Приходите за счастьем вчера (СИ)

Да и сам контракт – филькина грамота для неё… Что Элайджа сможет сделать, если она просто не захочет с ним спать? Ничего. Невозможно формально прописать насилие над личностью женщины в постели, любой суд Королевства мог бы признать бумажку недействительно при первой же жалобе самой Кет, но и игрушкой, для придания остроты их соглашение тоже не было. Поэтому, когда подписывала контракт, она не поняла этого ребячества со стороны Элайджи более подходящего подростку, нежели прагматичному владельцу корпорации отлично понимавшему юридическую сторону вопроса, но он надавил на неё Еленой и думать было уже некогда. После же Кетрин не видела никакого логического обоснования, кроме одного – контракт являлся формой страховки для неё самой, точнее для денег, которые она автоматически получала при внеплановом расставании по любой причине. Но дальше логика таяла – зачем Элайдже было нужно так поступать, учитывая, что Златка являлась наследницей его империи, Кетрин не знала и узнать не могла при всём желании. Поэтому она просто приняла бумажку как данность. Только вот объяснять больше, чем она уже сделала, ей не хотелось даже сестре. Третий – лишний. Всегда.

Она дорожила тем покоем, который воцарился в доме, но неуместные слова Елены невольно растравляли рану и причиняли боль, напоминая о том, что было добровольно упущено, нет, упорно выкидываемым из собственных рук, в которые Элайджа вложил всё, что только мог.

- Кет… Я не это хотела сказать, – увидев, что по щеке обычно с трудом поддающейся эмоциям сестры течёт слеза, Елена испугалась. – Если ты так считаешь правильным, значит оно и есть. Ты же вправду знаешь лучше и своего мужа и себя. Пойдём, покажешь мне мою племянницу, она же выросла как, наверное!

- Очень выросла, – подтвердила Кет, быстро бумажной салфеткой смахивая каплю. Елена выбрала нужную тему – воспоминания о Златке всегда отвлекали от горьких мыслей. – Но тут и две недели срок, а два месяца – словно целая жизнь. Она сейчас с няней, спит. Эл наверняка уже ушёл, пойдём быстрее.

Однако Элайджа ещё был на месте, потому что Златка проснулась и теперь пробовала на только-только зачесавшиеся десны пуговицу на манжете его сорочки. Но появление матери её взволновало, конечно же, больше, и пуговица была мгновенно позабыта.

- Рыжик наверняка хочет ко мне, – Кет опустилась на край кровати: – Ползи сюда?

Кивнув, мужчина поднялся, на минутку его взгляд скользнул по лицу приманивавшей с помощью игрушки дочь Кет, внимательно наблюдавшей за бывшим зятем Елене даже показалось, что она видит не слишком-то и затаённую гордость, но в следующее мгновение она сама невольно сжалась от откровенной и не оправданной брезгливости, с которой Элайджа посмотрел уже именно на неё, Елену.

- До вечера, Катерина.

Ничего не заметившая женщина обронила краткое «пока», и он вышел, оставив Елену в полнейшем недоумении. А после, уже вернувшись в дом Николауса и Керолайн, где остановилась и раздумывая перед сном, она обрадовалась: Елена ничего толком не поняла из намёков Кетрин о причинах, побудивших Элайджу настоять на контракте, но самое главное она восприняла эмоцией. Согласно неким ему одному ведомым критериям старший Майклсон считал Кет куда более заслуживающей уважения, чем её, Елену, даже превозносил и наверняка не станет принуждать младшую близняшку.

Великобритания. Лондон.

- Мы тебя ждали, – открыв дверь, Бекс отступила от порога, впуская позднего гостя. – Привет.

- Рейс задержался, – стряхнув с плеч мокрые капли, Александр прошёл в дом. – А где моя принцесса?

- Та которая с бантиками или с хвостом?

- Думаю, обе неразлучны.

И вправду – девочка с кошкой подмышкой стояла внизу лестницы и, стоило ему войти из холла в гостиную, со всех ног понеслась навстречу. Глядя на то, как от удовольствия розовеют щёки Даниэллы при виде нового, ярко-синего платья, чем-то похожего на платья принцесс из сказок, и как доволен радостью девочки Александр, Бекс почувствовала, что у неё защемило сердце от любви к нему. Она полюбила мужа только теперь, а вовсе не в тот момент, когда выходила замуж. Поняла это, испытав абсолютное доверие, когда он, увидев, как она рыдает у больничной койки Деймона ночь напролёт, посоветовал ей остаться здесь, в поместье.

