Останови моё безумие (СИ)

В четверг я всё-таки поехала в галерею с водителем. Я была неблагодарной, но теперь мои картины и мир, нарисованный мной – место, куда я сбегала из реальности, то, что меня всегда спасало, то, что оставалось самым важным на протяжении моей жизни, было вытеснено моими чувствами к брату. Влад стал моим миром, не придуманным, не нарисованным…

Я немного рассеянно принимала похвалы и новые наставления Ларисы и Инны Леонидовны, мельтешения Иржи меня и вовсе раздражали.

- Мира, ну где же ты витаешь? – нестрого пожурила меня Инесса, в то время как пролистывала очередной каталог, даже не удостаивая меня взглядом.

- Нигде, Инна Леонидовна, просто задумалась, – голос выходит усталым и неестественным, я пробегаю глазами модернистическую обстановку кабинета Инессы и проваливаюсь в спинке дивана.

- Дорогая, ты просто умница, на твои картины выстраивается очередь из коллекционеров, ты настоящий талант, и в данный момент меня беспокоит твоё преунылое настроение. Скажи мне, как такое возможно у выдающегося художника как ты, на второй день после открытия первой в твоей жизни выставки? Разве эта не было мечтой всей жизни провинциальной девушки Мирославы? – Она выговорила всю тираду на одном дыхании, наконец, оставив в покое свой журнал, скрестив на гладкой столешнице длинные пальцы и взирая на меня немигающими хищными глазами. Сейчас она выглядела намного старше своего возраста – очень устрашающе, я всё больше вжималась в мягкую спинку дивана, ощущая себя маленькой нашкодившей второклассницей.

- Я просто не привыкла к такому, устала, – отвечаю на её вопросы, разбавленные высокопарными словами.

- Понимаю, милая, понимаю, – сразу же кивает эта женщина, от воспоминаний становится привычно неприятно – после предупреждений Влада о моём здоровье, Инесса всегда соблюдала дистанцию в обращении со мной – и это выглядело неполноценно. Я должна бы сердиться на брата, но даже это у меня получалось плохо, совершенно отвлечённое напоминание о нём, уводило меня в сторону иных ощущений, вызывая беспричинную улыбку.

- Может быть, Влад был прав, и тебе не стоило возвращаться так скоро в галерею? – теперь встревожено заговорила мой галерист.

- Нет. Всё в порядке, я отвлеклась, а вы рассказывали мне о продаже картин, – вернула Инессу на прежнюю тему разговора, не желая пускаться в обсуждения моего здоровья.

Преисполненная энтузиазма, Инга воодушевилась моим настроем, и принялась в разнообразных эпитетах расписывать радужные перспективы, открывающиеся перед моим безоговорочным талантом. Она не скупилась на комплименты мне, привыкшая иметь дело с коммерческой стороной изобразительного искусства, пыталась уговорить меня на ту или иную сделку по продаже ещё одной моей картины. Я улыбалась, где-то внутри грудной клетки, рядом с бесперебойно работающей кровеносной мышцей, взахлёб радуясь своей неожиданной удаче, нет, долгожданному принятию моих работ обществом, некогда составляющих для меня мой собственный скромный мир. Для меня, когда-то давно, да, кажется, что это происходило в далёком прошлом, но, тем не менее, в невозможном быть забытым, прошлом, отчаянно желающей быть полезной и нужной, нуждающейся в справедливой, невыдуманной и не вызванной жалостью ко мне, оценке пусть хотя бы самых близких, родных мне людей, происходящее сейчас является безмерным счастьем, но это не так. Теперь, всё по-другому, возможно я неблагодарна и черства, но почти здоровой, мне не нужна эта мишура хвалебных речей. Возможно поэтому, я обрела своё счастье в единственном человеке, который верил в меня тогда – слабую, больную, ненужную… и сейчас – расцветшую его усилиями и стараниями. Просто, потому что он любит – не жалеет…

- Мира, я думаю, всё-таки, стоит дать интервью для журнала Кэтти, – к окончанию нашего разговора, в котором один из собеседников принимал участие лишь своим материальным присутствием, выдала мне неуёмный галерист Инесса.

