Скрипач (СИ)

Вообще, мосье Адлен оказался очень приятным человеком и понравился Гансу. Мужчина был эмоциональным и открытым человеком, который сразу же располагал к доверительным отношениям.

Ещё несколько часов под руководством Адлена Ганс разучивал новые произведения. В конце концов, учитель пообещал назавтра принести для Ганса упражнения, которые бы помогли развивать технику игры, а также несколько эмоциональных лирических кантилен, работа над которыми требовала развивать выразительность музыки. Попрощавшись, с радостной улыбкой на лице Адлен удалился, заявив, что ему не нужен экипаж, и что он желает немного прогуляться пешком.

Как только учитель удалился, Ганс отправился в свою комнату, где провел остаток дня, разучивая сложные места в новых произведениях, следуя советам мосье Адлена.

Вернувшийся ближе к вечеру Ришаль сразу потребовал накрыть ужин и позвал Ганса к себе в кабинет. По лицу режиссера и его резким движениям было видно, что он чем-то очень взволнован.

- Сядь, – сказал он Гансу, как только юноша вошел в кабинет.

Ришаль стоял за своим рабочим столом, опираясь руками о спинку громоздкого стула.

- У меня радостная новость. Да что там радостная, она просто изумительная! – воскликнул Ришаль, хлопнув руками по столу. – Я договорился!

Ганс удивленно посмотрел на мужчину, продолжая стоять у двери, потому что совершенно не понимал, о чем может идти речь.

- Да сядь ты, сядь! – воскликнул Ришаль, обогнул стол и, придерживая юношу за плечи, проводил его к кожаному дивану.

Глаза режиссера блестели бешеным огнем, а руки подрагивали от волнения. Видимо, его новость была действительно изумительной.

- Я договорился в театре насчет твоего концерта! – сказал режиссер, – Прямо сейчас… Нет, ну, не прямо сейчас, конечно… После ужина, после ужина. В общем, я с тобой еду к директору театра. Там ты должен отыграть ему все самое лучшее, что ты только можешь. И ту арию пастушки обязательно! Очень уж она сентиментальна, трогательна. Ты играешь, директор заливается слезами умиления, а потом ставит наш собственный концерт в программу!

С этими словами Ришаль уж как-то совсем по-еврейски потер руки друг об друга, а глаза его сделались ещё более маслеными, обретая лукавое по-кошачьи выражение.

- И смотри, парень, без фокусов! Сегодняшняя встреча решит твою судьбу! – сказал Ришаль, а глаза его так и добавили: «И судьбу моих денег тоже».

Ганс промолчал. И не только потому, что не мог говорить. После непродолжительной паузы Ришаль закончил разговор:

- А теперь подошло время трапезы.

Спустились вниз.

Мишель поглощал всю приготовленную еду с неподдельным аппетитом. Казалось, будто он уже знал наверняка, как закончится сегодняшняя встреча, и относился к ней как к чистой формальности. Наконец, отложив вилку и нож в сторону и аккуратно вытерев губы и руки салфеткой, мосье Ришаль поглядел на золотые часы, крепившиеся с помощью цепочки к его парадному фраку, и объявил:

- А теперь, сударь, у вас пять минут на сборы, – затем, глянув в окно и подумав секунду, Ришаль добавил, – я буду ждать в экипаже.

Повторять дважды не пришлось. Юноша быстрыми шагами направился вверх по лестнице, в свою комнату, где натянул поверх рубашки нарядный черный жилет и плащ, расправил галстук-бабочку и воротник-стойку, взял со стола скрипку, хранящуюся теперь в специальном футляре.

Выйдя на улицу, по небольшой тропинке, проложенной от парадного крыльца к входным воротам, юноша добрался до ожидающего на дороге экипажа и запрыгнул внутрь. Прижав футляр со скрипкой к груди, юноша поерзал на сидении и наклонился ближе к окну.

Ришаль отдал команду трогаться.

И вот перед глазами юноши понеслись улочки ночного Парижа. По мерный скрип колес Ганс наблюдал за тем, как появляются и исчезают в быстро надвигающейся темноте очертания домов, под крышами которых рядами располагались причудливые барельефы, как отблески зажженных на ночь фонарей масляным светом заливают все вокруг, как медленно проезжают редкие встречные фаэтоны и как ленивой рукой кучера погоняют уставших за день лошадей.

