В погоне за счастьем

Я не могла долго смотреть на кровавое пятно. Мой взгляд переместился на карточный столик. Под пепельницей лежал документ, с виду официальный. Он тоже был забрызган кровью. Я достала его. Это было уведомление из Налоговой службы, в котором сообщаюсь, что по результатам проведенного аудита и на основе информации, полученной из Эн-би-си, Эрику надлежит немедленно уплатить сорок три тысячи пятьсот сорок пять долларов налогов за три года службы в телерадиокомпании. В письме было также сказано, ли он желает оспорить это требование, у него есть тридцать щей на то, чтобы представить в местное отделение налоговой служен соответствующие платежные документы. Однако в случае не-:редоставления в указанный срок требуемых документов и/или неуплаты означенной суммы налогов он будет подвергнут уголовному преследованию, заключению под стражу и конфискации имущества.

Сорок три тысячи пятьсот сорок пять долларов!Неудивительно, что он заказал те две бутылки джина. Если бы только он позвонил мне. Я бы арендовала машину и увезла его в Канаду. Или дала бы ему денег на билет до Мексики и еще месяца на два проживания там. Но он поддался панике и уступил страху. А может, просто не смог допустить и мысли об еще одном судебном процессе после разбирательства с Комиссией — с последующим тюремным заключением, банкротством и прочими тяготами, обеспеченными до конца жизни.

Письмо задрожало в моих руках. Джек подоспел и встал рядом.

Подонки, — сказала я. — Подонки.

Он взял у меня из рук бумагу и быстро проглядел ее.

Боже, — ужаснулся он. — Как они могли пойти на это?

Как? Ты спрашиваешь, как? — сбиваясь от волнения, воскликнула я. — Да легко. Если бы Эрик стал сотрудничать и назвал имена, этого требования никогда бы не возникло. Но если ты играешь не по правилам, придуманным этими говнюками, они сделают всё возможное, чтобы уничтожить тебя. Всё.

Я снова расплакалась, уткнувшись в плечо Джека.

Мне очень жаль, — произнес он. — Мне так жаль..

Я почувствовала, как еще чья-то рука легла мне на плечо. Это бы Джо.

Давайте пойдем отсюда, — тихо произнес он. — Наверное хватит вам на это смотреть.

Мы как-то дошли до лифта и вернулись в бар. Джо оставил нам бутылку и пару стаканов. Джек налил виски. Я уже была в таком состоянии, что у меня тряслись руки. Виски помогло. Уже в который раз за сегодняшний вечер мне удалось собраться. Джек сидел в кресле и смотрел прямо перед собой. Я тронула его за руку,

Ты в порядке? — спросила я

Не могу прийти в себя. И чувствую себя виноватым в том…

Он замялся.

Да?

В том, что так и не смог по-настоящему подружиться с Эриком.

Бывает.

Мне надо было постараться. Я должен был…

Он не договорил, сдерживая подступившие слезы. Все-таки люди ведут себя непредсказуемо в такие переломные моменты жизни. Взять хотя бы Джека — ведь он никогда не симпатизиронал моему брату, а вот теперь оплакивает его смерть. Такова настоящая трагедия. Она напоминает о том, что все наши споры, в конечном счете, бессмысленны. Смерть примиряет противников — и мы вдруг остаемся с осознанием того, что конфликт незначителен, что он был навеян сиюминутными эмоциями. И то отношение, что мы называем жизнью, мимолетно. Но все равно мы упорно находим поводы для споров, ссор, злости, ревности, зависти… обнажая подлую изнанку человеческой личности. Мы так живем — хотя и знаем, что все имеет конец, что все в этой жизни предопределено. Может, потому и злимся, выражая протест против собственной ничтожности. Злость рождает последствия, не иеющие ценности. Злость помогает поверить в то, что мы не умрем.

Мы выпили еще виски. Сказался его благотворный эффект. Какое-то время мы молчали. Просто сидели в пустом баре, постепенно наполняющемся утренним светом. Наконец я загововорила:

Я должна рассказать Ронни.

Да, — сказал Джек. — Я тоже об этом подумал. Хочешь, я сам му позвоню?

Нет. Он должен услышать это от меня.

Я попросила Джо подняться наверх и поискать в бумагах Эрика расписание гастрольного тура Ронни. Он нашел его на том же столике, где лежало уведомление из налоговой. В тот вечер Ронни выступал в Хьюстоне. Я дождалась полудня, чтобы позвонить ему, — к этому времени я уже вернулась к себе и даже начала заниматься организацией похорон. Мой звонок явно разбудил Ронни. Он, казалось, был удивлен, услышав мой голос, но в следующее мгновение не на шутку разволновался.

