Осколки (СИ)

— Не жалеешь, что уехала из Нью-Йорка?

— Неа, — прозвучало весьма искренне. Но Кэлен все же чуть забежала вперед, заглянула Мэйсон в лицо:

— Разве там не лучше? Тут у нас ведь… хм… довольно провинциально…

— Ну и что, — пожала плечами. — Разве в этом дело? Если честно, я этого и не замечаю. И, как по мне, здесь лучше, чем в Большом яблоке.

— Серьезно? И чем же?

Мэйсон глянула на неё, как на непроходимую дуру, — с недоумением и снисходительной жалостью:

— Здесь есть ты, Амнелл.

— О… — от изумления Кэлен, кажется, не только дар речи потеряла, но и английский алфавит забыла. И замолчала. Напрочь. Впрочем, Мэйсон, похоже, ответа и не ждала. Просто пошла дальше — чуть сильнее сжав пальцы Кэлен, чуть приподняв лицо, подставляя его солнцу, щурясь, словно сытая разомлевшая кошка. А Кэлен, двигаясь рядом, косилась на нее украдкой и мучительно гадала: можно ли последнюю фразу Мэйсон считать… хм… да ладно, что уж там! — признанием в любви? Или это все же была шутка, тонкая издевка? С неё, с чертовой Мэйсон, станется…

В «Лондонском гриле» — небольшом, двухэтажном, очень уютном и аутентичном: он просто пропитан был духом старой Англии — устроились на застекленной веранде, за круглым столиком в углу. Вообще-то, столик был на четверых, но поскольку время ланча давно миновало, а обеда, как такового, еще не наступило, в ресторане было пусто, и занять приглянувшийся столик — пусть и с излишним количеством мест — ничего не мешало. Мэйсон снова удивила Кэлен: отчего-то села не напротив, а рядом, да еще и стул придвинула почти неприлично близко. Но вопросов Кэлен задавать не стала. Зачем? Ей, Кэлен, понравилось, как села Мэйсон. А вот причина, по которой она это сделала — и которую вряд ли станет скрывать, если Кэлен поинтересуется, она ведь, Мэйсон-то, честная и прямолинейная же, ну! — причина Кэлен может и не понравиться. Лучше уж придумать свою. Такую, которая её, Кэлен, устроит. Категорически. Например, что Мэйсон приятно прижимать под столом бедро к бедру Кэлен. Это ведь правда, иначе Мэйсон не прижимала бы, не так ли?

Едва, приняв у них заказ, удалился официант, Мэйсон достала блокнот, ручку, последнюю тут же сунула в рот, принялась покусывать. Покосилась на Кэлен:

— Обсудим линию допроса?

— Зачем? — думать о работе не хотелось, категорически. Хотелось наслаждаться солнечным деньком за огромными — от пола до потолка — окнами веранды, близостью Мэйсон и… своими мечтами. О ней же. Нет, детектив Амнелл внутри Кэлен попытался напомнить об ответственности, воззвать к совести. Детективу Амнелл было очень ласково, но твердо предложено заткнуться и отдохнуть. Дабы Кэлен, просто Кэлен, молодая, весьма привлекательная — по мнению многих, да, — женщина, влюбленная, и сейчас, вот прямо в это самое мгновение абсолютно, категорически счастливая, могла продолжать наслаждаться. А чтобы этому наслаждению уже вообще ничто не мешало — и никто, кстати, - она, Кэлен, и Мэйсон сообщила: — Я надеялась, ты сама проведешь допрос. По-моему, тебе в этом нет равных. Да и Картер тебя боится до чертиков. А я просто рядом посижу. Ну, если понадобится, побуду хорошим копом.

— Хм, — Мэйсон глянула недоверчиво, но спорить не стала. — Ладно, напарник, заметано, — убрала блокнот и ручку во внутренний карман куртки. — О чем тогда поговорим?

— Поговорим? — Кэлен удивилась. В который раз за последние пару часов?

— Ну… я слышала, девушкам нравится, когда их… как это? А, да — развлекают беседой.

— Что? — Кэлен буквально подавилась изумлением. Снова пригляделась – не издевается ли? Нет, сидит серьезная такая и... даже как будто волнуется, надо же! Кэлен прыснула, задавила смех: — Учишься ухаживать, Мэйсон?

— Типа того, — откликнулась тоже серьезно. Очень. Просто совершенно, абсолютно серьезно. И посмотрела на Кэлен — невыносимо трогательная в этой своей серьезности, заставляя её Кэлен, плавиться от нежности. И — старательно сдерживать улыбку:

— Тогда давай поговорим. Мммм… сегодня у тебя в пять утра будильник зазвонил?

