Учитель (СИ)

Мать Дмитрия лежала бледная, лицо ее скривилось, на губах отразилась застывшая улыбка горечи, полностью отображающая ее сейчашнее состояние. Ее на носилках осторожно занесли в огромную машину скорой помощи, рядом сидел учитель, упав коленями к ней. Он бесконечно осыпал ее сморщившиеся в морщинках руки поцелуями, роняя горькие слезы на ее ладони, недвигающиеся пальцы, окоченевшие от такой страшной напасти. Я прежде не видела его таким отрешенным от мира сего. Будто он и его мать – единственное, что существовало на планете. Будто в тот момент, когда ее сердце почти остановилось, когда она замерла как статуя, упав на холодный паркет, когда она потеряла сознание, ее сын вместе с ней перенесся в другой мир, повесив свою жизнь на тонкий волосок.

- Стойте! – завопила я, останавливая санитаров. Они хотели закрыть задние двери, где сидел Дмитрий. Протолкнувшись кое-как через толпу учеников, я залезла в салон автомобиля и, бросившись учителю на шею, стала рыдать и успокаивать его, хотя он держался и то крепче меня, стараясь всегда оставаться мужчиной в чужих глазах.

- Юля, уходи, - отталкивая меня, убито прошептал он. – Я поеду один.

- Я поеду с тобой!

- Нет, - покачал головой он. – Уходи, пожалуйста.

- Дима, я поеду с тобой и точка. Твоя мать мне дорога, я не могу оставить ее. Пожалуйста, позволь мне быть рядом.

- Крылова! – зарычал он сквозь зубы, показывая лицо, ведь до этого он скрывал его за ладонями. Его кожа покраснела, то ли от гнева, то ли от нахлынувших эмоций, в глазах играла ярость, равносильна тому, какая злость живет в глазах жесткого чудовища. – Уходи, - мягко сказал он. Я молча поцеловала его в щеку и вышла из машины.

- Ее кто-то отравил. Сердце не выдержало мощного лекарственного препарата, - злобно произнес он, когда я повернулась на него. – Я убью его. - По его губам я прочитала эту фразу. Если бы он сказал ее вслух, она бы звучала как смертельный приговор. Я понимала и без лишних выяснений, о ком он говорил…

Сирена скорой помощи, на которой на моих глазах увезли мать Дмитрия, зазвучала как какой-то адский марш в моих ушах, как какое-то предупреждение о напасти, она запела в моей голове как волчий вой. И будто цеплялись за мое сердце заново щипцами, тянули в разные стороны и рвали на части. Я разрыдалась в голос, сжала кулаки и ударила по себе же, шмыгая носом и чувствуя себя униженной в глазах других людей, которые во все глаза наблюдали за тем, как я реагирую на это происшествие.

Да не плевать ли мне, когда они, видя свою директрису в таком плачевном состоянии, фальшиво поскулили, вроде как сыграв роль расстроенных учеников? Они все прогнившие сердца, которым безразлично состояние других! Я развернулась ко всем и, если не зарычала, то закричала на повышенных тонах:

- Чего уставились? Или вам интересно смотреть, как я рыдаю? – Ребята покосились на меня, как на истеричку, и медленно зашагали кто куда: одни разбежались по улице, посчитав, что можно сбежать с уроков, другие вернулись в школу. – Всё, зрелище закончилось! Все свободны! – добавила я. Все разбежались кто куда.

Я почувствовала себя героиней фильма, где всё человечество вымерло, а я осталась единственным живым существом на всей планете. И никакой поддержки, не к кому бежать. Я спрятала свое лицо в ладонях, чтобы никто не видел моих слез. Но кто бы их увидел, если кто-то стер людей с лица земли? Хотя, я не ошиблась. Я уже героиня такого фильма, когда все по-прежнему живы. Люди вымерли давно, даже тогда, когда ступают по этой земле и дышат этим воздухом. Именно люди вымерли, а сейчас на земле живут так, оболочки.

- Юля, - на плечо легла чья-то рука. Я обернулась и встретилась с дьявольским взглядом Кирилла. – Видел, нашу старушку в больницу повезли. Вряд ли она после такого препарата выживет, - рассматривая свои идеально стриженые ногти, наигранно грустно шептал он. – Я сахар заменил кое-каким лекарством, а она и не заметила, - рассмеялся он.

Я не знала, что будет лучше: убить его сразу или выслушать остальную заранее подготовленную речь?!