Что-то ты мне не нравишься, — сказал он.

Мне плохо, Ронни.

Это из-за Эрика, да? — тихо спросил он.

И тогда я рассказала ему. Я старалась быть краткой — зная, что снова расклеюсь, если начну вдаваться в подробности. Когда я закончила, в трубке воцарилось долгое молчание.

Ронни… ты в порядке? — наконец спросила я.

Молчание.

Почему он не позвонил мне? — еле слышно произнес он. — Или тебе?

Я не знаю. А может, и знаю, но не хочу говорить, что…

Он любил тебя больше…

Прошу тебя, Ронни. Прекрати. Я не выдержу…

Хорошо, хорошо.

Снова молчание.

Ты еще здесь? — спросила я.

О господи, Сара…

Он разрыдался. Внезапно связь оборвалась. Через полчаса он сам перезвонил мне. Голос его дрожал, но он все-таки старался держать себя в руках.

Извини, что повесил трубку, — сказал он. — Я просто не мог.

Не нужно ничего объяснять, — ответила я. — Тебе лучше?

Нет, — безучастно произнес он. — Я никогда не смогу оправиться от этого.

Я знаю. Знаю.

Я действительно любил его.

И он тебя, Ронни.

Я расслышала, как он с трудом сглотнул, сдерживая слезы. Почему мы всегда стараемся казаться храбрыми в ситуациях, когда эи совершенно не нужно?

Я не знаю, что сказать, — произнес Ронни. — У меня в голове не укладывается.

И не надо ничего говорить. Похороны послезавтра. Ты сможешь приехать?

Боюсь, что нет. Бейзи — строгий руководитель. Он бы еще отпустил на похороны матери. Но чтобы лететь в Нью-Йорк на похороны друга? Об этом не может быть и речи. К тому же начнут задавать вопросы, что это за друг такой.

Не переживай.

Как же не переживать? Я хочу быть там. Я должен быть там.

Позвони мне, когда вернешься. Звони в любое время.

Спасибо.

Береги себя.

Ты тоже. Сара?

Да?

Что мне теперь делать?

Что до меня, то я точно знала, что буду делать. Положив трубку, я бросилась в спальню, рухнула на кровать и дала волю чувствам. Я рыдала, казалось, целую вечность. Джек пытался утешать меня, но я упорно прогоняла его. Мне необходимо было выплакаться, выплеснуть в слезах горе страшной утраты.

В такие минуты думаешь, что поток слез не иссякнет никогда. Но так не бывает. В конце концов физическая усталость заставляет тебя остановиться, успокоиться, отрешиться от ужаса происходящего, Вот и тогда, проревев час (а может, и полтора, я совсем потеряла счет времени), я заставила себя встать с постели. Я разделась, сбросив одежду на пол. Побежала в ванную. Пустила воду — настолько горячую, насколько могла терпеть. Морщась от жгучей боли, я легла в ванну, и мое тело быстро приспособилось к обжигающе-горячей воде, Я взяла рукавичку и умылась. Потом положила ее на лицо и лежала так, пытаясь ни о чем не думать. Джеку хватило мудрости не заходить ко мне. Он держался на расстоянии. Когда я вышла из ванной — в халате, с тюрбаном на голове, — он не стал обнимать меня, произносить нечто банальное вроде: «Тебе лучше, лорогая?» Он был достаточно умен и понимал, что сейчас меня лучше не трогать.

Вместо этого он спросил:

Есть хочешь?

Я покачала головой. Села на диван.

Иди ко мне, — сказала я.

Он сел рядом. Я взяла его лицо в свои руки. Я не сказала ни слова. Просто смотрела на него, очень долго. Он тоже молчал. Не спрашивал, о чем я думаю. А может, и знал. Ты единственный, кто у меня остался. Единственный.

Похороны Эрика состоялись через два дня. Прощание прошло в ритуальном зале на углу Амстердам-авеню и 75-й улицы. Пришло совсем немного народу: Джек и Мег, Джоэл Эбертс, какие-то друзья Эрика еще с театральных времен, пара сокурсников из Колумбийского университета. От Эн-би-си так никто и не явился, Марти Маннинг прислал венок и письмо с соболезнованиями, в котором написал, что Эрик был не только блестящим автором комедии, не и настоящим человеком… который не заслужил такой судьбы: