Однажды под Рождество (СИ)

— Это вряд ли. Раньше Вы ведь справлялись своими силами. Сомневаюсь, что Вам мог помочь любой человек. Если бы это было так, Вы не пришли бы сюда, а остались с друзьями.

— Вы правы. Раньше мне вообще никто не мог помочь. Я никого к себе не подпускала — всегда была одна.

— Одиночество — это не так уж и плохо.

— Только не в такие моменты…

Мы помолчали.

— В общем, спасибо Вам, я, пожалуй, пойду. Вы и так потратили на меня слишком много времени…

— Не стоит. Сейчас три часа ночи, и даже в этом Богом забытом городишке в такое время на улице может быть опасно.

Я удивленно посмотрела на него. Хоть он и не зажег свет, мои глаза быстро адаптировались к царившему в комнате полумраку, и я видела, как он ловкими, уверенными движениями переливает что-то из одного пузырька в другой.

— Вы правы, но я не хочу Вам мешать…

— Вы не можете мне помешать. Знаете, сколько лет меня презирали даже те, кто не знал мою историю, только за то, какой я? Вы единственный человек, который меня не ненавидит, так что можете быть гостьей в этом доме в любое время дня и ночи. Эти двери всегда открыты для Вас.

Странно, но я не удивилась. Я понимала его. Чувство безысходности порой толкает на самые опрометчивые шаги: он совсем не знал меня, но всё же готов был убрать одну из сотен стен, что отделяли его душу от остального мира. Только для меня и только одну, но для людей, чья душа запечатана этими самыми стенами, чтобы не быть уничтоженной, это шаг, на который идут лишь от отчаяния. И я была рада, что оказалась тем самым человеком, которого он подпустил на шаг ближе. Мы разные, но мы похожи. Нет, не так — мы разные, но наша боль похожа. А это гораздо страшнее.

— Тогда я останусь.

— Выпейте это, — Эрик протянул мне стакан с какой-то мутной жидкостью, и я, не раздумывая, осушила его одним глотком. Дыхание тут же перехватило, а горло свело судорогой.

— Дышите носом, — всё тем же спокойным голосом произнес он.

Через пару мгновений я смогла дышать нормально. Навалились слабость и странная апатия.

— Что это? — вяло спросила я, снова опускаясь на диван.

— Это одно из изобретений моего отца. Как говорят жители этого города, «один из ядов, которым он манипулировал своими жертвами». Мой отец действительно изучал проблемы, связанные с нервной системой, и изменения личности при различных заболеваниях. Однако это ему нужно было не для заманивания жертв, а для того, чтобы справиться с моими припадками. Это очень полезное средство — сильнейший транквилизатор. В нем сочетаются очень сильные анксиолитические, миорелаксирующие и седативные свойства, в то время как снотворные и противосудорожные почти не выражены.

— Ясно. Значит, он хорошо снимает тревогу, расслабляет мускулатуру и уменьшает психомоторную возбудимость. Что ж, теперь мне точно не приснятся кошмары.

— На это он тоже рассчитан, однако, как я и говорил, снотворного эффекта почти нет. Вы можете отдохнуть здесь, наверх я вас не приглашаю лишь потому, что там лежит многовековой слой пыли. К сожалению, я не слишком люблю уборку и потому на втором этаже убираю лишь свою комнату.

— Спасибо, здесь очень хорошо, — я прилегла на диван и закрыла глаза.

— Я побуду с Вами.

Не знаю, что меня больше успокоило в этот момент и позволило забыться глубоким сном — то, что я выпила чудодейственное средство, или то, что рядом со мной был кто-то, кто меня понимал.

========== Утро, подарившее надежду ==========

Я проснулась от сильного грохота и вяло начала выпутываться из-под груды одеял.

— Да уж, утро добрым не бывает… — пробурчала я и выползла, наконец, на свет Божий. Реальность накрыла меня снежной лавиной. Я не у дяди Мартина. Я у Эрика Джейнза. «Да уж… Тоже мне, приличная девушка…» — подумалось мне. Я осмотрелась по сторонам — некогда шикарная гостиная в викторианском стиле сейчас напоминала дом с привидениями. Выцветшая мебель, полинявшие занавески, давным-давно нетопленый камин — всё это просто кричало о своей абсолютной ненужности владельцу. Что ж, видимо, так оно и было. Эрика держало это место, а не эти вещи. Думаю, он и рад был бы двигаться вперед, только прошлое настолько прочно держит его, что ему не вырваться, не сбежать. По крайней мере, самому.

