Море опалённое свободой (СИ)

- Цурбус, – вдруг обратился адмирал к Бахму, и тот, вздрогнув, повернулся на голос. Ладони тут же похолодели, горло пересохло, и он сглатывал капли слюны, пытаясь его промочить. – Может быть, вы ответите мне на мои вопросы? Как посмотрю, вы за время плавания сдружились?

- Ничего не сдружились! – вдруг вскрикнул Лорени, делая шаг в сторону и пытаясь тем самым загородить Бахму. Словно от этого был какой-то толк. – Ты что такое говоришь?! Чтобы я стал другом пиратского ублюдка и грязного пидора?! Никогда! Мне тошно от одной только мысли об этом!

Лорени так разошёлся, что гневно дышал, и ноздри его раздувались и трепетали, словно паруса на корабле. А ещё он сжимал кулаки и скрипел зубами. Хэнги не было страшно от вида сына, но ему было неприятно от его выкриков. Всё-таки Бахму стоял за спиной и смотрел на Лорени так, как если бы хотел его прибить.

- Хватит! – повысил голос Хэнги, и сын тут же успокоился. – Не хотите – не говорите.

Потом снова повернулся к морю, которое совсем потемнело, слившись с тёмным небом. Их отличали только звёзды на небе, больше ничего. В этот момент Хэнги показалось, что Лорени и Цурбус, как небо и море, далекие и несовместимые.

Три часа молчали, до тех пор, пока не пришла Сальмит. Пьяная в зюзю, но вполне адекватная. Некоторое время она рассматривала гостя, приблизив фонарь к лицу Хэнги и чуть не поджигая фитилём его волосы. Потом, наконец, поняв, кто перед ней стоял, кивнула в сторону каюты.

- Чё? – спросила Сальмит, икая и ставя на стол фонарь, потом здоровую бутылку вина. Она, таким образом, разрешила адмиралу говорить. Вернее, спросила его, мол, зачем пожаловали, ваше благородие?

- Вы пьяны, – нахмурив брови, спокойно заявил Хэнги, даже не собираясь присаживаться на предложенный, взмахом руки хозяйки, стул. Он вообще хотел бы отсюда поскорее выйти. – Но, думаю, будет вполне уместным сказать сейчас так: «Я забираю своего сына и возвращаюсь с ним в Шоршель».

- Тока тогда, когд…а я, ик, разреш…у их отцепить…ик.

- Это, что, шутка такая? – спросил, слегка нагнув в сторону голову, Иренди.

- Игра, – сказала, пожав плечами, Сальмит и приложилась к бутылке с горла. Опираясь о столешницу, чтобы не упасть, женщина шумно глотала, и адмиралу казалось, что она сейчас лопнет от такого количества алкоголя.

- Снимай, – только и сказал Хэнги, больше не собираясь тратить на эту историю время. Лорени он решил забрать с собой. Нужно было быстрее вернуться в Шоршель.

- Во, – сказала, оторвавшись от горла бутылки, женщина, показывая адмиралу – адмиралу! – кукиш. – Мой корабль, чё хоч…у, то и делаю…ик.

Хэнги хотел что-то сказать и уже в более резкой форме, но в этот момент в дверь каюты постучали.

- Даааа, – отозвалась Сальмит, а потом, нахмурившись от собственного ответа, продублировала. – Входи.

Но дверь уже к тому моменту открылась, и на пороге появилась Нокта. Кок слегка нервничала, теребила полы фартука в руках и бросала нервные взгляды на Хэнги.

- Прошу прощения за то, что прерываю вас, капитан, – проговорила женщина. – У меня тут маленькая проблемка…

- Ммм? – пьяно отозвалась Сальмит и приготовилась уже опрокинуть опять содержимое бутылки себе в рот, как Нокта заговорила.

- Данки пропал.

После возвращения на корабль, Данки спокойно спустился на камбуз, доложил Нокте, какую часть работы он выполнил, и что не смог докупить кое-что из-за встречи с адмиралом. Потом, сославшись на головную боль – а она у него действительно появилась после встречи с Хэнги – решительно направился в душ. Стоя под струями тёплой воды, Муар, в который раз, прокручивал в голове встречу с Иренди-старшим.

