Ничья (СИ)

— Я научу тебя жизни, Елена, — выдыхает он, зажмурившись, — клянусь.

— Ладно, я не думал, что это будет так сложно, — сокрушенно пыхтит Энзо, пытаясь открыть дверь ванной. — Елена, если ты упадешь, я не буду собирать тебя по частям!

— Я справлюсь! — отзывается она в ответ и оглядывает огромную, нереально чистую ванную. Кафель, мрамор, зеркала, полотенца, позолоченные, блестящие краны… Она кажется себе слишком грязной для этого места, ей становится жутко, когда она видит ванную, в которой, по ее мнению, могли бы уместиться минимум три взрослых. — Или нет… — добавляет девочка уже тише и медленно проводит рукой по гладкому краю ванной.

— Елена, — слышится из-за двери, — послушай, я не говорю, что хочу тебя мыть. Позволь мне помочь тебе хотя бы с волосами, а пока ты будешь принимать душ, я постою рядом, чтобы подстраховать тебя. Хотя, ей-богу, я не понимаю, почему ты боишься меня. Я ничего плохого тебе не сделаю, я пообещал.

— Я знаю, — она открывает дверь и смущенно смотрит на него снизу вверх, — просто не хочу, чтобы… чтобы… чтобы…

— Кто-то видел тебя без одежды, я понял, — он кивает и тяжело выдыхает. — Личное пространство, смущение перед взрослым человеком противоположного пола — все это более чем очевидно. Но, поверь, если бы у тебя была семья, родители бы помогали тебе мыться первые годы твоей жизни. Я просто боюсь, что ты поскользнешься и ударишься.

— Я… я не могу…

— Послушай, — он опускается на корточки и сжимает ее руки в своих ладонях, — хорошо, давай сделаем так: я сяду на стул возле ванной, спиной, мы закроем шторку, но я буду рядом, потому что я правда не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Идет?

Елена мнется, нервно кусая губы и стараясь не смотреть на него, отчаянно краснея. Потом начинает перебирать пальцами край своей грязной кофты и переминается с ноги на ногу.

— Хорошо, — наконец шепчет она, и Энзо облегченно выдыхает.

— Отлично. Тогда давай начнем с волос.

Чистая вода. Ласковые прикосновения к голове. Запах шампуня. Приятный шум в ушах. Пена, попавшая в глаза и рот. С каждой секундой напряжение спадает все сильнее и сильнее, и в какой-то момент Елена, сидя в наполненном теплой водой тазу в трусах и растянутой футболке, начинает расслабляться и прикрывает глаза, в то время как Энзо осторожно намыливает ее волосы.

Мысли в его голове путаются, и он на мгновение останавливается, прикрыв глаза. Что он делает? Он серьезно пошел на это только ради того, чтобы снова доказать всем, что он лучше? На что он способен ради достижения своей цели? Он сжимает челюсти и осторожно смывает шампунь, убеждая себя в том, что поступает правильно. Только на сколько его хватит? На год, пять? И что будет с этой девочкой через десять, пятнадцать лет? Кем она станет вблизи с ним? Кем они станут?

— Черт возьми… — сквозь зубы шепчет он.

Елена была какой-то странной, непонятной, Энзо никак не мог ее понять. О себе она практически никогда не думала, только о нем, о его благополучии и удобстве. Она была готова убирать дом едва ли не каждый день, мыть посуду, даже порывалась учиться готовить, лишь бы освободить его. В магазине она не брала ничего себе до тех пор, пока не убедится в том, что Энзо купил все, что хотел. Она впитывала каждое его слово и действие, большую часть времени не произнося ни слова. И еще она боялась его. Несмотря на все ее слова, она продолжала его бояться, а иногда из нее вылезала ее дикость, и она начинала кричать и шипеть, как животное, пытаясь спрятаться от него.

Она не любила спать на кровати, предпочитая пол или ковер, где она заворачивалась в свою же куртку и спала, свернувшись калачиком. Она со скрипом надевала обувь, которую он ей купил, не желала носить юбки и платья, предпочитая штаны и большие футболки, частенько таская их из его шкафа.

Каждый раз, когда он возвращался домой, Энзо боялся, что Елены не окажется дома, что она нашла лазейку и сбежала. Однако ребенок снова и снова встречал его на пороге в холле. Порой ему даже казалось, что она все время его отсутствия сидит в метрах от двери и не шевелится.

