Учитель (СИ)

Дмитрий Алексеевич пробежался пальцами по пуговицам на пиджаке, поочередно освобождая их из петелек. С первоначального раза у него не получалось зацепиться ногтями за петлю, поэтому учитель нервно закусывал губы, сдерживая порыв эмоций и желание высказаться немного неприличными выражениями. Весь он, напряженный и скрытый от моего любопытства, не подавал ни звука, намекая, что сегодня он явно не в настроении обсуждать последние печальные события нашей жизни.

Я подошла к нему вплотную, перехватила руки учителя и опустила их вниз. Сама же, упираясь ладонями в его грудь, привстала на носочки и нежно соприкоснулась носом с его щекой, и она так приятно колола кожу, эта соблазнительная небритость, мужественная растительность на его лице сводила меня с ума и приводила тело в состояние легкого опьянения, голова кружилась, а рассудок помутнялся.

Мягкие пальцы сомкнулись у меня за спиной в замочек, и Дмитрий ненавязчиво скользнул ниже талии, оставляя теплые ладони обжигать своими острыми прикосновениями мою кожу на ягодицах. И никаких намеков на сексуальное объединение здесь не проявлялось. Он лишь захотел быть ближе, интимно ближе.

- Спасибо, что взял меня к себе домой, - признательно прошептала я. Дима не побоялся прижаться ко мне сильнее, я притиснулась к нему в ответ. От таких мощных объятий я начинала задыхаться, и не потому, что он сильно сжал меня, а потому, что испытывать в одну секунду целый водоворот эмоций невозможно спокойно. Ради таких объятий я готова умереть.

- Разве я могу тебя оставить, а, малышка? – с усмешкой произнес он.

- Я думала, ты заставишь меня остаться дома, - призналась я искренне. – Было неожиданно, что ты осмелишься поспорить с моей матерью, причем ради меня.

- Я спорил ради нас обоих, - Дмитрий улыбнулся и нехотя отстранил меня от себя, медленно продолжая раздеваться и освобождать себя от жарких объятий толстых тканей. – Наши отношения оскорбили. Я лишь их, если не защитил, но показал, что мне не равнодушно.

- Ты такой разный… - Я избавилась от толстовки, намереваясь переодеться в ночную рубашку.

- В смысле?

- Наша первая встреча, помнишь? – Дима, услышав это, заметно помутнел, но потом на лице расползлась подозрительно хитрая улыбка. – Ты тогда показался мне недоношенным ребенком, жертвой экспериментов, изгоем общества, но только не человеком, к которому я так привяжусь. А сейчас ты такой нежный, добрый и отзывчивый.

- А ты мне показалась скучной зубрилой, живущей только в своем подсознании врединой. – Я качнула головой, мол, обиделась, однако сразу же улыбнулась. – Хотя, ничего не изменилось с тех пор.

- Эй! – Первое, что попалось под руку – моя толстовка, которую я секундами ранее сняла с себя. Бросив в него элемент одежды и, попав прямо в лицо, я натянула на себя ночную рубашку кораллового оттенка с нескромным вырезом и длинной, еле прикрывающей ягодицы. Дима рассмеялся и сложил мою одежду аккуратно на стуле. Раздетый до нижнего белья, лег на кровать и потянул меня за руку за собой.

- Что будет дальше? – озабоченно спросила я. Не покидало меня беспокойство, что после сегодняшнего скандала с моей мамой нас с Димой не покинет череда неудач, а, с обратной стороны, возрастет в несколько раз. Будто этот негатив скопился в ком-то из нас, и так как мы с учителем близки, один передает черные эмоции другому. Пока кто-то из нас не потушит костер разочарований в себе, не оклемается другой.

- Задай себе этот вопрос и ответь на него сама же, - сказал он строго. Я в темноте видела блеск его глаз, и в последнее время, невзирая на столь огорчающие обстоятельства, они оживали, становились ярче, и этот озорной огонек не исчезал в них, волна несчастий не потушила его и не потушит.