Все эти двадцать три дня он пытался забыть его, вычеркнуть из головы, вырвать куском мяса из сердца, заледенеть, закаменеть, в конце концов, просто забыться. Но никак не получалось. Хэнги, словно наваждение, представал перед глазами, и Данки ругал себя за то, что позволил этому чувству, которое называется «любовь», разрастись до таких глобальных размеров. К злости и гневу примешивалось ещё чувство униженного достоинства и огромная обида. Расставание было гнусным и отвратительным. Хэнги просто променял Данки на своего сына, что и следовало ожидать, и выбросил, как ненужную вещь. Отношение к Лорени Муар тут же пересмотрел, глядя на него, он постоянно злился и покрывался аурой ненависти. Было желание утопить Лорени за бортом, но Данки не был глупцом, он никогда этого не сделает, но относиться к Лорени уже так, как он относился к нему до разрыва с Хэнги, он не смог. Может быть, потому свою обиду иногда он вымещал на Иренди-младшем, проклиная каждый раз тот момент, когда он решил поиграть со «старичком».

Смыв неприятности этого дня, Муар вышел из душа с ещё большей головной болью. Скрипя зубами, он всё-таки попросил таблетку у доктора, который тут же отправил его на боковую. Но лежать Данки не мог. Запах Хэнги раздражал ноздри. Присутствие Хэнги злило остатки нервов. Взгляд Хэнги резал глаза, словно попавшая в них ворсинка. Воспоминания об этой встрече смешивались с последним разговором, бросая Данки в какой-то круговорот бреда и боли. Ему казалось, что болело всё тело. Страдальчески кричала душа, стучало, как сумасшедшее, сердце. Понимая, что в одиночестве он просто сойдёт с ума, Данки сначала попытался влиться в работу, что кипела на камбузе, но всё было тщетно. Даже ложка валилась из рук. Нокта, шлёпнув любимчика по плечу, отправила его к «чёрту на рога», взволнованно и удивлённо глядя ему в спину.

Выйдя на верхнюю палубу, он закурил, затягиваясь сильно и с каким-то отстранённым чувством реальности, а потом слух разрезал голос Хэнги, который о чём-то спрашивал кого-то. Муар обернулся и увидел стоявших на другой стороне адмирала, Лорени и Цурбуса. Хэнги смотрел на сына такими глазами, что Данки стало обидно до глубины души. Ревность всколыхнула в душе злость и гнев, стукнулась о стенки сердца, заставив его сжаться. Выбросив одним движением за борт недокуренную сигарету, он прошёлся до трапа, спустился вниз и, только когда шагнул по пирсу, вспомнил, что кое-чего не докупил. На форт опускался вечер.

Он шёл медленно, курил, по сторонам не смотрел. А зря. Его и Лорени с Цурбусом приметили в тот самый момент, когда они первый раз отправились на рынок. Иногда спрашивая дорогу, они привлекали к себе постоянно внимание, и даже между несколькими бандами, что воровали и продавали затем людей, произошёл небольшой бой. Победили «Грязные паруса», что в основном занимались продажей и воровством юношей. Данки был симпатичным, красавчиком его нельзя было назвать, но он был милым, похожим на подстилку, которую используют публичные дома. Когда Данки и его спутники столкнулись на рынке с адмиралом, пришлось отступить, но бандиты затаились, проводив юнцов до «Фортуны». И вот им улыбнулась удача, черноволосый милашка направился в самую глубь форта один.

На Данки напали, когда он чуть-чуть не дошёл до рынка. Здесь было людно, но толпа оказалась уже пьяной и сытой. В такие моменты ей было всё равно, что творится вокруг. Тихо, словно крадется кошка, на Данки напали со спины. Стукнули палкой по голове, тут же подхватили и утянули в тёмный проулок, где их уже ждал старенький, раздолбанный автомобиль. При любом другом моменте, если бы Муар не был поглощён собственными мыслями и болью, которая терзала и сердце, и душу, и мозг, и вообще всё естество, может Данки бы и отбился, услышал, увидел или почувствовал бы занесённую над головой руку. Потому что, пока они шли до рынка первый раз, он чётко знал, что за ними велась слежка, и очень масштабная.

Через полчаса автомобиль пропыхтел до пирса, где был пришвартован большой галеон с серыми, потрёпанными ветрами и грязными на вид парусами. Быстро взлетев на борт корабля, бандиты скинули Данки в трюм, где поместили в бамбуковую клетку. Метр на метр, в ней можно было только сидеть. Стянув предварительно рубаху и жилет, в которых был юноша, привязали запястья, лодыжки и шею грязными верёвками к прутьям клетки. Затем, вкололи ему дозу наркотического вещества. Потом пошли прочь, радостные таким сладким уловом. В последнее время что-то на таких милашек не везло. Всё какие-то уродцы попадались. Один из бандитов задержался, провёл рукой по нежным, только недавно высохшим от душа волосам, ощутил запах шампуня и сжал ноги в предвкушении засадить этой милоте по самые яйца. Провёл грязным пальцем по алым губам пленника, а потом, отвернувшись, быстро покинул трюм. Данки остался один.