Осколки (СИ)

— Фу! — снова скривилась.

— Да, да, — Кэлен с ухмылкой провела указательным пальцем по ее наморщенному носу. — Говорю же, привыкай, любовь моя, — прикусила губу, сдерживая смех: Мэйсон не совладала с собственным лицом, беспомощная растерянность отразилась на нем явственно, — и это бы невозможно, невыносимо забавно. Она нажала пальцем на кончик носа Мэйсон: — Я могу понять, отчего Кара злится на тебя. Ты ведущая личность, ты сильная, главная… ты управляешь. Она зависит от тебя, от твоей воли. От твоей честности и порядочности. Очень нелегко быть несвободным, зависеть от кого-то, тем более — взрослому человеку. Конечно, ей трудно, конечно, она злится. Но ты? Мэйсон, тебе-то за что её ненавидеть? Ты же получаешь все, что хочешь. Тебе не нужно считаться с мелкой. Ну? В чем дело, любовь моя? — к концу этой речи Кэлен смотрела в глаза Мэйсон серьезно. Серьезно, пристально, проникновенно. И — да — с любовью. Мэйсон молчала. Кэлен смотрела. Сколько это длилось? Может, мгновение. Может, вечность… Наверное, все-таки вечность. И Кэлен уже начала думать, что Мэйсон не ответит. Не станет отвечать — они ведь с Карой обе это практикуют: отвечают лишь на те вопросы, которые сами сочтут достойными. Кэлен уже даже смирилась — не с этой их особенностью, с ней она смирилась давно, — а с тем, что ответа от Мэйсон сейчас вряд ли дождется. Как вдруг в глазах Мэйсон словно что-то… сломалось… или разбилось? Кажется, Кэлен даже слышала звонкий нежный хруст, с каким лопается тонкая ледяная корочка на неглубоких лужах поздней-поздней осенью. Бред, категорический, ничего не хрустело, конечно же. Однако… зеленые глаза, в которые так пристально, не отрываясь, смотрела сейчас Кэлен, стали будто бы... подтаивать? Кэлен моргнула. Она ведь и поняла-то не сразу, что именно она видит… а когда поняла, задохнулась от нахлынувшей вихрем когорты чувств… в которых она и разбираться не стала, не до них, совершенно, абсолютно точно не до них, ну! Какой там к чертям самоанализ, когда Мэйсон… плачет? Вот именно.

Черт, если честно, Кэлен испугалась. Вот не ожидала она увидеть слезы в глазах Мэйсон, никак, категорически! Что угодно: отвращение, злость, презрение, равнодушие… да даже смущение — ну, а что, бывало ведь такое! — но только не слезы… Она оказалась не готова к ним, к этим слезам! Господи, что теперь делать-то а? На секундочку мелькнуло спасительное: может, это уже Кара здесь? Может, коварная бестия Мэйсон тихо свалила, уступив место альтернативной личности? Но только на секундочку. А в следующее мгновение Кэлен, обозвав себя мысленно дурой, — в самом деле, ну какая Кара, бред же, ну! — погладила Мэйсон по щеке, провела кончиками пальцев по губам:

— Ну что ты…

Мэйсон повернула голову на бок, закрыла глаза:

— Я завидую ей, Амнелл.

— Кому? Каре???

— Да… она может то, что я не могу. Чувствовать. Она может любить. Горевать. Скучать. Наслаждаться… не только физически, понимаешь? А я не могу всего этого. Мне это не дано. Возможно, поэтому я так зациклена на сексе. Это единственное доступное мне наслаждение, Амнелл.

— Чушь, Мэйсон! — жалость к ней пронзила сердце, остро, больно, настолько, что Кэлен умерла бы, наверняка же умерла, если б не призвала на помощь возмущение. Спасительное, удерживающее. — Ты можешь чувствовать! Господи, да ты чувствуешь ведь… Ты просто убедила себя в том, что не можешь. И сама себе не веришь, когда чувствуешь.

Мэйсон ухмыльнулась одной стороной рта. Промолчала. А Кэлен провела пальцем по её щеке, по мокрой дорожке, оставленной выбравшейся таки из глаза слезы:

— Мэйсон… ты плачешь сейчас.

— Чего? Не неси бред, Амнелл.

— Ты плачешь.

— Нет.

— Мэйсон…

— Нет. Ты бредишь, Амнелл. И вообще, слезай с меня, — она двинула тазом, приподнимая сидящую на ней Кэлен. Запыхтела сердито. И что? Конечно же, Кэлен мгновенно затопило нежностью, сладкой, щемящей, почти невыносимой. Она, эта нежность, вылилась в улыбку, наполнила её взгляд, голос:

— Зачем? Час еще не прошел.

