В погоне за счастьем

Я зашла в метро на 72-й улице и села в поезд номер один, следующий в южном направлении. Было десять утра. Час пик прошел, но в вагоне все равно было битком. Сидячих мест не было, и я стояла, держась за поручень. Кто-то сильно толкнул меня. Рука инстинктивно метнулась к карману. Подлая мыслишка закралась в голову: представьте, что это был воришка — и он бы украл коробку. Беднягу, наверное, хватил бы сердечный приступ, когда он увидел бы содержимое своей добычи.

Я простояла всю дорогу до центра города. Вышла на Шеридан-сквер и пошла в восточную сторону. Намеренно сделала крюк, чтобы заглянуть на Бедфорд-стрит, где когда-то была моя перш квартира на Манхэттене. Оттуда прошла на Салливан-стрит, на мгновение задержалась у двери дома, где десять лет прожил Эрик. Мысленно я вернулась в те годы, что мы прожили в Виллидже. Мелькнула мысль: а был бы Эрик жив сейчас, если бы не достиг таких высот в карьере? Если бы не стал он востребованным автором в такой высокодоходной сфере, как телерадиовещание может, федералы не проявили бы интереса к его персоне? Никакой успех не стоил той цены, что заплатил мой брат. Это я знала точно.

Когда я добралась до парка «Вашингтон-сквер», солнце уже припекало вовсю. Кое-где на скамейках дремали пьяницы. Двое молодых парней играли в шахматы. Парочка студентов из Нью-Йоркского университета грубо нарушала правило «По газонам не ходить». Бродячий музыкант крутил шарманку, у него на плече сидела обезьянка. Его инструмент выдавал скрипучую примитивную вариацию «Сердца красавицы…» из «Риголетто». Эрик одобрил бы и то, и другое — и Верди, и эксцентричного исполнителя, что провожал его в последний путь этой незатейливой мелодией. Я посмотрела в безоблачное небо — и порадовалась тому, что на сегодня ветер улетел куда-то совсем далеко. Я достала из кармана коробочку. Сняла крышку. И уставилась на белый, похожий на известь порошок. Потом медленно пошла по тропинке, которая огибала весь парк, — обычно такая прогулка занимала минут десять, не больше. Через каждые несколько шагов я брала из коробочки пригоршню пепла и сыпала его под ноги. Я не смотрела по сторонам, даже не задумываюсь о том, что кто-то может наблюдать за мной. Я четко следовала намеченным маршрутом, намереваясь сделать полный круг. Когда я снова оказалась у ворот выхода на Пятую авеню, коробочка была пуста. Эрик ушел. Тогда я развернулась и двинулась в обратный путь.

Я пешком дошла до дома. На следующий день я спустилась по Бродвею в Бэттери-парк. Через день или чуть позже (у меня сбилось ощущение времени) я совершила вылазку на север, дойдя до музея Клойтерс в парке Форт-Джордж. Джек, как и обещал, звонил дважды в день, серьезно беспокоясь о моем душевном состоянии. Я уверяла его, что со мной все в порядке. Его вызвали в Вилмингтон и Балтимор — и он чувствовал себя виноватым в том, что не может быть рядом со мной.

Насчет меня не беспокойся. Я в полном порядке, — сказала я.

Ты уверена?

Абсолютно, — солгала я.

Я скучаю по тебе. Ужасно.

Ты самый лучший, Джек. Без тебя я бы не справилась со всем этим.

На самом деле я была далеко не в лучшей форме. Я перестала спать. Мой дневной рацион состоял из соленых крекеров, консервированного томатного супа и бесконечного кофе. По восемь часов в день я ходила пешком, остальное время убивала в бродвейских кинотеатрах на двойных сеансах. Как и мой брат после увольнения, я стала профессиональной скиталицей.

Через неделю после похорон позвонил Джоэл Эбертс. Голос у него был взволнованный.

Ты свободна сегодня утром? — спросил он.

С тех пор как меня отправили в творческий отпуск, я женщина свободная.

Тогда приезжай ко мне в офис. Нужно обсудить пару вопросов.

Я была у него уже через час. Джоэл казался нервным и раздраженным, что было ему несвойственно. Он наспех по-отечески обнял меня, отметив мой усталый вид. Потом жестом указал на стул. Расположившись напротив меня за столом, он раскрыл папку с именем «Эрик Смайт» и принялся листать документы.

Есть два вопроса. Первый: его страховой полис.

Его что?