— Да, — теперь удивилась Мэйсон. Не ожидала она такого вопроса, понятно же, ну.

— Всегда встаешь в пять?

— Да, — все еще недоуменно, не понимая, к чему Кэлен клонит.

— А зачем? Ты ведь в семь из дома выходишь? Что ты делаешь целых два часа?

— Ну… — улыбнулась, довольно смущенно. И, кажется, расслабилась. — Не люблю суету по утрам. Так что просто собираюсь… очень медленно собираюсь. В свое удовольствие, — Мэйсон бросила на Кэлен быстрый взгляд, затем, нахмурившись, уставилась в стол, забарабанила по поверхности пальцами: — Когда я... росла… у нас на пробуждение, подъем и сборы было семь минут. Тех, кто не успевал — наказывали…

— Почему семь? — только и смогла спросить Кэлен, растерявшись оттого, что Мэйсон вдруг заговорила о своем детстве.

— Не знаю, — снова дробь по столешнице. — Какая-то воспитательная концепция… Так что, как только я стала взрослой и начала жить одна, решила, что буду собираться по утрам очень неторопливо… столько, сколько захочу. Постепенно поняла, два часа — самое то.

— Мэйсон… — Кэлен накрыла её руку своей. — Мне так жаль. Что за ужасное детство у тебя было? Семь минут, боже мой…

— Да ладно, — она еще больше помрачнела, кажется, рассердилась. — Было и было. Прошло. Не люблю об этом говорить. Сама не знаю, зачем сейчас… вылетело. Вечно меня тебе исповедаться тянет, Амнелл. Но я не хочу говорить о детстве.

— Конечно, — Кэлен погладила её руку. — Не хочешь — будем. Но все же, Мэйсон, что ты делаешь в эти два часа? Валяешься в кровати и наслаждаешься жизнью?

— Неет, — бросила на Кэлен благодарный взгляд, даже улыбнулась слегка. И – да, точно — снова начала расслабляться. Положила другую руку на спинку стула Кэлен: — Пью кофе пару раз за утро, читаю новости, иногда смотрю смешные ролики на ютубе, пою в дУше, завтракаю…

— Что ты в душе? — у Кэлен засветились глаза, она подалась к Мэйсон, азартно всматриваясь в лицо.

— Что? — в зеленых глазах мелькнул испуг. Мелькнул — и погас, задернувшись, словно шторкой, знакомым пристальным, хищным взглядом: — Моюсь я в душе, Амнелл. Моюсь. Долго. Просто стою под водой и балдею.

— Ага, да, — губы Кэлен поползли в улыбку. Коварную и неудержимую. — Мэйсон, я должна это услышать.

— Даже не надейся, — слегка отстранилась, застывая, каменея лицом. — При тебе я петь не буду!

— Почему? — у Кэлен даже голос охрип, завибрировал возбужденно… и возбуждающе. Мэйсон облизала губы. И упрямо поджала их:

— Потому.

— Стесняешься, Мэйсон?

— Типа того.

— Мэйсон, — Кэлен ухватила ее за рубашку под самым воротничком, потянула к себе, медленно, легонько пока еще. — Я все равно это услышу…

— Нет. Никогда.

— Услышу, Мэйсон, услышу.

— Нет.

— Да, — и еще подтянула её к себе.

— Нет… Черт… Ты все-таки стерва, Амнелл, да?

— Да, — улыбнулась особенно коварно — и ослепительно, нацеливаясь на её губы. Приблизилась, обжигая их дыханием, уже почти касаясь…

— Пожалуйста, ваш заказ, леди, — они синхронно вздрогнули. Замерли. Медленно повернули лица и уставились на цветущего невыносимо приветливой улыбкой официанта. Кажется, никого и никогда в своей жизни Кэлен не ненавидела так, как сейчас этого ни в чем не повинного парнишку… Она вздохнула, медленно снимая руку с воротника Мэйсон, выдавила улыбку:

— Спасибо...

За двое суток, проведенных в камере, Саймон Картер постарел лет на двадцать. Из холеного сытого красавчика он превратился в сломленную, трясущуюся, вздрагивающую от каждого резкого звука развалину. И это несмотря на то, что его — по настоянию прокурора — определили в одиночку. Просто обвинению, как и копам, очень хотелось, чтобы Картер дожил до суда, — а педофилов и детоубийц, как известно, не любят во всех тюрьмах мира… Впрочем, Кэлен показалось, что раздавлен Картер был не столько заключением, сколько чувством вины. А значит, вряд ли станет запираться. И возиться долго не придется, чуть нажать — и расколется. Кэлен даже поделилась своими выводами с Мэйсон, однако напарница отчего-то сомневалась: