Останови моё безумие (СИ)

Я не знаю, что видит Влад в моих застывших на рисунке глазах, но голос его звучит обеспокоенно:

- Что случилось? Мира, что-то не так?

Я протягиваю ему неудавшийся рисунок и прижимаюсь к его груди. Возглас его восхищения прорезает воздух, но я по-прежнему продолжаю дышать в его рубашку.

- Тебе не нравится ведь? Так? – тихонько спрашивает он, прикасаясь губами к моей макушке. Я киваю, сильнее вцепляясь в него, но ему недостаточно такого ответа,

- Почему? – в его голосе нет настойчивости, он просто знает, что я всё равно откроюсь ему.

- Твои глаза…, – получается слишком тихо и это вынуждает меня повторить, – твои глаза, наши глаза… – он всё понимает по этим коротким и сбивчивым фразам, обнимает меня, крепче, бессильно шепча:

- Ты жалеешь? – эта обречённость в его голосе убивает меня немедленно, но она же и отрезвляет.

- Нет, – голос твёрдый, но я знаю, что не могу его убедить. – Нет, – повторяю, отстраняясь, чтобы смотреть ему в глаза, когда буду говорить ему нечто важное:

- Я люблю тебя, – слёзы неожиданно и без спроса стекают по лицу, застилая глаза, мешая вглядываться в едва заметные тёмные крапинки его глаз. – Люблю, люблю, люблю, – бросаюсь в его руки, тут же оказываясь пойманной в сеть его объятий и нежный шёпот:

- Знаю, моя маленькая, знаю, – он начинает лихорадочно покрывать моё лицо поцелуями, они солёные, пропитанные моими же слезами, и я бесконечно счастлива, и пусть это счастье горькое, всё равно… всё равно.

ВЛАД.

Я упаковал все вещи в сумки и теперь застыл возле не потушенного огня медленно тлеющего костра с выдернутым из альбома листом с запечатлённым на нём моим не улыбающимся лицом. В первые минуты я различил лишь безупречное своё сходство с талантливым изображением, ничего не понимающий в живописи я чувствовал едва уловимую жизнь, пульсирующую в рисунке, но сделанный простым карандашом этот набросок обнажал мои чувства, Мира удивительно точно изобразила наше с ней сходство, и сердце, перекачивающее по моим жилам одну на двоих с ней кровь, заныло. Может быть любовь, которая давала жизнь этому рисунку и была видна только нам двоим, но наше родство было известно всем и это испугало мою малышку. Испугало то, что она сама, своей рукой нарисовала ту грань, которую нам нельзя было нарушать, грань, оставляющую нашу любовь под запретом, грань, которую мы уже перешли и пути назад нет. Сжимая её в объятиях, я понимал, что готов страдать за нас обоих, если буду слышать её настойчивое: «Люблю».

- Пойдём? – спрашивает она совсем рядышком.

А я не могу решиться бросить набросок в огонь – причину её слёз.

- Не надо, – останавливает она меня, задерживая мою руку своими маленькими пальчиками. – Это ничего не изменит.

Я смотрю ей в глаза, в которых мелькает грусть, подавленная решимостью:

- Влад, ты – мой брат, – я содрогаюсь всем своим существом, но она будто не замечает этого, или просто от собственных слов содрогается вместе со мной, но вздохнув, продолжает, – Этого не изменить, но мою любовь тоже… не изменить.

«Лгун! Скажи, в чём ты раскаиваешься? В том, что прошлая ночь исполнила твою мечту или в том, что, не дожидаясь рассвета, ты сомнамбулой готовил вещи для пикника, чтобы побыть вдвоём с Мирой? Или в том, что, как влюблённый по уши подросток, испугался утром её взгляда и тысячу раз отменил все планы, но в самый последний момент всё равно увёз её ото всех? Всё дело в том, что нет в тебе этого раскаяния? Есть пряная горечь, обволакивающая твои чувства к ней, страх ненависти в её глазах, но ты не раскаиваешься. Тебя уже не может остановить то, что она твоя сестра, ты не хочешь забывать об этом или притвориться, что это не так. Нет. Это чувство, напротив, ещё больше опьяняет тебя, потому что родство с ней – ещё одна неразрывная, связывающая вас нить, она заставляет тебя чувствовать несуществующее во вселенной счастье: она ближе к тебе, она твоя…»