— Затем, — Мэйсон ей в глаза не смотрела. — Ты мне надоела со своими усюсю. Слезай. Я встану, оденусь и верну тебе твою ненаглядную малышку. С ней сюсюкайся. И оденься, кстати, тоже. А то будешь всю ночь объясняться.

— Как заботливо с твоей стороны, — Кэлен, все с той же нежной улыбкой, приподнялась. Но вместо того, чтобы слезть с Мэйсон, как та хотела, вытянула ноги назад и легла. На Мэйсон. Снова подперла одной рукой голову, а другой провела по волосам Мэйсон, взъерошила их:

— Дурочка ты моя…

Мэйсон вздохнула. Закинула назад голову, задирая вверх, к потолку подбородок, закатила глаза:

— Амнелл, прекрати это.

— Что прекратить?

— Вот это, — обхватила Кэлен, напряглась и вдруг одним быстрым движением перевернулась вместе с ней, почти мгновенно оказавшись сверху. Посмотрела в глаза, насмешливо, дерзко — прежняя Мэйсон, такая, как всегда, — ухмыльнулась: — Мне это не нужно, Амнелл. Мне не нужна твоя жалость. И твоя любовь. Поняла? — оттолкнулась, скатилась с Кэлен, выбралась из кровати, подхватила с кресла свою одежду: — И все, что я тебе тут наговорила… про зависть и чувства... забудь. Я соврала. Одевайся, Амнелл. И спускайся, — она застегнула ремень резким, яростным даже движением и, не взглянув на Кэлен, направилась к выходу. Кэлен, все это время, пока она, Мэйсон, говорила, так и лежала на кровати, на животе, устроив подбородок на руках. Лежала, слушала и с каким-то не слишком знакомым умилением наблюдала, как взъерошенная митингующая Мэйсон прыгает на одной ноге, промахиваясь мимо штанины, как надевает рубашку навыворот, а затем долго возится с двумя оставшимися в живых пуговицами, пытаясь застегнуть… чертыхается, переодевает. Теперь же Кэлен, потянувшись сытой разнеженной кошкой, улыбнулась напарнице в спину:

— Эй! Мэйсон...

— Что? — она замерла у двери.

— Я люблю тебя.

— Иди к черту.

Ночь.

Кэлен вниз не пошла. И одеваться не стала. Бог его знает, почему. Просто — не стала и все. Она так и лежала на кровати, смотрела куда-то в пространство, улыбаясь сама не очень понимая чему. Задремала, наверное — все же коньяк довольно коварная штука, согревает, расслабляет — и убаюкивает. А может, с ней, с Кэлен, случилось что-то вроде медитации… или даже легкого, неимоверно приятного оцепенения… бог его знает, ну!

Очнулась она от прикосновения прохладных пальцев к спине. Пальцы мягко, скользяще пробежали по коже — от шеи до ягодиц и обратно, лаская, запуская дразнящие волны щекотных мурашек. Кэлен выдохнула с тихим, счастливым стоном:

— Привет, моя радость.

— Привет, любимая, — Кара отозвалась с улыбкой в голосе. — Скажи мне, почему ты лежишь здесь, обнаженная и прекрасная?

— Милая, это ведь очевидно, — Кэлен перевернулась на спину и сразу нырнула в солнечные глаза. — Я жду тебя. А делать это, обнаженной и прекрасной, в гостиной твоей мамы, думаю, несколько неуместно… и вызывающе…

Кара, устроившись вполоборота на краешке кровати и как раз пустившая руки в возбуждающее путешествие по её, Кэлен, животу, замерла на миг, а затем расхохоталась, откинув голову:

— Боооже… Кэлен, я люблю тебя! — и вдруг шикнула, прикоснувшись пальцами к уголку рта. — А что у меня с лицом?

— Мммм… — Кэлен, подтянувшись, села в постели, потянула, ухватив за руку, Кару к себе: — Прости, милая. Я врезала Мэйсон.

— Ты... что? — она распахнула глаза, изумленно, недоверчиво.

— Я ударила Мэйсон, — смиренно повторила Кэлен, чуть опустив ресницы. — Кулаком.

— Господи… почему?

— Она хамила и не хотела меняться с тобой, — Кэлен с улыбкой пожала плечами, обняла её, притянув еще ближе, прикоснулась губами к опухшему уголку рта. — Пришлось заставить.

Кара чуть отстранилась. Моргнула. Нахмурилась недоуменно. И недоверия в глазах прибавилось, значительно:

— Ты шутишь?

— Нет, — и, чуть подавшись вперед, расстегнула пуговку на её рубашке.

— Кхм… — Кара отвела взгляд. Пробормотала: — Когда я просила тебя заставить её… я не имела в виду это, — дотронулась пальцами до опухшей губы.