Тогда Александр объяснил это тем, что не желает быть вечным вторым, который виноват лишь тем, что отобрал жену и дочь у Сальваторе, когда тот оказался болен, но Ребекка слишком хорошо знала мужчин вообще и Александра Сантини в частности, чтобы не понимать каких усилий ему, итальянцу не только по происхождению, но и по темпераменту стоило это разумное решение.

Их дороги разошлись, но Алекс не бросил бывшую семью, точнее не бросил Дени – минимум два раза в месяц прилетал к малышке, которая ждала его приездов как праздника, уже второе лето с согласия Бекс забирал к своей матери, которая недолюбливала саму Ребекку, но очень тепло относилась к девочке, и та явно любила донну Сантини в ответ. Но он никогда не оставался ночевать в поместье, а уж о каких-то семейных отношениях с Бекс и не вспоминалось – добродушен, приветлив, но подчёркнуто строг в прикосновениях, разговорах о личном и прошлом.

Ребекке это нравилось и не нравилось одновременно – по-человечески, она была в ладу с его решениями, ей хотелось оставаться в той чувственной спячке, в которую она словно погрузилась вместе с бывшим мужем, но всё же она была женщина, женщина в расцвете красоты, воспринимавшая Алекса как сексуальный объект, да ко всему – не новое открытие, – страстно ревнивая. Но спросить о том, есть ли кто-то в его жизни – а она понимала, что есть, не может не быть за два года, и, возможно, что уже была не одна, – и кто именно, насколько всё серьёзно, не позволяла ни собственная робость, ни уважение к нему. И потому, встречая Александра каждый раз идеально-собранная, она всё же испытывала печаль от того, как складывалась её жизнь. Когда-то было всё просто, теперь же… Нет, всё же у постели Деймона её удерживали не жалость, ответственность или обязательства, влюблённую женщину это может заставить забыться на месяц, даже на несколько, но не на полтора года, было что-то большее, привязанность и преклонение, которых так и не смог заменить второй муж, но Александра она любила, и только природная скрытность, английское воспитание и владение собой позволяли не опуститься до выяснения отношений.

Закончив разбор подарков, показ Марисы, Дени потащила Алекса в столовую. Домашняя паста под соусом песто – его любимое блюдо, – красовалась на столе. Изменив привычке начинать с супа и первой садиться на лучшее место, девочка подала мужчине тарелку, стала рядом с его стулом и замерла как вкопанная, сложив ладони за спиной. Александр сначала недоуменно поднял бровь и уже собирался было спросить Бекс, но по торжественной мордашке девочки вдруг сообразил:

- Это вы с мамой делали?

- Да, Дени сама резала тебе пасту, – подтвердила Бекс.

- Ну что же, попробую, как у тебя получилось… Садимся за стол?

“Садимся”.

Кивнула Даниэлла.

С щемящим сердце умилением, Бекс наблюдала как сначала дочка расстроилась, но потом поняла, что и вправду – он же должен сначала попробовать, насколько вкусно, а не голословно расточать похвалы – и устроилась на своём, немного выше обычного, стуле.

Это было ещё одно качество, которое восхищало Бекс в Алексе – умение понимать Дени порой лучше, чем это делала она, её мать. Вот и теперь…

Положив пасту на свою тарелку, она из-под ресниц разглядывала довольное лицо жующего Александра. Может, и не идеально – тесто из-под ножа Даниэллы получилось немного толстовато, – но он крайне правдоподобно играл роль получившего что-то необыкновенно вкусное человека и потому, отмахивавшаяся от большинства хваливших её людей – как только девочка понимала, что с ней носятся как с маленьким ребёнком и хвалят лишь чтобы угодить маме или из жалости, они становились чужаками, – Дени так жадно искала его одобрения. И оно не замедлило быть.

- Это было очень вкусно, Дени. Я голодный как волк, пожалуй, положу себе вторую порцию. – Подкрепив слова действиями, он посмотрел на девочку: – А где же так научились?