- Но все против нас и…

- Я повторюсь: всё будет так, как хочешь ты, и как хочу я. Наплюй на всех, Юля. – Я примостилась на его плече, и это необъяснимое чувство, считать, сколько ударов проделывает его сердце, настолько мощных, что у меня как на записи стоит в ушах это тихое, но ласкающее слух «тук-тук-тук, тук-тук-тук». – Как я тебя учил, малышка? – Дмитрий Алексеевич наматывал короткие пряди моих волос на палец, закручивая в пружинку, а потом резко отпускал обратно, немного спутывая волосы. Он обожает так делать, поначалу я раздражалась, однако теперь готова отдать все ценности, только бы он делал так каждый вечер.

- Учил жить не по людским правилам, чьим-то принципам, чужому нраву. Учил жить собственными эмоциями и отворачиваться от людского унижения, непонимания, оскорбления. Учил отдаваться чувствам, даже тогда, когда для остальных такие чувства считаются ненормальностью. Учил жить так, чтобы было, что перематывать в голове перед сном. Чтобы были яркие воспоминания, а не отрывки унылого прошлого.

- Я, конечно, говорил всё это, но не так красочно, как ты, - коротко усмехнулся Дима. – Это радует. Спи спокойно, потому что, пока ты чего-то желаешь всей душой, другие, противники твоей мечты, тебе не помеха.

- Я люблю тебя.

Его молчание – это как удар, очередной, в спину. Да что там, в спину? Сразу в грудную клетку! Сколько раз я признавалась ему в любви, причем обдуманной и обоснованной! Мне не стоит задумываться и искать «за и против», «люблю или влюбленность». Я знаю точно, что люблю, иначе не гналась бы за проблемами, которые возникают из-за наших отношений. А Дима ни разу не сказал мне того же. Хотя как ценны для меня эти три банальных слова, которые принесли столько жертв людскому доверию и правдоподобным чувствам. Сколько раз эти заветные слова, мечту всех девушек на планете, использовали как крючок для наживки наивной рыбешки, которая всего лишь желала есть. А получалось наоборот – ели её.

Вы знаете, что такое обида на весь мир? Вспомнила просмотренный фильм недавно вечером, настоящий ужастик с лужами крови и окровавленными, высохшими и затвердевшими, как почерствевший хлеб, трупами. Я ощущаю себя таким же неживым, неподвижным существом. Это когда не к кому обратиться, когда вокруг полно человек, которые, казалось бы, всегда готовы подставить своё дружеское плечо под водопад твоих эмоций и несдержанных капель слёз. Это когда рядом семья, и ты живешь в достатке, но ты лишен другого, более важного в жизни, чем деньги, материальная обеспеченность и крыша над головой – это искренняя, простосердечная забота. И ты не знаешь, куда двигаться дальше. Будто специальный механизм скрытно устроен в твоем теле и клешнями прицепился к каждому уголку сердца, и тянет, тянет с неестественной быстротой, постепенно вытаскивая последние красочные эмоции, частички надежды, и даже захватывает с собой осколки, колючие и ломкие, от твоей рассыпавшейся души.

Утром меня разбудил Дима, в отдельном случае, будить меня не стоило, так как я не сомкнула глаз на протяжении всей этой мутной, тусклой и нависшей надо мной ночью, что грубо давила на глаза беспросветной мглой. Почему-то в такие часы, когда нормальные люди нежатся в кровати и крепко спят, я чувствую себя некомфортно; теплые простыни мне кажутся ледяными металлическими поверхностями, которыми беспощадно накрыли мое тело и заставили лежать в одном положении, не отрывая взгляда от невзрачного потолка, по которому озорными узорами прыгали проблески от уличных фонарей.

- Мы что, идем в школу? – Приподнявшись на локтях, я, еще слеповатая после сна, закисшими глазами наблюдала, как Дмитрий Алексеевич, с ухоженными, зачесанными волосами и светлой чистой улыбкой натягивает на себя костюмные брюки, затем слегка измятую рубашку голубого оттенка, и завершает образ черным жилетом без рукавов на шести передних изящных пуговицах.

- Да, - раздраженно сказал он. - А ты думала, живи у своего преподавателя, да значит и безделье, welcome?

- Нет, - отрезала я.

- Собирайся тогда, вместе доберемся. Я на машине подвезу, - потряс он связкой ключей и, стащив с меня одеяло на пол, легонько толкнул с кровати. – Давай, Юля!

- Можно, я ко второму уроку? – стыдливо опустила голову я. – Всю ночь не спала.