Осколки (СИ)

— Эй, Амнелл, ты чего? Расстроилась? — голос чертовой Мэйсон — и это, судя по всему, тоже уже становится традицией — выдернул Кэлен из размышлений.

— Что? Почему? Ты о чем?

— Понятно, — Мэйсон усмехнулась. — Ладно, докладываю обстановку. Во-первых, мы приехали и снова стоим у дома. Минут пять. Сладкая, с тобой точно все в порядке?

— Д-да… — Кэлен огляделась: действительно, оказывается, хаос в голове не помешал ей не только благополучно доставить их на место, но и припарковаться — на автопилоте, не иначе, — на Честнат-стрит. Поразительно! — Я задумалась просто…

— Понятно. А я решила, ты расстроилась.

— Почему?

— Из-за подражателя.

— А что с ним?

— Так, — Мэйсон чуть склонила голову вправо, глянула пристально, изучающе. — У меня такое чувство, Амнелл, что задумалась ты не о деле…

— Ммм… нет, не о деле. Прости.

— Было б за что, — Мэйсон пожала плечами. — Как по мне, так рабочие вопросы вообще домой тащить не стоит. Правда, я сомневаюсь, что у двух копов, живущих вместе и работающих над одним делом, это получится, но… можем попробовать.

— Что попробовать? — Кэлен — да что ж такое, а? — словно бы никак не могла проснуться до конца. — Жить вместе?

— И это тоже, — согласилась Мэйсон, снова выбив шаткую почву реальности из-под ног Кэлен. Кэлен натурально зависла, уставившись на нее, не мигая, растеряв слова, мысли… пожалуй, и чувства — они тоже как-то перемешались, запутались, Кэлен не могла разобраться в них. Ведь Мэйсон предложила сейчас то, к чему она, Кэлен, стремилась. Именно то, что она хотела — хотела же, да? И значит что? Правильно, должна обрадоваться. Добилась же своего, ну! Но радости отчего-то не было, и Кэлен снова, в который раз уже! — не понимала сама себя. Ибо не было не только радости, кажется, не было ничего вообще… кроме внезапно навалившейся обессиливающей усталости.

Да, точно. Она устала. За эту сумасшедшую, напряженную неделю она вымоталась, истощилась физически, еще больше — морально. Вот, вот оно, да. Сейчас она чувствовала себя, словно стайер, бросивший все, все свои силы — без остатка — чтобы преодолеть дистанцию, чтобы первым прийти к финишу, победить. Она, Кэлен, победила в этом — на самом-то деле, коротком — «забеге». И, кажется, слегка надорвалась… Кэлен вздохнула, выдавила слабую улыбку:

— Что-то я устала, Мэйсон. Давай потом поговорим? Просто если сейчас я не приму душ и не упаду куда-нибудь после этого, я умру.

— Нет. Никаких смертей, — очень серьезно откликнулась Мэйсон. — Это совершенно неприемлемо. Я только начала привыкать к работе с напарником, — она усмехнулась, открыла дверь автомобиля: — Так что пойдем, сладкая. Ополоснем тебя и уроним, — и выскочила из машины, проигнорировав возмущенное «Эээй!».

Ночь

— Мне показалось, или ты предложила мне жить с тобой? — Кэлен, в футболке и шортах Мэйсон, сидела на кухонном столе, болтала ногами и наслаждалась крепким горячим — просто обжигающим! — ристретто с двойными сливками.

После почти часа в душе, куда Мэйсон любезно пустила её первой — и даже не настаивала на своей компании, надо же! — Кэлен посвежела, взбодрилась, да что там, ожила! Теплая вода смыла не только усталость, но и мучительную рефлексию, которой Кэлен поначалу все же отдалась — минут на двадцать, не меньше. И даже — ужас, категорический же! — всплакнула от невыносимости собственного бытия.

С чего, кстати, это её унылое безобразие началось-то? А, вот: только она, Кэлен, задвинула за собой дверь в душевую кабину, как снаружи раздался голос Мэйсон:

— Амнелл, это я не, не пугайся. Принесла тебе переодеться. На потом.

Кэлен фыркнула: ну надо же, какая забота, с ума сойти! А на душе потеплело. В груди родилась и начала медленно, но верно, прорастать нежность. Вот совершенно невозможная — да и не нужная, черт возьми! — нежность к чертовой Мэйсон. И это в то время, когда она, Кэлен, собиралась помечтать о Каре! Помечтать, представить, как будет рассказывать ей о событиях дня, жаловаться на бесполезную, пустую поездку — и утешаться, согреваться в любимых солнечных глазах, укутываться в теплые объятия мягких рук, таять от прикосновений нежных вкусных губ… Да, Кэлен настроилась мечтать о Каре! Она уже начала же даже, ну! А тут — эта чертова Мэйсон со своей нежданной заботой, и ее, Кэлен, нежность — невозможная, неуместная, просто категорически неуместная! И — вновь как обухом по голове: она, Кэлен, не желает отпускать сейчас Мэйсон. Она, Кэлен, кажется, совсем обезумела. Или охренела, что точнее. Ибо она хочет, чтобы появилась Кара — и при этом… осталась Мэйсон. Классно, да? Молодец Кэлен, не стоит на месте, развивается. Вот уже до чего додумалась! Умная же, ну! И совсем, вот просто ни капельки не жадная, да. И даже странного ничего нет, обычная такая, обыденная даже ситуация — хотеть двоих. Одновременно.