— Доброе утро. Я принес Вам завтрак. Не знал, что именно Вы любите, потому пришлось полагаться на собственный вкус.

— Спасибо. Не стоило так беспокоиться.

— Это обычные нормы гостеприимства. Я уже поел, а Вам стоит подкрепиться: Вы измотаны как морально, так и физически.

— Вы правы. Итак, приятного мне аппетита.

Чашка черного чая, овсянка, грейпфрут и — о, чудо — блинчики с медом. «Как я ненавижу овсянку… но придется есть. Не могу обидеть Эрика», подумала я и с удовольствием уплела пару блинчиков, оттягивая близкое знакомство с противной кашей, но, как говорится, «отступать некуда — позади Москва!» — пришлось есть. Я изо всех сил старалась улыбаться, однако гадкая каша не вызывала у меня ничего, кроме рвотных позывов. На третьей ложке Эрик подал голос:

— Я думал, Вы будете честнее. Если Вам не нравится овсянка, зачем же Вы ее едите?

— Потому что Вы старались, готовили ее, и я абсолютно не хочу Вас обижать, — призналась я.

— Спасибо за честный ответ, но позвольте я всё же унесу кашу на кухню. Она явно не пробуждает Ваш аппетит.

— Спасибо, Вы меня очень выручите.

В этот момент снова раздался тот самый страшный грохот, который совсем недавно разбудил меня, и я с ужасом поняла, что кто-то просто очень сильно стучит дверным молотком.

— Что это? Почему так сильно стучат?

— Не беспокойтесь. Это частенько происходит. Местные дети, подростки-хулиганы, старшее поколение, знавшее моего отца, — все они считают своим святым долгом докучать мне этим бесполезным стуком. Я просто им не открываю, потому что открыв дверь, обрету лишь сомнительное счастье в виде испуганных криков, восторженных воплей: «Ого, мы это сделали, теперь старый док знает наши лица», — или роя проклятий. Не самое приятное начало дня, однако оно для меня привычно.

— Да уж, развлечения у народа… Как говорится, толпа жаждет хлеба и зрелищ. Матери и жены завтраком накормили, можно и соседей помучить.

— Не совсем соседей. Ко мне приходят люди со всего города.

Я поморщилась и озвучила настойчиво бившуюся в виски фразу:

— Интересно, кто додумался «ненормальными» называть людей с шизоидным расстройством? Мне кажется, такие вот экземпляры на «ненормальных» больше смахивают. Всё же развлечения у них — не дай Бог…

— Значит, Вам тоже дали этот бесполезный клочок бумаги? — мирно потягивая чай из изящной фарфоровой чашки, поинтересовался Эрик.

— Если Вы про справку о наличии у меня того самого пресловутого шизоидного расстройства, то да, она у меня есть. Но люди не понимают, что не все обладатели подобных справок опасны или не знают, сколько будет два плюс два, поэтому я ее наличие скрываю. Во избежание, так сказать.

— Прекрасно Вас понимаю. Однако мне это абсолютно не мешает: проблемой больше, проблемой меньше — какая разница?

— Да уж, простите, что говорю это, но не в вашей ситуации следует волноваться о таких мелочах. Вам вон скоро дверь снесут. Да кто ж там так ломится-то?

— Хотите, чтобы я посмотрел? — спокойно осведомился Эрик.

«Вот почему я всё время удивляюсь, что он спокоен, как удав? По-моему, пора бы уже привыкнуть».

— Ну всё, я в ярости. У меня уже голова болит, — заявила я, встала и подошла к двери, однако застыла на пороге. Моя трусливая натура дала о себе знать. Я просто не могла сделать ни шагу вперед, зато резво начала пятиться.

— Правильно, не следует людям знать, что Вы со мной общаетесь, а тем более, что были в этом доме. Говорят, кто зайдет в Дом Смерти, будет проклят. Так что не стоит Вам отрывать дверь, — послышался за моей спиной апатичный голос.

— Нет, я не поэтому… Вы не поняли… Здесь безопасно, а там… просто… я… — нервно жестикулируя, я попыталась объяснить Эрику свое состояние, но это мне явно не удавалось. Дверь накрепко приковала всё мое внимание, и страх в душе только нарастал, мешая даже связно мыслить, не то, что говорить.