Все это проносилось мимо и действовало так успокаивающе, что глаза юноши самовольно начали закрываться. Сон чуть было не овладел им, как вдруг создавшуюся тишину нарушил голос Ришаля:

- А вот и приехали!

Ганс мгновенно очнулся и выглянул в маленькое окошко, слегка задернутое занавеской.

Экипаж остановился рядом с роскошной усадьбой. В отличие от безликих, хоть и старательно украшенных руками скульпторов, городских домов, здания, спроектированные лучшими архитекторами по заказам богатых горожан, выглядели очень изящно, величественно, аристократично.

У входа гостей уже встречали. Учтивый молоденький дворецкий проводил гостей к дому. Широкая дорожка, вымощенная мелким камнем, освещалась небольшими фонариками и разноцветными отблесками витража, выполненного по обе стороны от входной двери.

Залюбовавшись причудливыми цветными огоньками, Ганс не сразу заметил, что Ришаль его зовет. Тогда мужчина взял юношу под локоть и с улыбкой шепнул ему на ухо:

- Не упусти свой шанс, – «наш шанс», договорили его глаза.

Дверь, ведущая с улицы в холл, хлопнула за спиной Ганса, и почти одновременно с этим откуда-то из глубины дома послышался громкий густой голос:

- О… Мишель! Вы все-таки соизволили явиться!

- Непременно, Жорж! Я просто обязан был показать вам этого талантливейшего юношу! – воскликнул Ришаль.

Мужчины обнялись. Тем временем Ганс все ещё скромно стоял у самого порога, прижимая к груди футляр с инструментом.

- Какая поразительная скромность и невинность! – воскликнул Жорж, глядя на Ганса, у которого после этих слов медленно начало вздыматься в сердце знакомое чувство отвращения к себе.

- Ну… – вставил Ришаль, – Настоящие таланты отличаются скромностью…

- Давайте не будем мешкать, – сказал Жорж, – Честно, мне уже не терпится послушать игру так хорошо отрекомендованного музыканта… Пройдемте в зеленую гостиную.

После чего хозяин сам провел гостей через весь первый этаж дома, пока они, наконец, не оказались в зеленой гостиной.

Ганс, не привыкший к подобной роскоши, с любопытством и искренним интересом разглядывал предметы интерьера, дорогую резную мебель, изящные вазы, картины, витражи… Но что больше всего привлекло юношу, так это коллекция миниатюрных копий знаменитых скрипок и альтов работы Страдивари, расположенная в одной из комнат.

Зеленая гостиная, видимо, была местом отдыха богатого хозяина. В отличие от гостиной в доме Ришаля, тут было весьма много цветов, стоял рабочий стол и шифоньер со стеклянными дверцами, заполненный книгами.

Пройдя ближе к окну, хозяин дома открыл дверцу бара, не замеченного юношей, в котором хранились самые любимые и часто употребляемые вина. Достав бутылку шардоне и бокалы, Жорж разлил напиток и присел за свой стол.

- Музыку, маэстро! – торжественно провозгласил он.

Ришаль сделал легкое движение бровями, будто указывая Гансу, что ему следует очень стараться, затем поднял бокал и сделал один глоток. Присев на небольшое кресло, располагавшееся ближе всего к столу начальника, Ришаль внимательно следил за движениями юноши.

Ганс волновался. Неверными руками он освободил зачехленный инструмент и вскинул его на плечо.

- Просим, просим, – сказал Жорж и легонько похлопал, изобразив бурные овации в театре.

- Просим, – подтвердил Ришаль.

- Когда же ты привезешь мне из заграничных странствий талантливую молодую актрису, м-м-м? – как бы невзначай спросил Жорж у Ришаля полушепотом.

Юноша начал играть. Он начал с элегии. Она не была сложна, не требовала от музыканта недюжинных способностей, но обладала некоей особой прелестью и неповторимой прозрачной красотой. Робко выводя ноту за нотой, юноша вел нить музыкального повествования. И чем дальше он уходил от начала произведения, тем смелее и ярче, выразительнее и убедительнее звучала музыка.

Он не видел задумчивого лица Жоржа Бастьена, который подпер одной рукой свой острый подбородок, а другой продолжал сжимать хрустальный бокал. Он не видел восторженного вида Ришаля, который следил за малейшим изменением выражения лица начальника. Весь мир будто ушел на второй план для юноши, ведь в руках снова была скрипка, а такие моменты были для него наполнены какой-то особой романтикой, щекотавшим нервы напряжением, ожиданием внезапного прозрения или надеждой обрести умиротворение.