Журавлик - гордая птица (СИ)

— Модель? Номер? — потребовал Дубов.

— Откуда ж мне знать? — пожал плечами Степан. — Я в них вообще не разбираюсь. А номеров когда вообще не было, а когда были сильно заляпаны грязью. Каждый его отъезд — приезд по-разному было. Да что я, следил, что ли, за этим?! Не обязан был, между прочим!

— Это мы уже поняли, — смирившись, махнул рукой Дубов. — Дальше!

— Несколько раз, когда Дима под вечер возвращался домой, он был злой, как волчара. Всё бубнил себе под нос какие-то проклятия, обещал, что кому-то за что-то отомстит. Я, вроде как по доброте душевной, один раз решил узнать, что случилось, а он рыкнул на меня и предупредил, чтоб не лез я не в своё дело. Но потом, правда, подобрел. И ещё… Он всегда был при деньгах. Однажды в сильном подпитии вытащил из кармана пачку мятых купюр и стал трясти ими перед моим носом. Говорил, что с этими бумажками он — человек.

— Где он сейчас? — перебил Степана Эдвард, устав слушать, как любая фраза Степана, пусть и в разных вариациях, сводится к упоминанию спиртного.

— Н-не знаю, — протянул Сукачёв и, жадно сглотнув, снова оседлал любимого конька: — Мужики, дайте выпить, а?

— Где Корнев сейчас? — повторил Каллен, игнорируя просьбу.

— Да уехал он! — старик, поняв, что не получит желаемого, впал в крайнее раздражение. — Недели две назад уехал! Вещи за десять минут собрал, торопился очень. Сказал, что нужно сменить жильё, потому что возникли проблемы. Здесь, мол, опасно надолго задерживаться. Жена его, гадюка, мол, крепких ребят наняла, чтобы отомстить за то, что Дима её бросил, — Сукачёв с опаской покосился на Эдварда, заметив, как напряглись от злости его скулы при упоминании эпитета, которым Корнев посмел наградить Изабеллу. — Сунул Дима мне напоследок малость деньжат и предупредил, что я должен держать язык за зубами, если кто будет его здесь искать.

— Господи! — Никита с досады всплеснул руками. — Да неужели же ради этих крох информации ты перед нами столько времени ломал комедию?!

— Я своих не выдаю… не выдавал, — пробубнил Степан, насупившись.

— Ладно, Каллен, — Никита обратился к напарнику, — теперь, думаю, стоит покопаться в комнате Корнева. Вдруг на что занимательное наткнёмся.

— Давай, — Эдвард кивнул. — Я, если ты не возражаешь, выйду на пять минут на улицу, голову проветрю.

С молчаливого согласия Дубова Эдвард вышел за дверь и, преодолев заснеженный двор, оказался за калиткой. Он повернулся лицом к дому, и стал с наслаждением вдыхать холодный зимний воздух, чувствуя, как проясняется в голове, а его обонятельные рецепторы постепенно избавляются от неприятного запаха, коим был насквозь пропитан дом Сукачёва. Блуждающий взгляд Эдварда наткнулся на крыши потрепанных временем поселковых домов, и он вздрогнул, поняв, что этот сельский пейзаж, по-своему прекрасный в своей непритязательной простоте, знаком ему. Он до удивления напоминал картинку из его сна, не отличавшегося, однако, ощущением счастья и умиротворённости. И, как подтверждение того, что встревожился он не напрасно, спину внезапно зажгло от чьего-то тяжёлого взгляда. Каллен резко повернулся к белому, засыпанному снегом, лесу через дорогу от него и разочарованно фыркнул. Лес, начинавшийся буквально в нескольких шагах от него, выглядел застывшим и словно помертвевшим под яркими, но не дающими тепла лучами низкого зимнего солнца. Каллен уже собрался отвернуться, коря себя за излишнюю подозрительность, когда неожиданно уловил еле заметное движение за высокой разлапистой елью, растущей чуть в отдалении от кромки леса. И как подтверждение того, что ему не привиделось, еловая лапа закачалась, стряхнув с себя снежный покров. Звук чужих шагов, донесшийся со стороны леса, был очень осторожным и тихим, но всё же различимым в разреженном морозном воздухе.

