Учитель (СИ)

- Что же ты делала? – приподнял бровь Дима.

- Думала. О нас и… - Он перебил:

- Жду ко второму уроку. Не смей опаздывать, у тебя литература.

Я кивнула, а он, поспешно бросая в деловой чемодан какие-то файлы с документами, скрылся в дверях коридора. В голове мелькнула мысль спросить, что же ответила ему мама после вчерашнего вечернего неразрешимого скандала. Вскочив с постели, я, растрепанная и вспотевшая, догнала его в прихожей до того, как учитель прикрывал за собой дверь.

- Что сказала Валентина Степановна по поводу моего ночного визита к вам? – осторожно спросила я. Лицо учителя не выражало совершенных искренних эмоций, коих мне так стало не хватать в прошедшее время последних непростых дней.

- Ничего, - усмехнулся он ядовито. – Мама обиделась, ушла ранним утром в школу. Оставила на столе мне записку. Держи, - протянув с той же сумасшедшей улыбкой мне скомканный лист бумаги, Дмитрий открыл дверь и выскочил на лестничную клетку.

- Дим! – крикнула я.

Он молча развернулся ко мне с непонимающим видом. Я расстроенно поджала губы и молодой человек, среагировав, приблизился ко мне, его губы мягко легки на мои губы, и, так простояв, соприкасаясь со мной около пяти секунд, мужчина исчез в темноте подъезда. Я улыбнулась и приложила подушечку пальца к месту, которое горело даже после такого невинного, молниеносного прикосновения.

«Ты поступил не как сын, а как предатель. Я глубоко расстроена в твоей неискренности. Для тебя глупость скрыть отношения с девушкой, но для меня не глупость узнать, что она твоя ученица. Ты знаешь, как я взаимна с твоим мнением, и в любом случае я бы приняла твой выбор. Но теперь я огорчена в собственном сыне. О каком доверии идет речь, когда ты столько времени обманывал родную мать?

Пускай Юлия живет у нас, я не против этого. Делай так, как хочешь сам. Отныне я не буду влезать в твою жизнь, и проблемы, касающиеся твоих совершенных необдуманных поступков, меня боле не касаются.

Мама».

Слезы потекли из глаз. С одной стороны, я благодарна Диме за то, что он сохранил наш секрет в строжайшей тайне, но с другой, его обман матери привел меня в тупик. Если у них действительно такие доверительные отношения, он мог побеседовать и договориться со мной, и мы бы вместе пришли к выводу, рассказывать ей о нас или нет. Я никогда не могла подумать, что эта новость оскорбит ее чувства к сыну. Мне печально знать, что я послужила причиной их ссоры, хотя по рассказам Димы о маме осознавала, насколько они близки, как друзья, как семья, как сын и мать – всё в одном.

Я, выгладив лист пальцами и спрятав его в свой ежедневник, поспешила в душ, намереваясь быстро привести себя в порядок, позавтракать и отправиться в школу. «Я поговорю с его матерью сама, если он не хочет этого делать, - подумала я, собираясь. – Я не хочу, чтобы она страдала из-за нашей глупости».

***

На урок я опоздала, невзирая на то, что Дмитрий Алексеевич пригрозил мне четверкой в четверти, а четыре по литературе для меня – ну, возможно, унизительно, если не просто обидно. Постучавшись скромно в дверь, я, услышав сердитое «Войдите», сделала шаг в кабинет и замерла, прилипнув к полу, на месте.

- Хм, - Дмитрий Алексеевич поправил очки на переносице, странно, что он их нашел в своем хламе и вечно неубранном шкафу. – Кто там опаздывает? – Он угрюмо посмотрел на меня. – Крылова! А я-то думал, что ты заблудилась, или у тебя будильник сломался? Помнится мне, что тебя будят обычно в семь часов утра, - возмущенно произнес учитель, - а сейчас уже десять двадцать семь, почти конец второго урока.

- Извините меня, пожалуйста. Я поздно проснулась. Ночью мучила бессонница.

- Проходи, - жестом приказал он. – Садись к Мише.