- Что ты ей подсыпал?! Ты сумасшедший! – схватилась за голову я. – В чем виновата эта добродушная женщина? Она всегда шла тебе на уступки! Как ты мог так с ней поступить!

- Настало возмездие. – Кирилл обнял меня, а я, как кукла, стояла на месте и не могла произнести ни слова. – И скорее я сделал это не от любви к тебе, а от ненависти к Павленко.

Я безжалостно оттолкнула его и ударила по щеке.

- За что ты его так ненавидишь?!

Он прижал ладонь к щеке и поморщился от боли, но через эту самую боль переступил и улыбнулся.

- За тебя, наверное, - ответил он.

- Что за глупости? Сначала ты говоришь, что мстил вовсе не из-за любви ко мне, а теперь заявляешь, что я всему виной.

- Видишь, какая закономерность? – обратился он ко мне с сарказмом. – В любом случае, как бы я не ненавидел его, ты будешь стоять на первом месте причиной моей ненависти к нему. Да, он во многом мне неприятен, но больше всего, потому, что ты выбрала его, а не меня.

- Да ты сумасшедший! Тебя посадят за это, слышишь? – Я подбежала к нему и стала бить кулачками, прибавляя силы, желая сделать ему больно если не душевно, – когда души у него нет! - то физически! – Она может умереть из-за твоей ненависти! Господи, - я срывалась на дикий рев, потому что не умела сдерживать эмоций, - да тебе в больницу надо лечиться! Тебя необходимо изолировать от общества!

- Ничего мне не будет, во-первых, потому что мою вину никто не докажет, - по-хамски улыбнулся он. – Ты знаешь, что мой отец – главная мафия нашего города? Одно его слово, и я на свободе, это - во-вторых. В третьих, - он коснулся моего плеча, - мой отец может устроить маму Дмитрия Алексеевича в больницу в Германии, там ее сразу поставят на ноги. Но для этого требуется подписать контракт со мной, некая договоренность, оплата, но не деньгами.

Он рукой пробрался под мою рубашку, скользя ладонью по животу. Сердце рвалось, кидалось по грудной клетке так, что я надеялась не задохнуться от бешеного биения где-то внутри!

- Отстань! – я отпрыгнула от него, как испуганное насекомое. – Господи, отстань же ты от меня и от него… - Я не дождалась, когда он что-то вновь съязвит, своей едкостью обожжет меня, когда уже некуда лить этот жгучий яд! Я развернулась и побежала по дороге, благо, до больницы, куда повезли мать Димы – адрес я услышала, когда завуч разговаривала с санитарами, - оставалось меньше трех километров.

***

Я шла по коридору в больничном халате. Вокруг носились медсестры, медбратья, врачи, и не замечали меня, относя меня к общему списку пациентов или родственников, навещающих больных. Я шла к палате тридцать пять, где положили мать Дмитрия и ввели ее в искусственную кому. Заявленной какой-то медсестрой повергло меня в шок: «Стоимость лечения и наисложнейшей, но обязательной для выздоровления пациентки операции для Валентины Степановны Крыловой составляет сумму в районе трехстах тысяч рублей. К сожалению, без оплаты мы не можем приступить к операции. В случае неоплаты мы переводим Павленко Валентину в другую, более доступную больницу, хотя не гарантируем, что там сделают всё качественно».

Скажите, разве это люди? Они потонули в этих деньгах! Деньги – это зло, деньги придумал сам Дьявол, чтобы ссорить людей, чтобы лишать человека чувств и эмоций, каких-то действительно сердечных ощущений, сочувствия и скорби! Они ради лишних сотен тысяч, пустых бумаг, готовы жертвовать чужой жизнью! Они ввели мать Дмитрия в искусственную кому, когда она нуждается в операции, пока есть шанс спасти ее судьбу. Но врачи против помощи, им же не заплатили.

Я устала плакать, правда. Наскучивает не прятать салфетки обратно в сумочку, а идти по улице и вытирать размазанную тушь, используя одну за другой. Я разрыдалась вновь, ведь осознавала, что на зарплату учителя, да и зарплату Дмитрия в тату-салоне он не накопит данной суммы быстро, хотя это просто необходимо сделать сейчас!

В коридоре, подходя ближе к палате, я услышала чей-то спор. По голосам один мне показался очень знакомым. Нет, я узнала своего учителя в нем. Я не стала вмешиваться, спряталась лишь за стеной, наблюдая за ними. Второй мужчина, собеседник учителя, облаченный в белоснежный халат, строго смотрел на Диму и повторял монотонно: