Осколки (СИ)

— Но ведь на самом деле ей все же повезло… ты её любишь.

— Не больше, чем тебя, моя радость, — не выпуская её из объятий, Кэлен чуть сдвинулась вправо, выглянув из-за плеча, прижала губы к щеке Кары. Шепнула в ушко: — На самом деле, её я люблю меньше.

— Правда? — повторила — с надеждой и робкой радостью. Кэлен потерлась губами о её ухо:

— Истинная правда. Если бы мне пришлось выбирать только одну из вас, я выбрала бы тебя.

— Да? — она чуть повернулась в руках Кэлен, заглянула в лицо — все с той же надеждой и несмелой, робкой радостью… обещанием радости. Прочитала ответ в глазах. Улыбнулась:

— Спасибо, — и, зажмурившись, развернувшись совсем, уткнулась в шею Кэлен. Кэлен погладила её по голове:

— Малышка… ну что еще за спасибо? Милая, ну кто ж благодарит-то…

— А мне никто и никогда не говорил таких слов… — глухо, в шею. Кажется, всхлипнула. Или шмыгнула носом? — Никто не выбирал меня… понимаешь? Да мне и… раньше мне это и не нужно было. До тебя. И… ты не представляешь, насколько важно для меня то, что ты сказала сейчас… То, что это именно ты, любимая.

И Кэлен тоже зажмурилась, сильнее прижав её к себе, отчаянно удерживая стремительно поднявшиеся, затопившие горло слезы… Кажется, Кара снова всхлипнула — или все же шмыгнула носом? — и Кэлен, погладив её по голове, прошептала:

— Я люблю тебя, моя радость.

— Да уж, — усмехнулась невесело. — Радость… уж такая радость… радостнее не бывает.

— Ну, — Кэлен тихо фыркнула ей в ухо. — Значит, вот такая вот у меня радость. Зато — моя.

====== Часть 49 ======

Прощать легко — когда любишь. Если любишь, простишь все, что угодно, поверишь во что угодно, лишь бы сохранить эту счастливую возможность — любить.

Кажется, об этом думала Кэлен, стоя там, в эркере, у центрального окошка позади Кары, обняв, прижавшись к спине. Они молчали, и Кэлен наслаждалась этим молчанием, уютным, умиротворенным покоем. После переживаний последнего часа, интенсивных, непростых, — да что там, трудных, категорически! — она отдыхала в этом молчании, в теплой тишине. И мысли — они были, конечно, от них ей никогда не удавалось избавиться, разве что во сне, да и то изредка, — сейчас текли тихо, медленно, даже убаюкивающе. Впрочем, одна из них, этих мыслей, пришедшая ну совсем нежданно — посреди размышлений-то о любви и счастье — поразила, заставив изумленно вздохнуть. Кэлен хмыкнула — едва слышно, но Кара тут же шевельнулась, чуть надавила щекой на щеку Кэлен:

— Мм?

— Радость моя… — повернула голову, прижалась на миг к щеке губами. — А скажи-ка мне… вчера, в управлении, за моим компьютером… с этой программой отбора моих «крестников»...— Кэлен чуть развернула её к себе, высунулась из-за плеча, заглядывая в лицо: — Это ты была?

Кара покосилась на неё, отвела глаза, улыбнулась смущенно:

— Я…

— Ах ты! — от радости и возмущения, смешанных в один пузырящийся коктейль, Кэлен даже слегка задохнулась. — Вот же как, а! Я по ней скучаю, а она появляется, сидит там и делает вид, что это не она! Кара!!! — и легонько потрясла её.

— Что? — распахнула глаза в притворном испуге, бросив взгляд на Кэлен, а сама улыбку сдерживает, изо всех сил сдерживает, Кэлен же видела, ну!

— Я тебя укушу сейчас, вот что!

— Не надо…

— Надо! — и овладела её губами, её так и непокорившейся улыбкой — она, улыбка, все же прорвалась, расцвела — прямо туда, в поцелуй. И Кэлен наслаждалась — поцелуем, улыбкой, губами, тонула в тихом счастье, что затапливало её сейчас всю, с головой. Но, нехотя, с сожалением оторвавшись, посмотрела строго, тщательно спрятав смех в самой глубине сияющих глаз: — И часто вы так менялись у меня, наивной, за спиной?

— Нет! — вот теперь Кара испугалась искренне. — Только в этот раз! Мэйсон попросила помочь…

— Как? Милая, как она тебя попросила? Нет, я понимаю, как вы общаетесь по переписке. А тут? Она что, оставила записку и… ммм... разбудила тебя?