А еще ему нравились их объятия. Ему нравилось прикасаться к ней, к ее коже, волосам, ощущать ее запах, слышать биение сердца под своими ладонями, ощущать ее тепло так близко от себя. А она боялась. Не привыкшая к ласке, она пыталась избежать телесного контакта с ним, пусть даже мельчайшего, но иногда, особенно по вечерам, когда Энзо, надев свободные штаны и очередную темную футболку из своего словно бесконечного шкафа, садился на диван и включал новую комедию, она робко садилась на ковер у него в ногах и не двигалась, прислушиваясь к его дыханию. С каждым разом она, боясь, пыталась сесть к нему все ближе и ближе и через какое-то время даже рискнула положить ему голову на плечо. В первый раз он вздрогнул от неожиданности, ее мгновенно сдуло с дивана в угол, и ему пришлось битый час успокаивать ее.

Но время шло, Елена училась не бояться его, медленно привыкала к нему, его шуткам, манере поведения и громкому голосу. Привыкала к его правилам, расписанию дня, учила его привычки, запоминала, что ему нравится, а что нет. И даже пыталась повторять за ним, просила, чтобы он объяснял ей то, что ей непонятно, не желая отступать.

Она была сильной и странной. Но в этом была ее индивидуальность, в ее непохожести на всех людей, которых Энзо видел раньше. Она умудрялась удивлять его ежедневно своей логикой и мышлением, и он все чаще ловил себя на мысли, что он привыкает к ней и больше никогда никуда не отпустит.

====== 3. Новая. ======

— Котенок!

Энзо, бросив ноутбук на диван, подскакивает к девушке, которая чертыхается, прижав руку к груди, и обхватывает руками ее плечи. Елена вскидывает голову и, взглянув на него, пытается спрятать руку, отворачиваясь, но Энзо гневно сверкает глазами.

— Покажи.

— Я в порядке…

— Елена.

— Правда, все нормально, — ее голос начинает предательски дрожать, и она поджимает губы, отведя глаза. Она, наверное, всегда будет бояться плакать перед ним, как бы ни было больно, потому что он всегда сильный, всегда уверенный и никогда не плачет. Она просто не может позволить себе быть слабой.

— Мне сказать еще раз? — Энзо сверлит ее недовольным взглядом, дергает на себя, и она сдается, покорно показав ему покалеченную руку. Он осторожно осматривает разбитые в кровь костяшки пальцев, на которых ранки почти не заживают и постоянно кровоточат, и тяжело выдыхает. — Я же учил тебя правильно бить: большой палец снаружи и согнут, чтобы не раздробить в кулаке, пальцы максимально ровно, по одной линии, а то без костей останешься. Разве не учил? — требует он ответа, и она опускает голову.

— Учил.

— Плохо, значит, учил, — шипит Энзо и, усадив ее на стул, торопливо поднимается по ступенькам, берет бинты, упаковку льда, возвращается и протягивает ей лед, — держи.

— Ауч! — не сдержавшись, Елена лишь на секунду теряет контроль, вскрикнув, после чего закусывает нижнюю губу и терпит, прижимая упаковку к руке. Очень хочется заплакать или хотя бы потопать ногами от боли, но она держится, понимая, что Энзо не одобрит такое поведение. И не важно, что она еще по сути ребенок.

— Правильно, больно, — кивает он, сев прямо на пыльный пол, — может, хоть после десятой ошибки запомнишь, как нужно обращаться с «грушей».

— Я запомнила…

— Ага, только почему у меня на руках нет такого количества крови, а? Хотя я занимаюсь даже чаще тебя.

— Я дура… — Елена облизывает губы и смотрит на него исподлобья, — я тебя расстроила снова, да?

— Знаешь, Котенок, — Энзо притягивает ее к себе и, взхломатив ее волосы, целует в лоб, — иногда ты меня страшно бесишь. Так и хочется взять за шкирку и выкинуть к чертям собачьим, — она сжимается под его взглядом, и он щелкает ее по носу. — Я ответил на твой вопрос?

— Д-да…

— Елена, — он недовольно щурится, — за столько лет ты могла бы запомнить, что я прекрасно знал, на что иду, когда забрал тебя из того приюта. Я хотел тебя учить, и я учу. Уже больше десяти лет. А ты учишься. Не всегда прилежно, но учишься. И я это вижу. И меня очень сложно расстроить, — Энзо рывком встает на ноги и, бросив на пол пакет со льдом, начинает осторожно и умело забинтовывать руку Елены. — Но имей в виду — мне плевать, сколько раз ты будешь ломать себе кости. Пока ты не научишься нормально драться, я не отступлю.