Гордость и возбуждение (СИ)

— Непохож, потому и нелегко. Не представляю, как ухаживать за парнем, — вздох. Шон сворачивает с магистрали, еще немного, и мы приедем на место.

Смеюсь и отворачиваюсь к окну, тихо возражая:

— Не уверен, что за парнями вообще нужно ухаживать, по крайней мере, за мной. Оно того не стоит.

— От чего? Лично я другого мнения и хотел бы узнать тебя получше, — спокойно признает Шон. — Значит, ты живешь с котом и тетей. А родители в другом городе остались?

— Можно и так сказать, — поворачиваюсь, улыбаясь. — Я у тети с пятнадцати лет живу. У нас в семье есть… Генетическое отклонение, скажем так. Моей маме повезло, как и бабушке. Франческа мне не совсем тетя, она сестра моей бабушки. В подростковом возрасте у меня стали проявляться симптомы этого отклонения. Папа даже не знал, что с его единственным сыном может быть подобное, он был в шоке, — я нервно хихикаю, вспомнив. — У него случилась паническая атака. А мама… Мама понимала, что мне нужно учиться с этим жить, а они не справятся. Если не знать, что с этим делать, то умереть я, конечно, не умру, но качество жизни будет не самым лучшим. Вначале я переехал к тете просто от того, что она с этим всю жизнь живет, и могла научить меня. А потом… Мои родители живут в городке с пятью тысячами жителей, так что университета там нет. Получу образование и вернусь домой, — тяжело вздыхаю от такой перспективы.

— М, никогда не слышал о подобном. Во всяком случае, твоя болезнь не смертельна, и это уже хорошо, — Шон паркуется и выключает фары. Как только свет гаснет, город у наших ног еще ярче вспыхивает огнями. — А как за тобой тогда ухаживать?

Шон не отступает и это приятно льстит.

— Не болезнь, — чуть морщу нос, — генетическая особенность. Болезнью это не назовешь, весьма специфическая штука.

Открываю двери и выхожу на свежий воздух, и только тогда оборачиваюсь и все же отвечаю на вопрос:

— Не знаю, никто и не пробывал.

— А я бы хотел, — Шон открывает багажник и приносит два пледа. Первый расстилает на капоте, второй протягивает мне. — Ты сам как? Полегчало?

— Ага, — сажусь на капот и кутаюсь в плед, затем смотрю на Шона, ехидно улыбаясь, и спрашиваю: — А с чего ты взял, что ухаживать нужно за мной? Может, обычно я ухаживаю и в постели чистый актив? Или тебе такое в голову не приходило?

Шон замирает, как-то сникает и невесело усмехается.

— Черт, действительно не приходило. И что, правда, только сверху? Вот часть про ухаживание мне понравилась, не отказался бы, — подмигивает Шон.

Усмехаюсь и смотрю на город. Он красив ночью: море огней, словно стая светлячков, кто-то сидит на месте, а кто-то куда-то спешит.

— То есть, про ухаживание тебе понравилось, а вот снизу быть не хочется?

— Пока меня такой вариант шокирует, но ухаживай за мной в любое время. Я люблю клубнику, Терри Пратчетта и массаж.

Я не выдерживаю и весело смеюсь.

— Почему шокирует? Я тоже мужчина, так что такой вариант вполне возможен. Хотя, если честно, мне пассивная роль ближе.

Шон облегченно выдыхает, но молчит. Хорошо, а то мне показалось, будто он уже все решил и не сомневается в своей победе. В том, что добьется взаимности.

— Ты, наверное, считаешь меня старым для себя? — спрашивает неожиданно.

— Эм… Я не рассматривал тебя как возможного парня, уж прости Шон, но я не искал Адаму замену и сейчас… — я невольно замолкаю, пытаясь взять себя в руки. — И сейчас не ищу. Просто пустая квартира с пьяным котом… Это немного не то, что я хотел видеть. А сколько тебе лет?

Шон, тихо фыркнув, обнимает меня за плечи.

— Мужчина не бывает старым, мужчина бывает бедным, — патетично замечает он. — Тогда мы просто смотрим на город, Мартин.

— Для того, чтобы смотреть на город, не старый от того, что богатый, мужчина, твои руки вовсе не должны быть на моих плечах. А серьезно, сколько тебе лет? — не выдерживаю я, мне действительно любопытно. Понимаю, что ему тридцать с чем-то, но сейчас мне интересно, сколько там этого «с чем-то»?

