Чипсы (СИ)

-- Арина! Ну что ты несёшь? Лучше расскажи мне о травах, которые провоцируют... это... ну помнишь, ты рассказывала, когда мы увидели на тимофеевке чёрный стручок.

-- Рассказывала, -- согласилась я. - И не на тимофеевке, а на колосе овса. Этот чёрный стручок -- спорынья. Её порошок провоцирует спазмы.

-- Точно! Спазмы внутренних органов, -- прошептала Злата.--Я вспомнила: спазмы внутренних органов. Арина! У тебя есть эта трава?

-- Это не трава.

-- А что?

-- Гриб, гриб-паразит. Злата! Я тебя постараюсь помочь, но дай слово, что ты никому-никому не расскажешь.

-- Даю.

-- Я тебе не верю Злата. Я много страдала из-за тебя.

-- Арина! Я никому не скажу!

Глаза Златы, горячие, с тёмно-синими кругами, смотрели на меня с печалью и тоской, с такой тоской, когда жить не хочется. Я хорошо знала это настроение, мне был знаком этот ужас, когда и больно и обидно до тошноты, и жить не хочется. Я вспомнила, как надо мной издевались на гимнастике, в том числе и Злата...

-- Ты мне поможешь? Ты мне дашь этот гриб?

-- Злата! - я решила её помучить.--Я не договорила. Я не могу тебе дать порошки. Гриб растирают в порошок.

-- Почему?

-- Потому что это яд.

-- Но ты же говорила... Он в таблетках есть.

-- В ампулах. Приготовленных на фабрике под жёстким контролем.

И его не продают в аптеках. Поставки идут в роддома. Спорынья в малых дозах вызывает сокращения и спазмы.

-- У вас тоже контроль. Вон: весы какие на складе. И рецептурно-производственный отдел. Из Владимира к вам приезжают.

-- Я же не врач, и мама моя всего лишь медсестра... Я не могу брать на себя такую ответственность. У меня нет опыта. А маме я даже не могу об этом говорить, не могу проконсультироваться...

-- Нет. Маме ни в коем случае. Тем более твоей. Арина, помоги мне! - убеждала Злата. -- Зачем скажи мне аборт, пусть и мини, когда можно просто выпить порошок.

-- Это не просто выпить. Это яд, понимаешь? Наркотик - называй как хочешь.

-- Любое лекарство - наркотик. Ты сама так говорила.

-- Я говорила, что любое лекарство яд, поэтому его и продают в аптеке.

-- Арина! Пойми! Если моя мама узнает об этом... Весь же город знакомые. Я не собираюсь никуда уезжать как другие. И учиться после школы никуда не пойду. Я в парикмахерской буду. И во Дворце Спорта. Лучшие мастера, лучшая смена, слаженный коллектив и там и там. И мне не нужна подмоченная репутация. Понимаешь: я даже не уверена, что беременная, а всё равно хочу перестраховаться. Меня и так в парикмахерской шпыняют. Они там как языками плести, кости пересчитывать - уши вянут. Туши свет бросай гранату. Женщина, прикинь, ну пожилая, ну бедная. Пришла. Ей надо накрутку на бигуди сделать. Видно руки не поднимаются, там грыжи позвоночные - много болезней. У меня мама всё делает для позвоночника, чтобы такого не произошло... Ноги и позвоночник - мама следит за собой. Ну вот... А тётя Лида злая, не в духе, муж вчера домой не пришёл, она бабуле и говорит: "Я не буду за двести рублей корячиться". Представляешь? Бабуля говорит: в прейскуранте же есть. А тётя Лида гавкает на неё. Молодая и наглая. И все начали разбухать. Мама моя говорит тёте Лиде: "Я в твоём возрасте ничем не брезговала, я в твоём возрасте каждую копейку считала, за полкопейки работала". А тётя Лида огрызается. Я молчу. Я боюсь. Мне же тут работать. Я им всем задницы лижу. Мне ж у них учиться ещё многому! Но не выдержала и бесплатно накрутила эту бабулю. Ну ерунда -- мне не жалко. А эти стервы, мамины подружки, на меня тогда накинулись. "Ты их забалуешь, они тебе на шею сядут, эти старухи. Ты на них ничего не заработаешь. Пусть в другие парикмахерские прутся. У нас в Загоскине с сентября "эконом" появится, вот и иди туда, за пятьдесят рублей сальных мужиков и вонючих дедов стричь". А мама молчит. Тётя Лида стала орать: ты вообще знаешь, какой народ в парикмахерскую прётся? Вонючий! Луком от бОшек несёт. А некоторые ещё маски из яйца делают на три волосИны. Я им говорю: "Голову пойдём помоем, так ещё голову мыть не разрешают. Тебе это надо? Только пришла и уже свои порядки устанавливаешь! Иди в свою гимнастику за три копейки паши!" А я, Арин, просто пожалела женщину. Там и тётя Лида, и тётя Вася, и тётя Неля - они ж меньше ста долларов за стрижку-краску не берут. Вся администрация ихняя. Только когда меня до слёз довели, мама им сказала: "Да заткнитесь вы, капиталистки хреновы, у Кремля работаете, а бога забыли. Всё правильно ты Злата сделала". Они тогда на маму орать, как меня растили, на ноги ставили, пока она в депрессии бухала. Мама расстроилась. Все поссорились - перессорились. Я виновата. Перед всеми в реале на коленях ползала, прощения просила, поклялась на нательном кресте, что больше ни одну бабку бесплатно не накручу. Прикидываешь, если теперь узнают, что я, там, аборт сделала. Каково мне и маме будет? И стыдно, и обидно, что злорадствовать будут. А ведь узнают. Понимаешь?