Грубость Павленко меня не поражала, что вы. В школе он всегда так себя вел, показывая всем ученикам, что я такая же, как и все, в его глазах. Многие подразумевали нас во лжи, девочки полагали, судя по их взглядам, что между нами с учителем что-то есть. Дмитрий решил скрыть эту информацию ото всех, а дабы отогнать лишние подозрения и на несколько километров отдалить от себя ревнивых учениц, которые хотели бы оказаться на моем месте, он стал подшучивать надо мной, пошло шутить, подкалывать, худшим словом выразить – стебать, как и всех остальных. Впрочем, так он делал при нашей первой встрече, так что мне свыкнуться не прибавило труда. Мне это казалось даже забавным.

Миша, он же самый скромный мальчишка нашего класса, оглядывался по сторонам и искал кого-то, нахмурившись и сосредоточившись на поисках. Я, заметив его возбужденность, толкнула парня в левый бок, и он дернулся, будто натянутая пружина, испугавшись моей резкости.

- Гогунский, кого высматриваешь? – усмехнулась я. – Чего такой напряженный, а?

- Да Кирилл свалил с литературы, и в руках какой-то пакетик он нес. Подозрительный он сегодня, - почесав себя за ухом, он громко кашлянул, настораживая меня своим поведением.

- В смысле? – переспросила я.

- Не знаю, - пожал плечами одноклассник. - Как вспомнил, что литература у нас следующим уроком, начал смеяться, будто с катушек съехал, и выбежал из кабинета, схватив рюкзак.

Еще с утра меня беспокоило странное жжение в груди. Полагала я, что изжога, однако я теперь называю это чувство тревогой. Быть может, организм предупреждал меня неприятными ощущениями о предстоящей опасности?

Я хотела поднять руку, чтобы отпроситься в дамскую комнату и найти Кирилла. Я знала, нет, была на сто процентов уверена, что этот бесчувственный эгоист что-то затеял против меня и против Дмитрия Алексеевича. У нас достаточно проблем, так что любым способом я обязана была остановить Кирилла, который лезет не в свое дело и портит наши жизни своими грязными помыслами.

- Ого-о, - простонал учитель. Он посмотрел в окно, и, чтобы разглядеть увиденное лучше, встал со своего места и вплотную подошел к подоконнику. – Сколько скорой помощи подъехало к нашей школе. Кому-то плохо, - огорченно прошептал преподаватель, задвигая черно-красные шторы, чтобы солнце не слепило нам глаза. – Пишите, пишите, - успокоил нас он. – Всё нормально.

Через несколько минут за дверью пронеслись чьи-то озабоченные крики, ребята носились по коридорам и что-то бурно обсуждали. По времени до конца урока оставалось приблизительно восемнадцать минут, так что их не могли выпустить из кабинетов без уважительной причины. Дмитрий открыл дверь, чтобы сделать им замечание, но его буквально сбила с ног завуч, забежавшая в кабинет, и, запыхавшаяся, она пыталась перебороть бешеное дыхание и проговорила лишь короткие слова, заставившие Диму пулей вылететь из кабинета и сбить женщину с ног:

- Там директриса! У нее сердечный приступ, ее срочно гостопелезировали!

Я мигом вскочила из-за парты, не объяснив ничего Мише, даже вещи оставила там, и плевать, что сейчас все полезут в сумку, чтобы полазать в моем телефоне! Во мне разжигало равнодушие в тот момент абсолютно всё, что не касается матери Дмитрия Алексеевича и его самого. Знала я, же неспроста жжет в груди… Это болела душа.

- Где директриса? – истошно закричала я, сдерживая слезы, когда увидела преподавательницу по изобразительному искусству, охающую и ахающую, что так печально получилось с Валентиной Степановной.

- Ее на носилках вынесли на улицу!

Я без благодарности за информацию побежала вниз по лестнице, желая успеть догнать Диму и подарить ему свою поддержку. Ноги сами по себе сбивали с пути, словно меня от колен до самых пят скрутили тугими узлами. На щеках засыхали слезы. Как же нехорошо получилось. Как же жестока судьба. Как же будет винить себя Дмитрий, что не оказался в этот момент рядом с ней, как же он будет себя ненавидеть за то, что обидел ее и, в силу своей гордости, не извинился перед самым родным ему человеком, который остался в живых после всех жизненных трагедий!

Уговорив охранника выпустить меня из здания, я вышла на улицу. От увиденного у меня сильнее защипало в глазах, хотя я надеялась, что слезы закончились, иначе, сколько литров я успела выплакать за эту ночь и за то мгновение, пока бежала по лестнице?