Как выясняется, Эн-би-си оформила страхование жизни Эрика. Это было частью его медицинской страховки, из которой кстати, оплачивались счета за госпитализацию в последний месяц. Как нам известно, компания не аннулировала медицинский полис после того, как выгнала Эрика. Но я также обнаружил, что эти идиоты не аннулировали и полис страхования жизни. Более того, в прошлом году, когда все в Эн-би-си считали его лучшим творением со времен изобретения хлеборезки — и, что особенно важно, с высокой коммерческой стоимостью, — они увеличили страховую премию до семидесяти пяти тысяч.

О боже!

Да… чертовски лакомый кусок. И теперь он твой.

Ты шутишь.

Скажем так, примерно половина этих денег все-таки осядет на твоем банковском счете. Другая половина, боюсь, отойдет в лапы налоговиков. Я знаю, что сумма их искового требования где-то около сорока трех тысяч… но у меня есть отличный парень, консультант по налогам, — тот еще сукин сын. Я уже переговорил с ним, и он почти уверен в том, что ему удастся скостить сумму иска тысяч на семь — десять. Тем не менее примерно тридцать пять тысяч — твои… что неплохо.

Я не верю.

Эрик был бы рад, узнав о том, что эти деньги достанутся тебе.

Но без завещания разве я могу на них претендовать?

Ты его единственная родственница. Других ведь нет, так? Нам, конечно, придется преодолеть несколько юридических барьеров. Но поверь мне, дело беспроигрышное. Деньги будут твои.

Я молчала как пришибленная. Я даже не знала, как реагировать. Джоэл Эбертс внимательно разглядывал меня.

Итак, это хорошая новость, — сказал он.

Что означает…

Он поколебался, потом сказал:

Есть еще кое-что, о чем мы должны поговорить.

Его тон насторожил меня.

Что-то серьезное?

Боюсь, что да. Снова тревожная пауза. Никогда прежде Джоэл Эбертс не выказывал такого беспокойства.

Сара, — сказал он, подавшись вперед, — мне необходимо задать тебе вопрос.

Хорошо, — ответила я, чувствуя, как во мне нарастает тревогаю. — Задавай.

Скажем, если бы я…

Он запнулся. Ему явно было неловко.

В чем дело, Джоэл?

Если бы ты знала, как мне не хочется влезать в это.

Влезать во что?

Этот вопрос, который я должен задать тебе…

Ну задавай же наконец.

Он выдержал паузу.

Ладно. Чего уж там! Предположим, я бы сказал тебе, что знаю имя того, кто сдал твоего брата ФБР…

Ты знаешь? — громко спросила я.

Он жестом осадил меня:

Давай по порядку. Скажем, я знаю. Вопрос вот в чем… и я считаю, что ты должна хорошенько подумать, прежде чем дать ответ, ты действительно хочешь знать имя этого человека?

Ты что, разыгрываешь меня? Конечно, хочу. Так что давай говори. Кто это дерьмо…?

Сара… ты уверена? Абсолютно уверена?

Меня вдруг зазнобило. Но я все равно кивнула. И твердо произнесла:

Я хочу знать.

Он в упор посмотрел на меня:

Это был Джек Малоун.

10

Я не могла пошевелиться. Я как будто вросла в стул, на котором сидела. У меня было такое ощущение, будто меня только что ударили по лицу.

Я смотрела на свои руки, но чувствовала на себе взгляд Джоэла Эбертса.

Ты в порядке? — спросил он.

Я покачала головой.

Я очень сожалею, — сказал он.

И… как давно ты знаешь об этом?

Со дня после похорон.

И так долго молчал?

Прежде мне нужно было все проверить. Я не хотел оглушать тебя этой новостью, пока не был абсолютно уверен в том, что это правда. Но даже после этого я еще несколько дней сомневался, стоит ли говорить…

Ты правильно сделал, что сказал. Я должна это знать.

Он устало вздохнул:

Да… я тоже так подумал.

Как тебе удалось узнать?

Адвокатский мир тесен…

Не понимаю.

Когда-нибудь слышала о Марти Моррисоне?

Я покачала головой.

Это один из самых известных корпоративных юристов. С тех пор как началась эта кампания «черных списков», фирма Марти ведет дела многих из тех, кого вызывают для дачи показаний в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности. Ведь это коснулось не только индустрии развлечений. Федералы суют нос в школы, колледжи, даже крупные корпорации. Если их послушать, так «красные» притаились в каждом углу.