Скрипач (СИ)

И вновь понеслись мимо широкие улицы вечернего Парижа. Стрелка часов приближалась уже к отметке «одиннадцать». За маленькими окошками кареты виднелось все ближе и ближе опускающееся к горизонту, скрытому за стенами и крышами домов, солнце, ещё отбрасывающее смутные красновато-оранжевые отблески. Мелькали яркие вывески, рекламирующие то или иное заведение. Среди них были: ателье, кафе, разнородные лавки и магазинчики, таверны, мастерские… Ганс не успевал прочитывать все, тем более, некоторые названия казались ему непонятными, так как были построены на игре слов, а юноша не настолько хорошо владел французским языком, чтобы улавливать юмор этих вывесок.

Но вот скрипнули колеса, и экипаж притормозил. Ришаль жестом дал юноше понять, что они приехали. Отложив скрипку на сидение, Ганс выбрался из кареты и подождал Мишеля. Сам ресторан располагался на первом этаже очаровательно украшенного белокаменного дома. Огромные окна, располагавшиеся длинным рядом, были занавешены легким тюлем и массивными бордовыми портьерами, расшитыми золотом. Внутри горело множество свечей, навевавших романтическое расположение духа. Сбоку, над стеклянной дверью в темной раме, красовалась вывеска: «Restaurant de Boulanger».

- Я просто обязан познакомить мосье с роскошной жизнью! – воскликнул Ришаль.

Режиссер взял юношу под руку, и они вместе двинулись к входу в ресторан. Дверь отворилась, послышался едва уловимый звон колокольчика. Ганс огляделся. Небольшие столики, накрытые длинными расшитыми золотом скатертями, располагались стройными рядами (всего их было четыре) и отделялись друг от друга плетеными перегородками, чтобы гости не мешали друг другу. Перегородки были увиты живыми цветами, а на каждом столе красовалось по одному роскошному бронзовому канделябру. Потолок был зеркальным, отчего, в сочетании с горящими свечами, образовывалось необычное сказочное мерцание. С дальней стороны от входа располагалось небольшое возвышение – сцена, на которой находился струнный квартет, игравший для посетителей.

Пока Ганс знакомился с внутренним видом ресторана, Ришаль уже отыскал взглядом свободный столик и повел юношу туда. Сняв верхнюю одежду и оставив её на специальной вешалке, находящейся рядом со столиком, мужчины присели. Ришаль, вытянув руку в проход между столиками, щелкнул пальцами и не очень громко позвал: «Garçon!»

Ганс не успел заметить, откуда появился юноша всего несколькими годами старше его с приятной внешностью и лучезарной улыбкой.

- Что для вас, мосье? – улыбнулся официант.

- Для начала, меню, уважаемый, – сказал Ришаль.

- Сию секунду, – сказал официант и мягкой походкой направился к небольшому бюро, располагавшемуся недалеко от входа.

Открыв небольшую кожаную книжечку – меню, Ганс потерялся среди разнообразия блюд, названия большинства из которых он видел впервые. Но тут ему помог Мишель, порекомендовав «изумительный la soupe au fromage avec des crevettes» и «une fricassée de veau», не забыв также о «настоящих французских croissants». Ко всему этому он добавил свой заказ и бутылку бордо.

Чтобы ожидание кушанья не было скучным, господам подали бутыль обыкновенного столового вина и блюдо с множеством сортов сыра. Ришаль собственноручно разлил напиток по бокалам и начал рассказывать долгую историю о разнообразных сырах, которыми так славилась Франция, попутно предлагая Гансу испробовать каждый сорт. Ганс был восхищен, так как ни разу в жизни не видел и не пробовал ничего подобного. От кисловато-отсрого вкуса сыра, сочетавшегося с терпким столовым вином с послевкусием вишни, вкусовые рецепторы юноши испытывали невыразимое удовольствие. Множество необычайно приятных запахов (за исключением ужасного запаха одного сыра, название которого юноша не запомнил) смешивались, образуя некое подобие музыкальной симфонии. Только сейчас юноша понял, что умение готовить и преподносить пищу также можно принять за отдельный, особый вид искусства.