При этом Кэлен даже ведь не сразу спросила себя: а что она с ними двумя — одновременно — делать-то будет? Ну, вот если предположить, что две эти разные личности, Кара и Мэйсон, обитают в разных же телах… хотя Кэлен не могла себе представить другое тело ни для одной, ни для второй… все-таки любила-то она именно это тело… а, допустим, они близнецы, да, тогда и тела у них похожие, так ведь? — так вот, если представить, что Кара и Мэйсон — близнецы, и она, Кэлен, получила сегодня вечером обеих… что делать-то стала бы, ну?

Кэлен даже посмеялась над собой. Абсурдная, нелепая, мучительная ситуация… которая теперь — еще мучительнее. Ибо появилось то, чего не было еще сутки, на нет, даже несколько часов назад: необходимость выбора. Если еще сутки, даже несколько часов назад Кэлен совершенно точно, без всяких сомнений, знала, кого она хочет — этой ночью и вообще, всегда, — то теперь… теперь она хотела двоих, а выбрать можно было только одну. Без вариантов. Или Кара, или Мэйсон. Эта безвариантная необходимость выбирать обрушилась на Кэлен бетонной плитой, сминая, придавливая, вгоняя в отчаяние… Вот почему, а? Ну почему она должна выбирать? Почему она, Кэлен, должна решать, кому из них сейчас уйти, а кому — появиться? Разве она имеет на это право? А силы? Разве у нее они есть? Почему, почему, почему она должна это решать? Вот за что ей это? За то, что она… просто любит? И к горлу поднялись слезы, забурлили, заставляя дрожать и кривиться губы, сдавливая грудь, запирая дыхание…

Кэлен попыталась остановить их, вернуть обратно, туда, на дно колодца, из которого они вспенились. Не справилась. Не смогла. Слезы оказались сильнее, победили, прорвались, выплеснулись, смешиваясь с водой из душа, полились нескончаемым — так ей, Кэлен, показалось сначала — потоком. И она перестала сопротивляться им. Отдалась, изливая вместе с ними все накопившееся напряжение. Черт побери, она ведь правда, в самом деле устала! Устала метаться между Карой и Мэйсон, врать, ну ладно, скрывать от одной, успокаивать, уверять в любви и преданности вторую. Устала запрещать себе свои желания - да, да, черт возьми, она хочет Мэйсон! Хочет, и все тут! И наплевать ей, что думает об этом Кара! Нет, не наплевать… на самом деле, совсем не наплевать. И от этого она, Кэлен, тоже устала… Черт побери, она не хочет выбирать! Не желает принимать решения! Может, вообще плюнуть на них, — на обеих на них — на чертову нахальную Мэйсон, на слабую, по сравнению с ней, с Мэйсон, но такую любимую Кару? Плюнуть, уехать домой, не выбирая никого! Пусть сами между собой разбираются, в конце концов. Пусть сами решают, кому и когда быть с ней, с Кэлен. Она тоже хочет быть слабой. Слабой и любимой…

Слезы лились, смешивались с водой, с мыльной пеной, уносились, покружив водоворотом, в отверстие канализационной трубы — и уносили с собой напряжение, муки совести, боль вины, стыд за её, Кэлен, «порочные» желания… А освобождавшееся место заполнялось невесомой легкостью. Кажется, слезы промыли Кэлен и мозг, притормозили, остановили бешеную карусель отчаянных размышлений, успокоили, утихомирили… и вот уже совсем другие мысли потекли — неспешно, плавно. Куда она уедет, зачем? Куда она от этих зеленых глаз — хоть одних, теплых, солнечных, хоть вторых — насмешливых, пристальных… и любимых. Она же, Кэлен, и в тех, и в других тонет. Тонет, захлебывается — и не собирается спасаться, нет. Ей нравится тонуть в этих глазах. Куда она от этих рук? Куда она уедет от этого гибкого, гладкого, горячего тела? Она что, уснет теперь без него? Ага, да. Хватит уже себя обманывать. Не уснет. Куда она от этих губ… Да никуда. Никуда она не поедет, нет. Она останется. Останется и — не будет решать. Не будет выбирать, кому из двоих быть сейчас, кому — потом. Вот так! Она не станет больше подливать Мэйсон снотворное. Пусть все идет, как идет. Пусть… хм… судьба решает. Да.