинкт на таком уровне, как у нас.

− Похвально, − улыбаясь, поощряю своего мужчину, так выгодно и так невообразимо отличающегося от среднестатистических пап. Мы осторожно разомкнули наши изобличающие объятия и теперь шагаем по заснеженной аллее, ступая по ранним следам Влада, сделанным причудливо параллельно, словно этот хитрец заранее наметил нашу совместную прогулку. − Но это ни к чему, потому что имя для нашего мальчика уже выбрано его мамой. − Замечаю его неодобрительный, хотя и игривый взгляд и поднимаю в воздух грозный пальчик, − Даже не думай возражать! У нас будет мальчик. Мамы это чувствуют, − добавляю я, авторитетно размахивая распущенными волосами, уверена сейчас больше смахивающими на уродливые космы.

− Люблю твои волосы, − сбивает меня с серьёзной мысли брат и задумчиво смотрит на эти самые волосы, которые любит.

Я тоже смотрю на него, снизу вверх, всего несколько последних секунд, потому что этот негодник рухает на колени передо мной, прямо в снег, и обеими руками обхватывает мой живот, слабо шепча, чтобы слова предназначались для меня.

− Маленькая Мира, не переживай, мама скоро перестанет упрямиться и поймёт, что у неё в животике живёт прекрасная принцесса, которая любит папу чуточку больше, чем чувствуют мамы. − Он сразу же поднимается, даже не отряхиваясь, а мои глаза округляются от возмущения.

− Папы знают, как надо разговаривать со своими дочерьми. − Провокатор.

− Ты хочешь назвать нашу дочь Мирославой? − всё-таки задаю более насущный вопрос.

− А ты хочешь назвать нашего сына Владиславом? − вместо ответа на мой вопрос он задаёт встречный и выжидательно изгибает красивую бровь.

− Нет.

− Нет, − высказываемся одновременно и затихаем. Я поражена его догадливостью моего желания, чтобы наш ребёнок сохранил имя своего отца, хотя бы таким образом.

− Владамира. − Его ответ огорошивает меня, и я раскрываю рот бессловесно, не зная, что ответить на его, свои собственные мысли. − Я хочу, чтобы нашу дочь звали Владамирой. − Он не смотрит на меня и кажется смущённым, потому упрямо смотрит вниз, на молчаливый снег и носком ботинка раскидывает слипшиеся друг с другом снежинки по ветру.

Я любуюсь им, с улыбкой и теплотой, так приятно разливающейся по венам, и молчу, как и снег, под ногами.

− Как ты думаешь, не слишком она меня возненавидит за своё имя? − спрашивает, не отрывая глаз от раскинутой перед нами белой глади.

Имя действительно редкое, может даже не существующее вовсе, но мне нравится, и хотя я знаю, почему он боится ненависти собственного ребёнка и, наверное, этот же страх пронизывает и мои внутренности, я, мы делаем вид, что говорим только об имени для дочери.

− Так себе имечко, − говорю я, для пущей убедительности издавая неопределённые хмыкающие звуки. − И совершенно не подходит для мальчика. Нашего сына будут звать Владимиром. Я вижу, как вытягивается его лицо, и усмехаюсь тому же выражению глаз, что отражалось в моих собственных, несколькими минутами ранее.