— Нет, — Кара с улыбкой развернулась совсем, лицом к Кэлен, прижалась ягодицами к узенькому — одно название, ей-богу! — подоконнику, притянула Кэлен к себе. — Тут другое… как бы объяснить? Ну вот бывало у тебя, что ты просыпаешься с таким ощущением… или беспокойством… как-будто в памяти что-то крутится, зудит. И ты как бы помнишь, что собиралась, должна что-то сделать, а что именно — не помнишь? Ты начинаешь думать, вспоминать… хлоп, тебя осеняет. И ты уже просто знаешь, что тебе нужно сделать… Ну вот, — она пожала плечами, улыбнувшись. — Как-то так, наверно.

— Удивительно, — Кэлен восхищенно покачала головой. Её и правда изумляло, приводило в восторг это вот взаимодействие между Карой и Мэйсон, малопонятное ей, Кэлен, но от этого только еще больше очаровывающее. — Звучит фантастически… как та же записка, но оставленная... прямо в мозгу!

— Хм… да, похоже на это, — и снова улыбнулась, немного смущенно. Кэлен улыбнулась в ответ, но прищурилась подозрительно:

— И что, ты вот появилась… в незнакомом месте, среди бела дня — и даже не удивилась, просто начала вспоминать, что тебе нужно сделать?

— Нууу… нет, не удивилась. Мэйсон и раньше привлекала меня, когда нужна была помощь с компьютером… всей этой сферой. Мэйсон же в этом плохо разбирается. Так что вот. Мы давно обо всем договорились, — Кара на миг опустила ресницы, затем глянула прямо в глаза Кэлен: — Я в тот день, когда ты подошла, так обрадовалась… и испугалась — вдруг ты поймешь… ну, поймешь, что это я, а не Мэйсон...— вздохнула горько: — Зачем я вообще от тебя скрывала все? Дура трусливая… — подалась вперед, прижимаясь, устроила подбородок в ямку между плечом и шеей Кэлен. И запыхтела. Прямо возле уха! Оно, ухо, вспыхнуло и расплавилось от нежности первым — и мгновенно. А следом стала плавиться и вся Кэлен, целиком, переполняясь умилением и — конечно же! — нежностью. А что сделаешь, если это вот её… их, Кары и Мэйсон, пыхтение, сердитое ли, обиженное — стало для Кэлен триггером, ключиком, в секунду открывающим плотину невозможной, невыносимой нежности? Кэлен пробралась пальцами под локоны на шею Кары, пощекотала, заставив её, Кару, вздрогнуть и затрепетать: не от неожиданности, нет, — от удовольствия. Шепнула:

— Не дура. Радость моя, ты совершенно точно не дура. Категорически! Ты просто боялась… и я понимаю. Все мы чего-то боимся… и часто.

— Мэйсон ничего не боится, — вздохнула, еще грустно, но в шепоте уже слышалась улыбка.

— Да ладно! — Кэлен фыркнула. — Твоя расчудесная альтернативная личность вовсе не безупречна, уж поверь. И она тоже трусит. Она боится, милая, боится собственных чувств. Боится любить… — и замолчала, смутившись. Или… ну, да, и незачем себе врать, — не смутилась она, испугалась. Говорить о любви Мэйсон, о её, Кэлен любви к Мэйсон было страшно. Не то чтобы уж совсем страшно, но… страшновато. И Кара, похоже, разделяла её опасения — и нежелание поднимать эту тему, — ибо напряглась, окаменев на пару секунд всем телом в объятиях Кэлен. Затем выдохнула тихим злым шепотом:

— Да? Значит, и на солнце есть пятна, — усмехнулась. — Ну и черт с ней! — и сильнее прижала к себе Кэлен, стиснув почти до боли, словно подтверждая — отчаянно, а оттого яростно, — свое право на неё. Кэлен снова пробежалась пальцами по ее шее, спустила руки на спину, откликнулась эхом, — облегченно звучащим, если честно, эхом:

— Да. Черт с ней.

Вновь они замолчали, погрузившись в тишину, умиротворенную, уютную. Кэлен, перебирая пальцами по спине Кары, то поднимаясь на шею, то спускаясь вниз, почти на талию, бездумно смотрела в окно. Там, снаружи, вовсю уже гуляли сумерки, холодные, еще по-весеннему мутные, непрозрачные, сиренево-серые. Надо же, стемнело… а кажется, еще совсем недавно, буквально же вот, только что, небо за окном и само стекло розовели от закатного солнца… Неужели они здесь, в комнате, так долго? Впрочем, в это время года закаты короткие, а сумерки быстрые. Кэлен чуть отстранилась, повернув голову, прижалась губами к щеке Кары. Почувствовала, как она, щека, дрогнула: Кара улыбнулась. Конечно же, они еще поговорят — о Мэйсон, о любви Кэлен к ней. Кэлен понимала: этого никак не избежать, да и не стоит избегать-то. В этом их странном треугольнике и без того все непросто, так что незачем, категорически незачем еще усложнять молчанием, непроясненностью. Они поговорят, обязательно. Но не сейчас, нет. Позже. А пока им нужен отдых — от трудных разговоров, трудных чувств, трудных переживаний.