Осколки (СИ)

— Мне тоже страшно становится, когда подумаю, что и Мэйсон могла бы там оказаться…

Кэлен шмыгнула носом, поморгала, смахивая выбитые коньяком слезы, прохрипела:

— От тебя ничего не скроешь…

— Да. К тому же Мэйсон меня научила читать эмоции. И знаешь что, я вижу Кэлен? Ты и правда любишь моих девочек. Обеих. Это удивительно! И — я счастлива.

— Я правда их люблю, — улыбнулась. И уставилась на Анну с ожиданием. Люис поняла ее правильно. Смахнула пепел в невесть откуда взявшуюся хрустальную пепельницу — Кэлен не заметила, когда та, старинная, тяжеловесная, появилась на столике, — отпила из бокала, вздохнула:

— В общем, забрала я её к себе. И поначалу трудно было, очень. Хотя, казалось бы, что? Идеальный ребенок! Воспитанная, дисциплинированная, послушная, чистоплотная, учится прекрасно… Не спорит никогда, не возражает. Вежливая до тошноты! Проблем нет, вообще! Только вот… будто ненастоящая, знаешь? Как игрушка заводная. Как… Кэлен ты смотрела фильм “Искусственный интеллект”? Ага. Вот Мэйсон поначалу была как тот кибер-ребенок. Ну, до того, как его активировали на чувства. Да, она была как искусственная. И вот с этим было очень трудно… Но и я потихоньку привыкла, да и она начала, знаешь, оживать. Медленно, по капельке… но оживать. Да и я поняла: нет, не пустая она. У Мэйсон большое сердце, полное любви, верности, отваги… в ледяной броне недоверия.

— Как ты красиво сейчас сказала! — Кэлен восхитилась искренне. Да, она и сама как-то так стала смотреть на Мэйсон, когда узнала её поближе, получше. Горячее сердце в холодной броне. Именно! Анна рассмеялась:

— Это коньяк, детка. Превращает меня в поэта, — и прищурилась на Кэлен: — Или все же твои глаза. Им так и хочется рассказывать! Так на чем я? А, да. В общем, я уже стала привыкать. Почти перестала ждать от Мэйсон проявления чувств, старалась принимать её такую, какая она есть. Принимать и любить. То получалось, то нет… ну, знаешь, трудно ведь любить неодушевленный предмет — а Мэйсон по большей части его и напоминала. Ну, я надеялась, знаешь. Что смогу ее отогреть, оживить. Порой забывала, что быстро это не произойдет, и злилась. Но в целом — принимала. Привыкла, — она помолчала, мелко кивая каким-то своим мыслям. — Ну, так вот… Кара… На тот момент Мэйсон жила у меня уже полгода, я сказала же, да? Ну и вот, в ту ночь… никогда ее не забуду! — усмехнулась, качая головой. — Я задержалась на работе, прилично так. Ну, ты-то знаешь, как у нас бывает. Вернулась домой за полночь. Умылась, переоделась, пошла проведать Мэйсон. Обычно она в это время всегда спала, и я, если вот так же поздно приходила, просто тихонько заглядывала к ней — убедиться, что все в порядке. Ты знаешь, — она снова посмотрела Кэлен в глаза, улыбнулась мягко и грустно. — Я никогда ей этого не рассказывала, но первые четыре месяца жизни у меня Мэйсон нередко плакала ночью, во сне. И никогда не просыпалась при этом. Вот у меня и появилась привычка заглядывать к ней и, если плачет, утешать…

Сердце сдавило, и ком не заставил себя ждать — подкатил к горлу, запирая, и горло сжалось вокруг него в судорожном мучительном спазме. И в носу защипало, конечно. Просто Кэлен мгновенно представила себе плачущую во сне Мэйсон — вот ту, что видела сегодня на фото с выпускного. Ну да, там Кара, но ведь Мэйсон-то выглядела точно так же: тонкая шейка, угловатые плечи. Длинный, как у всех подростков, нос. А лицо еще по-детски нежное, мягкое… Кэлен тряхнула головой, отгоняя картинку, отпила из бокала, перекрывая путь вскипающим внутри слезам.

Анна вновь улыбнулась ей — тихо, понимающе. Покивала. Продолжила:

— Ну да. Вот и в ту ночь я поднялась, смотрю — что такое, свет из-под двери пробивается. Ну, я растревожилась, но не слишком. Подумала, может, очередной кошмар её разбудил. Открываю дверь тихонько: сидит за столом, что-то пишет. Услышала меня, повернулась. Я ей улыбнулась, а у нее вдруг на лице такой испуг, такой ужас! Глаза распахнула, таращится на меня… кажется, дышать даже перестала. Я еще шаг сделала, а она как закричит: “Ты кто?” и потом давай орать, звать: “Мама! Мама! Папа!”. Кэлен, я испугалась. Ты сколько лет в полиции?