— Тридцать один исполнилось в этом месяце, — вздыхает Шон и все же убирает руки. Странно, он словно такой же жадный до меня, как Адам, но куда более сдержанный. — Думаешь, много?

— Нет. Не так уж и много, — рассматриваю город перед собой. Он успокаивает, и чуть насмешливо, забавляясь с Шона, спрашиваю: — А сколько ты думал мне лет?

Мне нравится задавать этот вопрос, никто лет с семнадцати не дает мне столько, сколько есть на самом деле.

— Шестнадцать. Думал, получил права или времянку и на карманные расходы зарабатываешь.

— Так ты, оказывается, педофил, — ухмыляюсь я. — Если бы мне было шестнадцать, ты был бы почти в два раза меня старше, — невольно смеюсь, а потом резко затыкаюсь, смотрю на небо: так и есть — полнолуние. — За городом звезды видно лучше, хотя в моем родном городке они все равно ярче.

— Ты бы знал, сколько я тобой гружусь, — хмыкает. — Та красивый, знаешь об этом? После того, как тебя увидел, у меня на других даже не стоит. Специально проверял.

— С этого места поподробнее, — отвлекаюсь я. — Это как же ты проверял? В смысле… Тебе же девушки нравятся, значит, на них-то должен реагировать…

— Угу, я так и подумал, вот только при попытке минета сразу после нашей встречи, мой «дружок» даже не показывается.

Я качаю головой, посмеиваясь.

— М-да, не повезло. Только еще не ясно: тебе не повезло или мне. Я так понимаю, отделаться от тебя мне будет непросто?

— Очень. Более того, я надеюсь, желание отделаться от меня пропадет, и мы будем жить долго и счастливо, потому что вопрос потенции меня очень волнует, но гаснет из страха, что оттолкнешь меня насовсем. И тогда я точно не буду знать, что делать.

Я замираю, осмысливая сказанное, а потом вспоминаю, что и как говорил Адам. Слова, может, и хорошие, но это все равно слова. Хотя… Есть реальный шанс отделаться от своей девственности, от своей магии, и от своих дебильных надежд на то, что у меня кто-то в жизни будет.

— Понятно, — улыбаюсь. — Я так и подозревал, еще когда вез тебе второй букет, что ты псих, и ты оправдываешь свое высокое звание. Ты же ничего обо мне не знаешь, о каком «долго и счастливо» идет речь?

Шон серьезно смотрит на меня, взгляд тяжелый, давящий.

— В том-то и дело. Это мои чувства, душевный порыв. Мозг же тихо сошел с ума и теперь ломится сквозь черепушку в попытке удрать.

Шон ложится на капоте, забрасывает руки за голову. Полы пиджака разошлись, черная водолазка прижалась к внушительным мышцам. «Красив как бог» приходит на ум прозаичное. Причем, бог исключительно скандинавский — воинственный.

Сидеть и смотреть в открытую на Шона не могу, и не смотреть тоже не выходит, ложусь рядом, гляжу на звезды и пытаюсь вспомнить, как называются созвездия.

— Когда я был маленьким, мы с мамой выбирались на крышу, папа об этом не знал, лежали и смотрели, и мама рассказывала легенды о звездах.

— Здорово, я бы и сам послушал легенды. Мне нравится смотреть на звезды, но я, скорее, думаю о делах. Или просто думаю. Мысли текут, а я им не мешаю, — Шон поворачивается ко мне и неожиданно спрашивает. — А ты в магию веришь?

Я ошалело на него смотрю. Нет, блин, не верю, только посуду кот моет, постель сама себя заправляет, а свечки вечно ставлю у окна, просто для красоты, а не от плохих снов. Ты что, ни разу! Вот и ветки ивы на собственную метлу не собираю каждое новолуние по одной с ивы с перекрестка. Но это все я ему не сказажу, просто коротко отделываюсь:

— Верю. А ты?

Шон молчит.

— Начинаю. Сначала тягу к тебе валил на проклятье. Думал, одна из бывших жен или подружек, имена которых я не помню, решила отомстить, — вздох. — Но сейчас мне даже нравится странная симпатия. Хотя она жутко нервирует.

— Чем нервирует? — тянусь и незаметно снимаю с плеча его волосок.

В чем-то он прав, нужно проверить. Правда, сам я не справлюсь, придется тетю подождать. Почему у него такие хорошие волосы? Если найти еще один волосок, то можно будет вначале самому попробовать. Теорию я знаю.