В погоне за счастьем

Джек снова опустил голову.

Я пытался ограничиться именами знакомых из Комитета.

«Этого недостаточно, — сказали они. — Мы уже знаем всех, кто был тогда с вами. Нам нужен кто-нибудь еще». Я сказал, что не знаю других коммунистов. Но они мне не поверили. «Каждый знает хотя бы одного бывшего коммуниста». Я объяснил, что не собираюсь никому вредить. «Вы никому и не навредите, — возразили они. — Если этот человек согласится сотрудничать с нами, ничего плохого с ним не случится». И снова я пытался убедить их в том, что среди моих знакомых коммунистами были только те, кто работал в том Комитете, но это было десять лет тому назад. Они продолжали настаивать. Я должен был назвать им хотя бы одно новое имя. Иначе… В общем, передо мной стояла проблема. Я должен был сдать им бывшего коммуниста. Но я не знал никого из бывших коммунистов.

Кроме моего брата.

Я был в отчаянии. Но я решил сказать федералам так: «Послушайте, единственный из моих знакомых, кто мог быть связан с партией, порвал с ней так давно, что это уже не актуально». На что они заявили: «Тогда ему будет нетрудно восстановить свою репутацию, точно так же, как это собираетесь сделать вы». И вот тогда я назвал имя Эрика… Сара, дорогая… учитывая высокое положение Эрика на телевидении, его бы рано или поздно все равно привлекли за политическое прошлое. Ты же сама это понимаешь.

О да, очень хорошо понимаю. И честно говоря, еще с самого начала этой кампании «черных списков» я знала, что короткий флирт Эрика с компартией обязательно аукнется. Но я никак не ожидала, что человек, которого я когда-то любила, окажется иудой, стукачом.

Повисла долгая пауза.

Когда-толюбила? — спросил он.

Да. Когда-то. И больше не люблю.

Он посмотрел на меня — потерянный, убитый.

У меня и в мыслях не было навредить ему, — сказал он. — Я решил, что он, как и все, тоже включится в эту игру.

К счастью, Эрик обладал достоинством под названием совесть.

Ты считаешь, что у меня совести нет? — Он вскочил с дивана, и его голос едва не сорвался от отчаяния. — Ты думаешь, меня не преследует призрак того, что случилось с Эриком?

Ты так блестяще играл свою роль после его увольнения, не так ли? Тебе бы в актеры. Ты был так искренен в своем участии, так рвался помочь бедняге.

Это была вовсе не игра. Это было…

Я знаю. Вина, злость, стыд. Ты же настоящий католик. Готова спорить, ты и на исповедь сходил после того, как продал его.

Я никогда, никогдане думал, что он пойдет против течения…

И что, это давало тебе моральное право назвать его имя?

Пожалуйста, попытайся понять…

Нечегоздесь понимать…

Я не хотел подставлять его.

Но подставил.

Я не знал…

Я уставилась на него.

Как ты сказал? — тихо спросила я. Он судорожно вздохнул:

Я не знал…

Ich habe nichts davon gewufit— произнесла я.

Что?

Ich habe nichts davon gewufit. Я не знал.

Не понимаю…

Нет, понимаешь. Дахау, сорок пятый год. Ты был с армейским батальоном, который освобождал лагерь. Айк приказал провести все население города маршем через бараки и крематорий, чтобы они видели тот ужас и террор, который творили якобы ради их блага. И там был один толстый, разодетый банкир, который не выдержал, рухнул на колени перед вами и все повторял… Ich habe nichts davon gewufit… Ich habe nichts davon gewufit… Вспомнил?

Он кивнул.

Это ведь было на самом деле? — спросила я. — Или это очередная твоя ложь?

Нет, это действительно было.

Ich habe nichts davon gewufit. Ты рассказал мне эту историю в тот первый наш вечер. Я уже была влюблена в тебя, когда ты ее рассказывал. А потом… — я с трудом сглотнула, — потом я подумала, что ты самый замечательный человек, которого я когда-либо ветречала. Ну не дура ли я была? Тем более что потом случился спектакль с твоим исчезновением. Мне тогда надо было все понять. Но ты украл мое сердце, ты, негодяй…

Сара, мое сердце по-прежнему принадлежит тебе…

Лжец.

Это правда

Если бы это было правдой, ты бы никогда не назвал Эрика. Но ты подумал, что проскочишь. Подумал, что я никогда не узнаю.

Он заплакал:

Прости.