Злату трясло. Я поняла, что тут ещё что-то, кроме конфликта...

-- Ты любишь его?

-- Д-да, -- глаза Златы стали огромные-преогромные, на пол-лица. - Я понимаю, в отличие от тебя, Арина, что это всё бесперспективно. Но я его люблю. Но я переборю себя. Знаешь: я когда бигуди той старушке накручивала, обо всём забыла. Я думала: какая была молодая эта старушка, как выглядела, что у неё было. И видно, что воспитанная. Наверное, у неё был день рождения. Я постеснялась спросить...

И мне показалось, что это не Дэн, раз "всё бесперспективно"...

-- Но ты же ещё не уверена, так может пронесёт. А, Злат?

Злата сидела на кровати, накрывшись старым колючим клетчатым пледом.

-- А если не пронесёт? Если беременна? Ты же говорила: тут каждый день на счету. Лучше перестраховаться.

-- Хорошо. Если бы сейчас не была Луна на сжатие, я бы не взялась. А так - попробую.

-- Мне кажется, что я беременна.

-- Это ерунда. Это ты гонишь, Злат. Это психология. По идее, Злат, ты ничего пока чувствовать не можешь вообще. Все симптомы появляются не раньше чем на двадцатый день от зачатия. Не может быть так сразу, на следующий день.

-- Я что-то чувствую, -- упиралась Злата. --Знаешь, Арин. Мне какие-то сны странные снятся. Одна надежда на тебя.

В окно бился свет, Злата поднялась, щёлкнула выключателем. При дневном свете вид у неё стал совсем замученный, круги под глазами почернели. И я решила помочь. Может быть зря. Наверное зря. В принципе точно зря. Я никогда больше не буду никому помогать. Но Злата взяла меня на жалость. Действительно - неприятная история в парикмахерской. Они там все улыбчивые и милые, но за деньги друг друга порвать готовы...

-- И потом, Злата, -- я ухватилась за последнюю соломинку. - У тебя же отборочные на Первенство России скоро.

-- И что? - лицо Златы как-то всё посерело, она поняла, о чём я намекаю.

-- Как что? А если допинг-контроль? И у тебя обнаружат алколоиды?

-- Мда? А они входят в список запрещённых?

-- Не знаю. Откуда я-то знаю! Это ты должна знать!

-- Да ничего я не знаю. Не отберусь, так и не отберусь. Это не так важно, как беременность.

-- Ладно. Тогда слушай, если вдруг поймают на допинге. Ты не должна говорит обо мне. Ни в коем случае, понимаешь?

-- А что мне сказать тогда?

-- Скажешь, что тусила в Иголке на футбольном поле, и они дали тебе витаминку. Ты там знаешь на Иголке кого-нибудь?

-- Не всех. Там же наркоманы.

-- Ну вот. Скажешь, что незнакомые. Там промышляют в том числе и ЛСД.

-- А при чём тут ЛСД?

-- Алкалоид спорыньи аналогичен синтетическому алкалоиду ЛСД.

-- Да ты что?!

-- Ну.

-- Ты говоришь "ну" как Дэн.

-- Ну так... С вами пообщаешься, -- улыбнулась я.

-- Ладно, ладно - не зазнавайся, -- вздохнула Злата.

-- После того, как ты скажешь, что тебя угостили на Иголочке, тебя отправят на психиатрическое освидетельствование в отдельное крыло больнички. Знаешь его?