Так же, как в своём сне, Эдвард побежал вперёд, на ходу выдёргивая из кобуры свой Глок. И так же тихо начал ругаться от досады, чувствуя, что его ноги, обутые в непредназначенные для бега по лесным сугробам ботинки, скользят и разъезжаются в стороны. Человек, которого он преследовал, по всей видимости, не испытывал подобных трудностей. Он был уже на приличном расстоянии от Каллена, стремительно удаляясь от него и ловко огибая стволы деревьев. Он уже не заботился о конспирации, возвещая о своём присутствии треском сломанных кустов и громким скрипом снега под его ногами. Беглец пересёк небольшую полянку. Эдвард вылетел на открытый участок леса вслед за ним, но резко затормозил на середине полянки, поняв, что больше не слышит впереди тяжёлого топота. Слишком поздно Каллен понял, что это могло для него значить. Ему не хватило всего нескольких шагов, чтобы по примеру человека, которого он преследовал, оказаться в спасительной тени деревьев. Держа наготове оружие, он ринулся вперёд, надеясь как можно быстрее добежать до места, где поляна снова переходила в стену плотно растущих елей и берёз, и тут же тишину разорвал звук выстрела, подняв в небо над лесом стаю заголосивших от страха ворон. Левую ногу Эдварда пронзила резкая боль, и он, громко вскрикнув, рухнул в сугроб.

— Желаю тебе сдохнуть прямо здесь, сука! — донёсся до его слуха знакомый голос. — Ищейка паршивая! Ненавижу!

Игнорируя сильное жжение в бедре, Каллен приподнялся на одно колено и несколько раз выстрелил в том направлении, где мелькала меж стволов деревьев чёрная куртка его противника, снова пришедшего в движение. Воспользовавшись внезапной беспомощностью своего преследователя, тот снова понёсся прочь, скрываясь от погони.

Боль, в первые минуты немного приглушённая выбросом адреналина, стала быстро усиливаться. Каллен сел на снег, развернувшись полубоком и перенеся вес на правую сторону тела. Он стал осматривать раненую ногу, пытаясь оценить, насколько всё серьёзно. Но слишком маленькое отверстие в джинсах, пробитых пулей Корнева, и обильное кровотечение из раны сильно усложняли задачу. Тогда он сделал единственное, на что хватило сил — вытащил из собственных штанов ремень и туго затянул его на бедре чуть выше того места, где находилась рана. Его старания увенчались успехом — кровь, вместо того, чтобы выплёскиваться наружу тяжёлыми толчками, превратилась в тоненькую струйку и стала стекать вниз редкими каплями, медленно увеличивая площадь тёмно-красного пятна на снегу под Калленом.

— Эдвард! Каллен! — на поляне показался взволнованный Никита. Он быстро преодолел расстояние между ними и бухнулся на колени перед напарником. — Живой, слава тебе, Господи! Я пошёл тебя искать, а тебя нигде нет. Потом, слышу, стреляют. Думал, что это ты…

Взгляд Дубова упал на кровоточащую ногу Каллена.

— Что случилось?!

— Корнев! — прошипел Эдвард сквозь сжатые зубы и махнул рукой в ту сторону, где исчез Дмитрий. — Туда побежал.

Никита сорвался с места, на ходу предупредив Эдварда, чтобы тот не двигался и дождался его. Он вернулся буквально через несколько минут в крайнем раздражении.

— Уехал! — зло бросил он. — Этот участок лесополосы метров через двести упирается в шоссе. Там Корнев, скорее всего, оставил машину, на которой потом и укатил отсюда. Следы от протекторов совсем свежие, и они от его тачки, как пить дать! Бл*дь, он совсем рядом был. Это ж какую наглость надо иметь, чтобы вместо того, чтобы смыться при виде полиции, засесть в лесу и ждать, чем дело кончится!

— Я же говорил тебе, что у него внутренние тормоза совсем отказали. Он так ненавидит меня, что готов рисковать собственной свободой, если есть хоть малейший шанс отомстить, — напомнил Эдвард.

— Ладно, давай, помогу тебе встать, — уныло предложил Никита.

Эдвард уцепился за ладонь Дубова и с усилием поднялся, опираясь на здоровую ногу и стараясь удержать на ней равновесие. Никита перекинул его руку через свои плечи, и они медленно двинулись обратно в посёлок под шипение Каллена и скрежет его зубов в те моменты, когда он забывался и переносил тяжесть своего тела на больную ногу. За ними, словно выложенная крупным красным бисером, тянулась по снегу пунктирная дорожка из капелек крови.