Я думал об этом, пока мы в привычном молчании добирались до моей машины, Мира шла чуть поодаль от меня, впереди, я медленнее шагал по её следам, считывая её шаги и наблюдая, как покорно склоняется молодая трава под её ногами. Я загрузил сумки, Мира ждала меня у передней двери, оглядываясь на редкий лес и подёргивая плечами от непривычной прохлады. На миг я залюбовался её хрупкой фигуркой, такая маленькая она вызывала во мне чувство непреодолимой нежности, я, не стараясь, подошёл к ней неслышно, обнимая её со спины, вынуждая вздрогнуть от неожиданности, но она сразу же обмякла в моих руках, теснее прижавшись к моей груди. Где-то далеко спрятавшаяся мысль, но сейчас очень близко проплывшая по поверхности моего сознания – «А что если желание заботиться о ней пересилило бы мою любовь и я по-прежнему оставался для неё только братом?» – теперь не испугала меня, я вдохнул пьянящий запах её волос, прошептав:

- И мою… и мою….

Комментарий к Глава 26 По-моему, получается перебор с романтикой, наверное, пора с ней заканчивать?

====== Глава 27 ======

ВЛАД.

Неделя проходит в сумасшедшем ритме мучительно медленным темпом, я успеваю решить вопросы на фирме подписать сразу несколько важных контрактов по причине вялотекущего времени, но часы, минуты и секунды, отсчёт которых я прослеживаю с маниакальной точностью, проведённые с Мирой ускользают от меня песчинками меж пальцев.

Родители, неожиданно решают вернуться в свой город, чтобы наконец, заняться его капитальным ремонтом, я намеренно умолкаю о том, что никакого ремонта уже не требуется, потому что ещё в начале весны я отправлял туда ремонтную бригаду – Хочу сделать родителям приятный сюрприз или сократить количество людей в доме?

Лиза, как заговорённая, проводит ещё меньше времени в стенах коттеджа, всё больше ссылаясь на несуществующих подруг, у которых остаётся переночевать и я исполняюсь благодарностью к Анатолию.

Я каждую ночь остаюсь у Миры в комнате, приходя к ней поздно ночью после замолкания последних подозрительных шумов в доме и покидая лишь на рассвете, почти не погружаясь в сон за всю ночь.

С той ночи после открытия, между нами больше ничего не происходит – я лишь по-братски целую её в губы, по-братски прижимаю к себе, сокращая несуществующее между нами расстояние до ещё немного допустимых пределов, и по-братски засыпаю в её кровати – рядом, не ближе…

Это кажется недостаточным, но большего не надо, это не воздержание и не отступление, нет, пути назад нет, это лишь не преступление границ воспитания – в этом же доме спят наши с Мирой родители. И теперь, когда наш первый и взаимный голод утолён, что в моём случае является полнейшей чушью, потому что желание с каждым днём становиться нестерпимей, я просто покоряюсь её невысказанному, но читаемому в глазах решению – подождать.

За прошедшие семь дней я повторяю семь тысяч «Прости» – столько же, сколько не могу удержать в себе своё животное «Хочу». Мира прощает.

Наше воссоединение кажется сновидением, что-то внутри меня производит деление клеток, размножая моё счастье – это безумие, которое оказывается для меня единственно правильным выходом, я уже не представляю себе иного. Месяцы и месяцы я пытался излечить не поддающееся лечению сумасшествие собственной сестрой, а теперь мне становится откровением, что я потерял столько времени без тепла её рук, без тепла её улыбки.

Вспоминая сейчас прошлый уезд родителей из города, в памяти всплывает образ Миры в тот, мой пьяный вечер – её ангельский лик, её неземное происхождение. Я влюбился в неё именно тогда, нет, ложь, понял, что люблю её. Теперь я понимаю выражение, мир вертится вокруг одного человека, мир вертится вокруг Миры.

Максим не позволяет себе кратковременной фамильярности со мной, даже после того, как его сестра оказала мне неоценимую услугу, пусть и добавляя в свою копилку талантов имя моей сестры. Макса не было на открытии выставки, но мы на неделе обсудили несколько запомнившихся ему картин, он посетил галерею в отсутствие Миры – заезжал за Ингой, так он сказал мне.