Извинения не принимаются. Ты и Эрик — вы были моим миром. Теперь его нет.

Дорогая, я по-прежнему здесь, с тобой.

Нет, тебя не существует.

Сара, прошутебя, умоляю…

Убирайся.

Не делай этого.

Убирайся.

Он сделал шаг, протянул ко мне руки.

Я люблю тебя, — сказал он.

Не смей произносить эти слова.

Я люблю тебя.

Вон, сейчас же!

Я…

Он попытался обнять меня. Я закричала, чтобы убирался. А потом принялась лупить его. Я била его по лицу, по голове. Он не оказывал ни малейшего сопротивления, даже не защищался. Совершенно неожиданно я тоже разревелась. У меня началась истерика. Мои удары ослабели. Я рухнула на пол, заливаясь слезами. Он снова попытался прикоснуться ко мне. На этот раз я размахнулась кулаком и заехала ему прямо в рот. Он отлетел назад, прямо на тумбочку. Тумбочка опрокинулась вместе с настольной лампой, и он упал рядом с нею. Моя истерика вдруг разом прекратилась. Мы изумленно уставились друг на друга. Он тронул свои губы. Они были в крови. Он встал и, пошатываясь, направился в ванную. Я не могла пошевелиться. Прошла минута. Он вышел, прикрывая рот носовым платком. Платок был испачкан кровью. Он не сказал ни слова Я начала подниматься с пола. Он протянул мне руку, предлагая помощь. Я отказалась. Я прошла на кухню. Взяла посудное полотенце. Из морозилки достала кусок льда, завернула его в полотенце и вернулась в гостиную.

Держи, — сказала я, протягивая ему лед. — Это снимет опухоль.

Он взял ледяной компресс и приложил его к губам.

Я хочу, чтобы ты ушел, Джек. Сейчас.

Хорошо, — пробормотал он.

Завтра я соберу твои вещи. Оставлю тебе в офисе сообщение, когда меня не будет дома, чтобы ты мог прийти и забрать их.

Давай поговорим завтра…

Нет.

Сара…

Больше никогда мне не звони.

Сара…

И отдай мне ключи от этой квартиры.

Давай подождем до завтра, прежде чем…

Ключи! — потребовала я, на этот раз уже громко.

Он нехотя достал из кармана связку и снял с брелока два ключа. Вложил их в мою протянутую руку.

А теперь потрудись уйти, — сказала я и ушла в спальню, заперев за собой дверь.

Я упала на кровать. Джек долго стучал в дверь, умоляя впустить его. Я накрыла голову подушкой, чтобы не слышать его голос. В конце концов стук; прекратился.

Я позвоню тебе, — крикнул он из-за двери. — Пожалуйста, постарайся простить меня.

Я не ответила. Лишь плотнее прижала к голове подушку.

Я не вышла из спальни, пока не услышала, как хлопнула входная дверь. Злость уступила место холодному прозрению. Конечно, не могло быть и речи ни о каком прощении. То, что совершил Джек, нельзя было простить. Он убил мою любовь и доверие, всё, что нас связывало. Он предал Эрика. Предал меня. Да, я понимала причины, вынудившие его сдать моего брата. Да, я понимала, под каким давлением он находился. Но я все равно не могла оправдать его. Если глупость или опрометчивость еще можно простить, то циничный и продуманный поступок — ни за что. Да, согласна, рано или поздно Эрика выдал бы кто-то из бывших «попутчиков». Но разве могла я лечь в постель с человеком, который выдал моего брата? Вот что особенно удивило меня в поведении Джека: как же он не просчитал, что, показывая пальцем на моего брата, он убивает нашу совместную жизнь? Ведь он знал, что мы с Эриком неразлучны. Он знал, что Эрик был моим единственным родным человеком. Конечно, я всегда чувствовала, что он втайне ревнует к тому, что мы так преданны друг другу. Не потому ли он все это затеял? А может, за его поступком скрывалась более неприглядная правда: что Джек Малоун был моральным трусом? Человеком, который боится трудностей — и, оказавшись перед решающим выбором, всегда хватается за удобный вариант, гарантирующий самосохранение? Он побоялся написать мне о том, что Дороти беременна. Спустя годы, когда он совершенно случайно вернулся в мою жизнь, ему удалось уговорить меня понять тот стыд, который заставил его исчезнуть так надолго. И я, дура, поддалась на его сладкие речи, страстные извинения. Впустив его обратно в свою жизнь, я запустила процесс, который в конце концов привел к смерти моего брата.