- А? – реакция на её предложение была быстрой, но какой-то кретинистической, в последние дни, очень сложно было сосредоточиться на чём-либо, помимо Влада, а упоминание девушки, к которой я ревновала брата, хотя и привело меня в чувство, но этим чувством была неприязнь.

Всё новые и новые открытия совершались во мне, я не могла объяснить себе ревность, бурлящую в крови, к девушке, которую видела единожды, ревность, синусоидально трансформирующуюся в неприязнь и даже ненависть, но я не умела откреститься от этих чувств.

- Катерина – очень талантливый модный журналист, она напишет такую статью, как нам надо, я договорюсь с ней на завтра, встретитесь в не деловой обстановке, побеседуете, она сделает несколько твоих фотографий. Да, в галерею она может заехать позже. Лучше всего, если вы поговорите где-нибудь на природе – в парке, например, такая ненавязчивая беседа двух подруг, – меня передёрнуло на последнем высказывании Инги, хотя я не слушала её уже после слов «встретитесь в деловой обстановке».

- Это обязательно? – попыталась возразить против этой встречи, сказав хоть что-то, пусть прозвучавшее совсем неубедительно.

- Мира! О чём ты думаешь? Всё, что я говорю – это обязательно. Господи, поистине эти художники витают в облаках, но такая бесхарактерность попадается мне впервые, – возмущалась Инга, поднимаясь со своего кресла и покидая кабинет. Видимо, я порядочно постаралась вывести из себя эту твёрдую леди, мои губы расцвели улыбкой от её беззлобных жалоб, на минуту отвлекая от неприятного разговора, но вновь появившись в дверях кабинета, Инесса расстроила меня окончательно:

- Мирочка, завтра в двенадцать дня ты должна быть в городском парке, с Катенькой я договорюсь, она не будет против. Всё. И никаких возражений. – Она скрылась из виду, неосторожно затушив мою слабую улыбку.

Я не могу объяснить своей пунктуальности, но на встречу, вызывающую во мне лишь чувство раздражения, я приехала вовремя, и почему-то я не стала говорить Владу «о своих планах на двенадцать дня». Я не сомневалась в брате, не сомневалась в его любви ко мне, любовь строиться на доверии – полном, безоговорочном доверии.

Вру! Лгу! Обманываю!

Я сомневалась, очень-очень сомневалась, моя необоснованная ничем, кроме как внутренней тревогой, ревность не знала границ. Весь вчерашний вечер я миллион раз порывалась задать единственный правильный вопрос: «Катя. Кто она?». Но не могла, мой язык покрывался ужасными язвами и парализовался – то же сомнение в ответе, разучило меня говорить.

Моя нервозность была понята немедленно, Влад в эту ночь не укрыл нас одним одеялом…

А сейчас, я стояла под тенью многолетней ивы и, переминаясь с ноги на ногу, ждала Катрин.

- Ох, простите меня, вы, наверное, ужасно меня проклинаете за опоздание, – что-то запихивая в свою роскошную, но очень объёмную сумку фисташкового цвета в тон её узкой юбки ниже колена на четыре пальца, припевала девушка, скорым шагом приближаясь ко мне. После благополучного внедрения своих бумаг в закрома сумки, она быстро протянула мне ухоженную руку с длинными наманикюренными ногтями ярко-бордового цвета, и улыбнулась искусственной, но с попыткой на извинение, улыбкой.

- Я пришла совсем недавно, – проявила я благосклонность, и ответила на её несильное пожатие, улыбнуться у меня не получилось.

Её красивое лицо с острыми скулами и резкими, вычерченными чертами, несомненно, привлекало, и было очень соблазнительным. У неё были зелёные глаза с радужкой немного темного оттенка. Она была значительно выше меня ростом, и это смущало меня, тем более что она уверенно держалась на своих высоких каблуках, в то время как мои ноги заплеталась в скромных балетках. Это было неловкое чувство – я откровенно разглядывала стоящую передо мной девушку как никогда и никого ранее, но никак не могла заставить себя не делать этого.

Она начала нашу запланированную, ненастоящую беседу, но я пропустила несколько первых фраз, Катя мило улыбалась мне, когда я всё-таки решила сосредоточиться на интервью, но не стала повторять предыдущих вопросов.