Принесли первое блюдо. В этот момент эмоциональный и физический восторг юноши, казалось, достиг предела, но это было ошибочно. Под кокетливую польскую мазурку, которую многие не сочли бы за серьезный танец, юноша принялся за свой сырный суп с креветками. Ришаль время от времени подливал в бокалы вина, после которого на юношу нахлынула неожиданная волна веселья и всеобъемлющей любви. Отчего-то так радостно сделалось на душе…

После нескольких бокалов Ришаль подумал, что следовало бы отвлечься и размять затекшие ноги. Пригласив солидную даму в шикарном платье, сидевшую за соседним столиком, режиссер с видом бравого молоденького франта расшаркивал перед ней ногами в танце. Её молоденькая спутница по приглашению чувствующего себя слегка смущенным Ганса перебралась за его столик. Мило улыбаясь, кокетка рассказывала о последних новостях Парижа, изредка задавая юноше вопросы. Ганс жестами объяснил ей, что не может отвечать в силу своей врожденной особенности, затем привычно достал из кармана бумагу и кусочек угольного карандаша и начал записывать ответы, изредка подвигая листок к своей барышне, чтобы она могла прочитать. Прошло ещё немного времени, и барышня, точно так же, как и Ганс, развеселенная вином, сама пригласила его на так называемый «белый» танец. Юноша отрицательно закачал головой, пытаясь сказать, что не умеет танцевать, но барышня (её звали Лизетт, или как она сказала: «Просто Lise») не принимала никаких возражений. Вытащив юношу за руку на небольшую танцевальную площадку, Lise начала объяснять Гансу, как делать некоторые несложные па.

Проведя ещё несколько часов в компании приятных дам, музыки и выпивки, скрипач со своим старшим товарищем вернулись домой уже глубокой ночью. Наспех скинув одежду и оставив любимицу-скрипку на столе, Ганс упал ничком на кровать и тут же заснул, убаюканный алкоголем, разбежавшимся по жилам.

Полетели дни за днями. Юноша готовился к новым концертам, которые теперь проводились чаще и всегда с неизменным аншлагом. Жан Адлен, все меньше и меньше узнающий в мосье Сотрэле прежнего Ганса, в скором времени пожелал уехать в Италию к своим родным, сославшись на тяжелую болезнь, мучившую его уже несколько лет. Несмотря на все уговоры Ганса, для которого учитель стал настоящим другом, предложения оплатить лечение в Париже (благо денег у Сотрэля теперь всегда было в достатке), мосье Адлен был непреклонен. В конце лета он покинул Францию.

Оставшись без учителя и старшего товарища, Ганс больше времени стал проводить в компаниях, которые назывались обыкновенно «сливками культурного общества» Парижа, а на самом же деле являлись лишь праздными зеваками, попусту растрачивающими свою жизнь. Выбрав в качестве нового наставника знаменитого на ту пору во Франции скрипача Блеза Лафарга, который, впрочем, мало чему толковому мог научить, Ганс перестал уделять должное внимание работе над техникой и характером произведений, стараясь лишь понравиться публике. Что-то сильно изменилось в юноше, сделав его полноправным представителем того общества, в котором он находился.

Новые знакомства, мимолетные влюбленности, вино, деньги, балы, приемы – все это закружилось возле Ганса, занимая все больше и больше времени. И чем дольше это продолжалось, тем меньше внимания юноша уделял бывшей любимице – скрипке.

После успешно отыгранного второго концерта, юноша решил нанять учителя танцев, так как счел освоение танцевального искусства необходимым пунктом для гармоничного сосуществования с культурным обществом.

Дела шли в гору. Билеты на концерты дорожали, публики собиралось все больше. Некоторые особо почитаемые и богатые жители Парижа готовы были платить огромные деньги только лишь ради того, чтобы мосье Сотрэль посетил их дом и сыграл одну-единственную коротенькую польку.

С неизменным умилением и надменной улыбкой юноша прочитывал длинные анонимные письма от неизвестных барышень, содержащие объяснения в любви, каждое из которых обязательно дополнялось строчкой в конце: «P.S. Вы узнаете меня среди толпы по глазам, так невероятно схожим по цвету с Вашими».