— Десять....

— Ага. Ну вот, а я на тот момент уже пятнадцать отслужила. Ну, значит, представляешь: уже чего только не нагляделась, уже ничему не удивлялась. Да и испугать меня мало что могло. А тут вот испугалась, ага. Думаю: ну все, сломался ребенок, не выдержал… помутилась рассудком моя Мэйсон, — Анна зажмурилась, покачала головой, вздохнув протяжно. Открыла глаза, глянула на потухшую сигару в своей руке, поморщившись, кинула её в пепельницу. — Меня ведь Френк предупреждал… Френк, Френк Льюис, брат моего мужа…

— Тот самый федеральный агент?

— Ага, он. Только он не полевой агент, не следователь, он профайлер. Криминальный психолог и судебный психиатр. Ну, ты понимаешь, это он мне в первую голову помог, когда я боролась за Мэйсон. И потом помогал. Консультировал, советовал. Наблюдал её. Френк меня сразу предупредил, что смена обстановки станет для нее очень сильным стрессом. Понимаешь, в общине было ужасно. Но… привычно и понятно. Мэйсон приспособилась к той жизни, подстроилась. Понятные правила жизни, поведения. Понятные ожидания от нее. Ну, понимаешь, да? А тут — раз, и все совсем иначе. Её мир перевернулся, он стал другим. Кардинально другим. И нужно как-то встраиваться в этот мир. А все другое, незнакомое, непонятное. Непривычное. А потому — пугающее. Френк предупреждал, что реакция Мэйсон на все может быть непредсказуемой. Ну вот, я тогда и испугалась, подумала, что она не выдержала, — Анна снова вздохнула, явно вновь переживая те события. Тряхнула головой. — И вот я в первые-то мгновения запаниковала. Она кричит, сжалась на стуле, на лице ужас… А я на нее смотрю — Господи помилуй, глаза совсем детские! Нет, ну Мэйсон и так ребенок была, что там — семнадцать лет. Очень взрослый ребенок, конечно. Ребенок без детства… Мммда… А тут — ну просто совсем малышка, лялька! Смотрит на меня с ужасом, глаза слезами наливаются, губы дрожат… Конечно, я перепугалась! Но быстро себя в руки взяла. Все же и работа в полиции, и Френк меня ко многому подготовили. Да. Говорю ей: “Тише, малышка, не кричи. Мама и папа ушли, попросили меня за тобой приглядеть”. Она замолчала, глазами хлоп-хлоп. Я улыбаюсь ей ласково, а внутри у меня все от ужаса сжимается: ну, не понимаю же, что происходит-то, что с Мэйсон! И Мэйсон ли это вообще? Вроде бы и выглядит как она, да иначе. Ну, ты понимаешь, я думаю, — улыбнулась Кэлен.

Кэлен кивнула. Да, уж она-то понимает! Улыбнулась в ответ, вспомнив свою первую встречу с Мэйсон, как она, Кэлен, смотрела на нее и не могла понять, что происходит… Вроде бы Кара, выглядит как она, но иначе. Точно это Анна сейчас сказала! Льюис зашевелилась в кресле, изменила положение, подтянув под себя ноги. Глянула на Кэлен,и Кэлен снова кивнула — слушаю, мол. Анна кивнула в ответ:

— В общем, она притихла, успокоилась немного. Спрашивает меня: “А ты кто?”. “Я Анна, — отвечаю. — Друг твоих родителей. Им понадобилось уехать, попросили меня за тобой приглядеть, Мэйсон”. Она нахмурилась: “Почему ты меня по фамилии называешь? Я же Кара!”. У меня, знаешь, что-то в голове как щелкнуло. Ну, в академии, сама знаешь, курс психиатрии ознакомительный читают, да с Френком мы много общались. Да как-то поймали мы одного… с диссоциативным расстройством, как потом выяснилось. В общем, появилась у меня догадка. Ну, я на кровать присела, говорю: “Извини, Кара. Я же коп, привыкла людей по фамилии звать. А ты умница. Сколько лет тебе?”. Она ответила, что семь. Ну, тут у меня и сошлось все… — Анна вновь покачала головой, словно все еще поражаясь. — Всю ту ночь я с ней проговорила. Она, знаешь, вела себя совершенно спокойно. Искренне считала, что находится у себя дома, в своей комнате. Совершенно не удивлялась своему взрослому телу. Болтала, показывала мне свои рисунки, сыпала вопросами. В общем, Кэлен, она вела себя как обыкновенный семилетний ребенок, представляешь! Эмоциональный ребенок, живой! Вот еще почему я сразу поверила в свою догадку — Кара была живая, настоящая. Точно не Мэйсон. Но в ту ночь я знаешь, о чем все время думала? Как я ей скажу, что на самом деле её родители ушли не “ненадолго”, а навсегда? Ну, с этим мне Френк потом помог, — вздохнула протяжно.